Причём возникло видение своеобразно: плавно, словно кадрик диафильма, оно выдвинулось наполовину как бы из стены комнаты.

Можно упрекнуть автора в излишней впечатлительности, буйной фантазии и сочинительстве.

Но история с нашими коллегами, кого мы высадили в середине девяностых годов прошлого века с вертолёта для съёмок близ Па́томского кратера5 в Иркутской области, поддерживает мою версию о «параллельных» реальностях и вполне осязаемых виде́ниях.

Какие невероятные события пришлось пережить авантюристам-телевизионщикам в тайге при двух «кошмарных» ночёвках у костра в палатке – это отдельная и долгая история. Но рассказ моего коллеги, оператора, который никогда не отличался «безумным» сочинительством и немереным потреблением спиртного, поразил меня. Он вполне осознанно поведал, как к их группе «выходил из ничего», то есть, как бы «выдвинулся из воздуха, как из-за ширмы», таёжный охотник, скорее всего якут, мужчина маленького роста, в грязных бурых шкурах, вывернутых мехом наружу, со старинным дробовым ружьём времён завоевания Ермаком Сибири, и разговаривал на непонятном языке. Все ответы пришлых понимал, но категорично, энергичными взмахами руки требовал непрошенных гостей убраться прочь со «священной земли предков», не нарушать покоя «Гнезда огненного орла». Так именовали местные народы необычный курган, похожий на застывший вулкан, в кратере которого покоился каменный шар размером примерно в двадцать метров.

Про «Гнездо», разумеется, телевизионщики узнали много позже. Расспросить охотника им не удалось. При попытке познакомиться «ближе» черноликий мужик в мехах выстрелил из берданки в воздух. Дымным пороховым облаком заволокло всю стоянку съёмочной группы. Дым развеялся. Никаких признаков таёжного гостя телевизионщики не обнаружили. Ни примятой травы, ни хруста валежника под ногами охотника. Ни-че-го. Грозный мужик вышел из другого пространства и времени и вернулся обратно в свой мир. Незваных пришельцев предупредил, убирайтесь, мол, подобру-поздорову. Ни одного кадра близ «аномальной зоны» загадочного кратера нашим коллегам снять не удалось. Профессиональная видеоаппаратура отказала, при полных зарядах аккумуляторов даже не включилась.

Возвращаясь вертолётом из Бодайбо обратно в Иркутск, мы забрали коллег. Они угрюмо отмалчивались до возвращения в Москву. На вечеринке по случаю удачной основной киноэкспедиции, наконец, разговорились. Но все свои виде́ния, глюки, недоразумения они отнесли к «выпивону», усталости и… влиянию «гиблого места», уникальной «аномальной зоны» неизвестного происхождения. «Гнезда огненного орла».

Если вам скажут: не существует других реальностей. Не верьте. Не существует. Согласитесь. Но призадумайтесь.

Научитесь чувствовать, осязать, замечать ИНОЕ.

В повествовании о мистической Югре как раз об этом и речь.

Предисловие

Молчат гробницы, мумии и кости,

Лишь слову жизнь дана.

(Иван Бунин)

В начале двухтысячных к 70-летию Ханты-Мансийского6 округа москвичей пригласили снять первый игровой телевизионный сериал в телекомпании «Югра».

Нефтяникам из Сургута заявка на фильм понравилась.

Москвичи пытались удержаться в старых, добрых традициях советского кино, но потребности современного зрителя были уже иными.

У режиссёра, авантюриста и матерщинника, как он сам шутил, больше других была развита «чуйка». В угоду безумному времени он первым снял молодёжный сериал о «мажорах», «зарядил» на экран первых «ментов», когда ещё «разбитых фонарей» в помине не было.

Сценарист разбросал по кино- и телекомпаниям множество заявок на проекты, которые тогда показались продюсерам и редакторам слишком заумными и новаторскими, нынче беззастенчиво заимствуются новыми, оборотистыми «прикормышами» редакторов телеканалов и «бизнесменами» от «важнейшего из искусств».

В юности москвичи обучались в театральных вузах, киноинститутах у известных мастеров. Из года в год обращались за примером к «нетленным» шедеврам советских времён: «Белое солнце пустыни», «Баллада о солдате», «Летят журавли», «Калина красная», многосерийные «Вечный зов», «Тени исчезают в полдень», «Угрюм-река» и многие, многие другие. Продолжали на практике своё обучение.

Можно было сотый раз пересматривать фильмы прошлых лет, наивные, светлые, весёлые, трагические, – и продолжать удивляться подлинности переданных персонажами чувств, эмоций, переживаний.

В очередной раз смутиться от собственных слёз при просмотре эпизода с мальчиком в кабине полуторки в фильме Сергея Бондарчука «Судьба человека», вновь с восторгом ощутить щемящую боль в груди от надрывного крика малыша: «Папка! Родненький!»

Как умудрялось прошлое поколение великих мастеров режиссуры и драматургии снимать такое правдивое кино?! Как им удавалось обойти экранную фальшь, наигрыш, актёрские кривляния, чем нынче изобилует современный, примитивный телекиномусор?

Канул в прошлое век искреннего, романтического, честного, образного киноискусства: «Покаяние» Тенгиза Абуладзе, «А зори здесь тихие» Станислава Ростоцкого, «Был месяц май» и «Июльский дождь» Марлена Хуциева, «Осенний марафон» и фантастическая притча «Кин-дза-дза» Георгия Данелия, философский «Солярис» Тарковского и многое другое.

Эти нудные размышления – не старческое брюзжание «сбитых лётчиков», как с сарказмом шутил известный, в прошлом, режиссёр сам про себя, а лишь светлая зависть к достоверности, с которой мастерам экрана удавалось рассказывать о подлинных человеческих судьбах.

Наступала эпоха «навороченной», с массой компьютерных спецэффектов, но бездушной, показушной, «псевдопатриотической», «откатной» киноиндустрии.

По мере возможностей и способностей, москвичам хотелось в своём творчестве отдать дань уважения педагогам и учителям, вольным и невольным, Юрию Катину-Ярцеву, Сергею Бондарчуку, Алексею Баталову, Татьяне Лиозновой, Станиславу Ростоцкому, Петру Тодоровскому и многим другим мастерам кино, с кем удалось даже посотрудничать. Хотелось снимать о добром и вечном, но делали поправку на требования и бесконечные редакторские правки телеканального руководства, на новые веяния западного безумного «экшена» и «хорора».

Многое не удавалось. Но попытки продолжались. Их сериалы и фильмы десятки раз попадали в эфир «метровых» каналов, в самое «рейтинговое» время. Позже критики отнесли их «продукцию» к «низкому уровню и среднему качеству» и оправдывали многочисленные показы отсутствием на тот момент «достаточного количества единиц» отечественной кино- и телепродукции.

Нынче этого «валового» продукта в изобилии, но бо́льшая часть его примитивна и протухает ещё на стадии производства.

Киношники обретались тогда в офисах старейшей столичной киностудии. «Фильмэкспорт» скромно доживал свой век на улице Лесной. Последняя в стране дореволюционная постройка – «Кинофабрика Дмитрия Харитонова»7 хранила увядающую, славную атмосферу творчества, была разгорожена на множество офисов и кабинетов новоявленных кинематографистов.

Павильон, где при последнем царе Российской империи снималась фи́льма со звездой немого кино Верой Холодной, нынче напоминал развалившийся, перекрашенный бабушкин комод с выдвижными ящиками-офисами, захламлённый, переполненный бумажной волокитой, бланками цеха дубляжа, самыми невероятными киношными поделками, разложенными кинорулонами в пирамидах железных банок – яуфов8, зашифрованными, в электронном виде, в кассетах формата «ю-матик9» и «бетакам10». В старинных помещениях «Кинофабрики» обосновались внуки и правнуки зачинателей «синематографа».

Предложение залётного сибирского продюсера снять фильм о нефтяниках застало «киношников» врасплох. Но в литературных и мозговых архивах сохранилось предостаточно нужных материалов, многое можно было порастрясти на публике, многим можно было поделиться. Вопреки укоренившейся за ними сомнительной славе, москвичи не стали судорожно «разводить» на деньги богатейший нефтяной край. В отличие от столичных коллег, не стали предлагать, к примеру, с размахом выстроить буровую вышку в павильонах Мосфильма, во дворе киностудии на Речном вокзале из фанеры соорудить «полнометражный» макет наливного танкера, тайгу под Сургутом снять в ближайшем Подмосковье.