Не всегда ханский трон представлял собой деревянное богато украшенное кресло с ножками. Для многих государей троном служила установленная на возвышении подушка, устланная богато вышитой золотом и украшенной драгоценными камнями подстилкой. Сзади и по бокам ее, чтобы было на что опереться, ставили вертикально также три хорошо набитые круглые подушечки. Поэтому в сочинениях средневековых мусульманских авторов нередко можно встретить выражения типа: такого-то усадили на „четырехподушечный Престол“; такой-то утвердился на „подушке царствования“ и т. п. В источниках упоминается также „походный трон“ (тахт-и раван); он представлял собой нечто вроде балдахина с колонками, раскрашенными и позолоченными, который может закрываться при плохой погоде.
Внешних символов царской власти было немало. Автор настоящих строк не ставит перед собой задачу дать их полный перечень с историческими примерами; но напоследок упомяну здесь еще о двух важных символах власти — знамени и хутбе. Знамя хана водружалось в ханской ставке. У Чингиз-хана, согласно известиям средневековых авторов, было большое совершенно белое знамя; у Мухаммада Шейбани-хана, основателя государства Шибанидов в Средней Азии, также было белое знамя. На знамени некоторых государей имелись изображения, надписи и т. п. В частности, на знамени главы династии Кара-коюнлу, или туркмен Черного барана (1378–1469), было изображение черного барана, откуда, между прочим, и название этой династии. Высшее число знамен, которое могло быть у одного хана, было девять. Девять знамен было, кстати сказать, у Чингизхана, у первых казахских ханов, у верховного предводителя моголов Чагатаида Махмуд-хана (правил в 1487–1508 г.).
Хутба — проповедь по пятницам и в праздничные дни в мечети с упоминанием имени царствующего государя, на которого призывалось благословение божье. Право хутбы принадлежало сначало исключительно халифу. Со второй половины IX в. это право, считавшееся в мусульманском мире основным внешним признаком независимого государя, стали присваивать себе местные мусульманские владетели, а с XIV в., по мере того как ислам становился официальной религией в западных монгольских улусах, — и Чингизиды. В редких случаях делали поминания также покойных мусульманских владетелей рядом с живым государем, в память каких-либо великих заслуг этих лиц, вроде того, как было постановлено поминать на хутбе Хулагуида Газан-хана при его преемнике Улджайту-хане (правил в 1304–1316 г.) и умершего Шибанида Убайдулла-хана (правил в 1533–1339 г.) как идеального правителя в духе мусульманского благочестия.
Сословие султанов составляли очень разные люди. И, конечно, не каждый раз ханом выбирался самый храбрый, умный и щедрый из них. Да и природа каждого султана, сделавшегося ханом, проявлялась по-разному. Бывало, ничем особым от своих собратьев не отличавшийся султан, становился отменным ханом; а бывало и так, что добрый и справедливый в начале своего царствования правитель впоследствии превращался в крутого тирана. Испытание властью — одно из самых тяжких испытаний, и вхождение во власть — это обычно путь в неизведанное. Но все же было немало правителей, которые еще с отроческого возраста проникались искренним желанием осуществить идеал справедливого царя. И это настроение замечательно метко передают слова потомка Бабура, Великого Могола Ауренгзеба (правил в 1659–1707 г.): „…родившись по воле Провидения сыном государя и предназначенный для престола, я рожден не для себя одного, но для общественного блага, чтобы доставить моим подданным покойную и счастливую жизнь, поскольку это совместимо с правосудием, высшей властью и безопасностью государства“ [Бернье, с. 136].
5. Закон и насилие в практике престолонаследия
Принцип престолонаследия.
Порядок преемства власти.
Формы перехода верховной власти.
Узурпация власти.
Формулы обоснования узурпации.
Подставные ханы и ханы-самозванцы.
Выше (раздел 2) мы рассмотрели обстоятельства восшествия на престол первых четырех преемников Чингизхана, источники права на власть, и можем обоснованно утверждать, что в Еке Монгол улусе (таково было официальное название государства монголов с 1211 г.) единственно правовым основанием для получения сана хана служила принадлежность претендента к „золотому роду“, однако четкого законодательства о престолонаследии не существовало. Сам основатель монгольской династии Чингизхан был за то, чтобы власть в государстве переходила в руки самого достойного члена „золотого рода“, к какому бы из четырех царских домов (дом Джучи, Чагатая, Угедея, Тулуя) он ни принадлежал. Свою приверженность именно к наследственно-династическому принципу передачи верховной власти независимо от степени родства нового суверена с предыдущим он со всей определенностью высказал еще в 1219 г. Когда на совещании перед походом на земли современного Казахстана и Средней Азии Чингизхан назначил Угедея своим наследником, Угедей выразил опасение, что его дети и внуки будут люди без достоинств и не смогут наследовать престол. Чйнгиз-хан сказал: „Если у Угедея народятся такие потомки, что хоть травушкой-муравушкой оберни — коровы есть не станут, хоть салом окрути — собаки есть не станут, то среди моих-то потомков ужели так-таки ни одного доброго и не родится?“ [Сокровенное сказание, с. 186].
Назвав еще при жизни наследником престола Угедея, Чингизхан тем самым узаконил право правителя по своей воле назначать себе преемника, а заодно определил и предпочтительную форму преемственного порядка власти от одного члена „золотого рода“ к другому — политическое завещание. Великий хан Угедей (правил в 1229–1241 г.) в вопросах о престолонаследии во всем следовал своему отцу.
В правление великого хана Гуюка (1246–1248) мы видим в жизни Монгольской империи принципиальное политическое новшество — попытку закрепления верховной власти за представителями исключительно одной семьи — семьи Гуюка. Вспомним его памятное обращение к царевичам и военачальникам на курултае 1246 года: „Я соглашусь принять престол на том условии, что после меня каанство будет утверждено за моим родом“. Он же, Гуюк-хан, первым в истории Монгольской империи определил порядок прямого наследования — от отца к сыну, выразив это четкой и лаконичной формулой: при жизни сына царство не может перейти к внукам [Рашид ад-Дин, т. 2, с. 119].
Однако и семейно-клановый принцип передачи власти не стал у Чингизгидов общепризнанным. После смерти Гуюка, сына Угедея, царевич Бату, который, как и его дед Чингизхан, придерживался принципа выборности великого хана из среды наличных Чингизидов по их личностным качествам, пользуясь своим главенствующим положением в империи, добился в 1251 г. передачи царской власти дому Тулуя, четвертого сына Чингизхана.
Словом, в государственной жизни Монгольской империи уже в начальных этапах ее истории главной проблемой была проблема соотношения между правом и силой, что в свою очередь явилось естественным следствием отсутствия в стране строго фиксированных правил о порядке избрания хана. Такое состояние дела приводило к тому, что после смерти каждого государя разворачивалась борьба за престол между отдельными партиями царевичей и эмиров; причем, каждая из соперничающих сторон обосновывала свои права на власть как единственно законные. Столкновение разных прав было результатом того, что право на власть могло выражаться в различных порядках.
Мы уже знаем, что политическим идеалом Чингиз-хана, завещанным им своим потомкам, был порядок выборности, согласно которому на престол ханства возводится (самый) способный и порядочный из членов „золотого рода“, которого царевичи и знать признают за благо. При таком порядке преемства власти все зависело от обстоятельств, и провозглашение хана обычно совершалось путем интриг различных партий Чингизидов, менялась линия старших и младших родоначальников и т. п. Показательный пример — восшествие на престол сына Тулуя, царевича Мунке (правил в 1251–1259 г.). Оно совершилось, как это описано выше (раздел 2), не путем законности, а полным произволом Бату и войска. Ведь и впрямь Мунке был по возрасту не старше других царевичей, его родители не царствовали, ему никто не завещал власть, он не отличался исключительными качествами, кроме разве того, что был выдающимся кутилой своего времени, зато на него большое влияние имел могущественный Бату, умный, хитрый, но, по словам источников, добрый (саин) царевич.
