Правда, ни один из них не унаследовал высоких дарований отца, но все четверо были людьми небездарными, дельными, энергичными. «Эти четыре сына Чингиз-хана, — сообщает автор „Джами ат-таварих“, — были умны, исполнены достоинств и совершенны, отважны и мужественны, ценимы отцом, войском и народом. Государству Чингиз-хана они служили как четыре основных столпа. Каждому из них он уготовил государство, и их называли „четырьмя кулуками“, а „кулуками“ называют тех из людей, коней и прочих, которые выделяются, превосходят других и стоят впереди» [Рашид ад-Дин, т. 1, кн. 2, с. 69–70]. Согласно «Муизз ал-ансаб», эти четыре сына от Борте были знамениты под титулом «Дарбан-шира» (букв.: ‛особо авторитетные люди’) [Му‘изз ал-ансаб, 2006, с. 29].

К концу жизни Чингиз-хана, т. е. к 1227 г., общее число всех его потомков достигало примерно ста человек — это пятеро сыновей, не менее 40–45 взрослых внуков и много дюжин подрастающих правнуков. История Монгольской империи после смерти ее основателя сложилась, однако, так, что только первые четыре сына Чингиз-хана от его старшей жены Борте, его «четыре кулука», стали родоначальниками царевичей и государей чингизидских улусов, т. е. прародителями членов алтан уруга («золотого рода»). Из потомства братьев Чингиз-хана лишь потомки Хасара (Джочи-Касара) получили права царевичей; остальные вошли в состав аристократии. Известен случай, когда в 1336–1337 гг. на престол Табаристана (область вдоль южного побережья Каспийского моря) был возведен потомок Хасара по имени Тога-Тимур. Однако в действительности даже в самой Монголии на потомков Хасара смотрели косо, «как бы не совсем признавая порой их равноправными настоящими тайджи (царевичами)» [Владимирцов, с. 146]. Словом, с позиции политического сознания той эпохи настоящими членами алтан уруга были только Джучи, Чагатай, Угедей, Тулуй и их мужские потомки, рожденные как от законной жены, так и от наложницы или служанки.

В самой Монголии и в восточных областях Монгольской империи царевичей дома Чингиз-хана именовали кобегун, со времени Монгольской династии Юань (1271–1368 гг.) — тайджи, словом, взятым из китайского языка.

В западных улусах Чингизидов для обозначения принцев крови употреблялись совсем иные слова и титулы. В сочинениях мусульманских авторов XIII — начала XIV в. первые Чингизиды обычно именуются шахзаде, падишахзаде («царский сын») или просто персидским словом песар (букв.: ‛сын’), а для обозначения представителей династии западных Чингизидов третьего-четвертого и последующих поколений употребляется уже тюркское слово огул или оглан (букв.: ‛сын’, ‛ребенок’), которое обычно ставится только после собственных имен принцев. С XIV в. наиболее употребительным титулом каждого члена западных династий Чингизидов становится слово султан. Важно отметить, что в государствах Джучидов и Чагатаидов султаном называли и принцев крови, и принцесс; причем титул «султан» ставился как перед собственным именем ею обладателя, так и после него.

По мере естественного роста численности царевичей, дробления алтан уруга и распада Монгольской империи образовалось несколько параллельных династий Чингизидов, а именно: династия Джучидов (потомков Джучи), правила в Дешт-и Киичакс; династия Чагатаидов (потомков Чагатая), правила в Семиречье, Мавераннахре, Восточном Туркестане; династия Хулагуидов (потомков Хулагу, сына Тулуя), правила в Иране; династия Юань (потомков Тулуя), правила в Монголии и Китае.

Отец Чингиз-хана, Есугей, был только бахадуром («витязь», «герой»; древний тюрко-монгольский титул) и никогда не имел при жизни ханского титула. Его сын, Темучин, как уже упоминалось, дважды избирался ханом, около 1189 г. и весной 1206 г. на всемонгольском курултае, который одновременно утвердил за Темучином титул Чингиз-хана. С целью обоснования прав на ханский титул Темучина, человека, не принадлежавшего к правящему дому, была придумана легенда, будто его отец, Есугей-бахадур, был племянником последнего из монгольских каганов — Хутула-кагана, сына Хабул-кагана. Тогда Чингиз-хана, надо думать, вполне удовлетворяло такое прозаическое, чисто земное обоснование его власти над монголами: он знал, он видел собственными глазами, что людьми посажен на всемонгольский престол. Но вскоре произошли величайшие события, которые предопределили совсем иное толкование вопроса о праве Темучина на власть, а именно — создание Чингиз-ханом мировой державы.

Победы над столькими государями и народами, быстрые и громадные завоевания Чингиз-хана дали ему уверенность в том, что сам он и его народ находятся под покровительством божественного Провидения. Да и «жители мира воочию убедились, что он был отмечен всяческой небесной поддержкой» [Рашид ад-Дин, т. 1, кн. 2, с. 64].

Связь Неба и Чингиз-хана требовала скорейшего и вразумительного толкования. Прежнее обоснование прав Чингиз-хана на власть — родословная связь по боковой линии его отца с прежними каганами — в новом положении уже было недостаточным. Теперь надо было освободить фактическую самодержавную власть Чингиз-хана от всякого земного юридического источника, поставить ее на более возвышенное основание. Им естественным образом стала идея о божественной предустановленности власти Чингиз-хана. Эта идея была мастерски воплощена в красочной легенде об Алан-Гоа, матери Бодончара, отдаленного предка Чингиз-хана.

Согласно легенде, Алан-Гоа, женщина красивая и очень знатного рода, была женой Добун-Мергена и имела от него двух сыновей — Белгунотай и Бугунотай. Добун-Мерген скончался в молодости. После того, как Алан-Гоа лишилась мужа, она без посредства брака и тесной связи с мужчиной произвела на свет трех сыновей — Бугу-Хадаги, Бухату-Салчжи и Бодончара; их мать забеременела от луча света, проникшего к ней с Небес через верхнее отверстие юрты. Белгунотай и Бугунотай, старшие сыновья, родившиеся еще от Добун-Мергена, стали втихомолку поговаривать про Алан-Гоа: «Вот наша мать родила трех сыновей, а между тем при ней нет ведь ни отцовских братьев, родных или двоюродных, ни мужа. Единственный мужчина в доме — это Маалих, Баяудаец. От него-то, должно быть, и эти три сына».

Однако яснее других написал об этом великий путешественник XIII в. Марко Поло: «И только тот, кто происходит по прямой линии от Чингис-хана, может быть государем всех татар» [Марко Поло, 2004, с. 221].

Алан-Гоа узнала об этих их тайных пересудах. Тогда она посадила рядом всех своих пятерых сыновей и произнесла: «Вы двое сыновей моих, Белгунотай, Бугунотай, осуждали меня и говорили между собой: „Родила, мол, вот этих троих сыновей, а от кого эти дети?“ Подозрения ваши основательны. Но каждую ночь, бывало, через дымник юрты, в час, когда светило внутри погасло, входит, бывало, ко мне светло-русый человек; он поглаживает мне чрево, и свет его проникает мне в чрево. А уходит он так: в час, когда солнце с луной сходится, процарапываясь, уходит, словно желтый пес. Что же болтаете всякий вздор? Ведь если уразуметь все это, то и выходит, что эти сыновья отмечены печатью небесного происхождения. Как же вы могли болтать о них, как о таких, которые под стать простым смертным? Когда станут они царями царей, ханами над всеми, вот тогда только и уразумеют все это простые люди» [Сокровенное сказание, с. 80–82; Рашид ад-Дин, т. 1, кн. 1, с. 10–14].

И вот теперь, по прошествии многих и многих лет, когда в политической жизни монголов настал переломный период, когда история сделала свой исторический вызов, «Небо с Землей сговорились» и определили его, Темучина, «отмеченного печатью небесного происхождения» потомка Бодончара, быть единственно законным правителем мира, «царем царей». Таким образом, Чингиз-хан — государь божьей милостью. Он угоден Небу, его власть от Неба, и потому для утверждения в своих правах на верховное руководство народами и странами он не нуждается в человеческих санкциях и одобрении людей; более того, Чингиз-хан, как государь по велению Вечного Неба — сам источник права на власть.