— Тогда есть беспроигрышный вариант — романс «Гори, гори, моя звезда», — сказал я и запел:

Гори, гори, моя звезда,

Звезда любви приветная!

Ты у меня одна заветная,

Другой не будет никогда…

Окончание великолепного романса потонуло в шумных и продолжительных аплодисментах, так как сметливые одноклассники быстро сообразили, чем дольше аплодисменты, тем быстрее закончится урок.

— Итак, с романсами определились, теперь разбирайте отрывки из «Горе от ума», — опустила всех на землю классная, вытащив из бумажной папки уже напечатанные на пишущей машинке листы. — Монолог Чацкого «А судьи кто?..». Кто возьмёт? Можно разделить его на трёх человек. Хоть что-то в ваших головах останется от Грибоедова.

«Интересно, — подумал я, пересев на самую заднюю парту во втором ряду, чтобы не мешать народу разбирать отрывки покороче и полегче, — стал бы сочинять старик Грибоедов свою комедию в стихах, если бы знал, что спустя годы её будут заставлять учить из-под палки? А ведь «Горем от ума» зачитывался весь Петербург, разобрав произведение на цитаты. Сейчас кому скажи про это, пошлют на три буквы, хоть дым Отечества всё так же сладок и приятен».

— Слышь, футболист, — ко мне подсел Широков, — а что ты в медпункте говорил про маньяка? Кто погиб-то?

— Я знаю о трёх девушках, — шёпотом ответил я. — Одна из второй школы, одна из общежития швейной фабрики…

— Как зовут? Я там почти всех знаю, — перебил меня он.

— Как зовут? — Я задумался на несколько секунд, так как имена и фамилии были записаны в моём дневнике. — Кажется… эээ… Нет точно, Екатерина Кузнецова. Пропала в мае этого года.

— Ух, — тяжело вздохнул Широков. — В мае? Нет, её не помню.

— Слушай «Широкий», а может, ты меня со своими знакомыми из той общаги познакомишь? Вдруг кто-то что-то видел или слышал, а ментам не рассказал, если их вообще кто-то опрашивал. К примеру, сегодня после школы давай сходим. Время дорого, скоро может пропасть ещё какая-нибудь молодая и красивая девушка.

— Щаз побежал. Хотя... А давай, должен будешь, — усмехнулся наш школьный хулиган. — Спой что-нибудь нормальное, а не эту тягомотину.

— Без проблем, сбацаю на перемене.

— На перемене, кто хочешь сможет, а ты сейчас при нашей классной, при Марине, ха-ха. Слабо? — «Широкий» нагло ухмыльнулся.

— Марина Алексеевна! — Я поднял руку и встал. — Толя Широков мне сейчас хорошую идею подсказал. У нас ведь действие «Горе от ума» происходит в 19-ом веке, поэтому этой комедии в стихах не хватает немного актуальности.

— Я тебя, Валера, не понимаю, — пробормотала литераторша, покосившись на Широкова.

— А я сейчас объясню. — Я взял гитару и снова направился к доске, услышав за спиной одобрительные смешки одноклассников, которым хоть чем бы заниматься, только бы не учиться. — Вот смотрите. Романсы у нас 19-го века есть, отрывки из бессмертной комедии тоже. Давайте добавим современности, протянем, так сказать, мостик из прошлого в настоящее. Чацкий ведь у нас несчастный влюблённый, значит, в финале нужна песня несчастного влюблённого.

— Нет, нет, нет. — Замахала руками классная, и тут же на неё посыпалось нытьё всего нашего 8 «А»:

— Ну, давайте, Марина Алексеевна, попробуем! Не понравится, всегда можно отказаться!

— Не полезешь в воду, не узнаешь броду! — Гаркнул довольный Рысцов.

— Тихо! — Рявкнула литераторша. — Хорошо, играй Молчанов. Зря я тебя послушала.

Я подмигнул всем одноклассникам и, увидев как осклабился «Широкий», провёл по струнам. «Сейчас я вам сбацаю песню несчастного Чацкого, ахнете», — ухмыльнулся я и запел хит группы «Король и Шут», который терпеть не мог Михаил Горшенёв, или как его звали фаны «Горшок».

С головы сорвал ветер мой колпак,

Я хотел любви, но вышло все не так.

Знаю я ничего в жизни не вернуть.

И теперь у меня один лишь только путь...

Когда я добрался до припева, не улыбался в классе только ленивый и наша комсомольская активистка Томка Полякова. Но так как с Томой у меня и без панковских шлягеров всю школьную юность были сложные и натянутые отношения, я рубанул дальше забойный припев:

Разбежавшись, прыгну со скалы.

Вот я был и вот меня не стало.

И когда об этом вдруг узнаешь ты,

Тогда поймешь, кого ты потеряла…

— Эту песню вы будете исполнять на сцене только через мой труп! — Перекрикивая аплодисменты, крикнула классная руководительница.

— А Чацкому бы с Грибоедовым понравилось, в том смысле песня, а не труп, — пробурчал я, возвращаясь на своё место.

— Дурак, — написала мне на маленьком клочке бумаги вредина Полякова.

— Дурак, дураку рознь, — отписался я в ответ.

Примерно около трёх часов дня, мы с Широковым уже сидел на скамеечке около женского общежития швейной фабрики. Фабричные девчонки вот-вот должны были появиться с первой смены, поэтому я немного волновался, в отличие от одноклассника, который уже предполагал, кого он сегодня пощупает за ляжку. Я на нервах расстегнул ещё раз свою курточку и бросил взгляд на бутылку с мутной алкогольной жидкостью, которую взяли с рук на квартире у одной ушлой бабки. Ведь «Широкий» сказал, что без пузыря в этой общаге делать нечего, вот и пришлось ещё раз раскулачить Андрюху Рысцова на три рубля, отдав ему взамен на сохранение гитару. При этом Дине наврал, что иду не к девкам с невысокой социальной ответственностью, а устраиваться на работу в местную газету.

— Да не дёргайся ты, — хмыкнул Широков. — Дурное дело нехитрое. Сейчас по стопарику хлопнем, сунем, вынем и пойдём, ха-ха.

— Это меня и беспокоит, — пробормотал я, вспомнив случай из своей бурной студенческой молодости, когда три дня, начиная с 8-го марта до понедельника, прожил в женском общежитии и чуть живой выбрался оттуда на четвёртые сутки.

— О, мальчики! Здравствуй Толечка! — Вдруг услышал я женский хрипловатый и грубоватый голос за спиной.

Ведь я ожидал появления девушек на алле, а они, срезав путь по газону, зашли к нам с тыла. «Широкий» не растерявшись, тут же пошёл обнимать всех подряд: и полненьких, и худеньких, и средненьких.

— Какой красавчик, — заявила обладательница хрипловатого голоса и двух выдающихся полусфер, рассматривая меня в упор, словно игрушку в магазине. — Привет, я — Катя.

— Кхе, — кашлянул я. — Оч приятно, Валера. Мы к вам буквально на пять минут, на чай. — Я распахнул куртку и показал бутылку сомнительного самогона, ведь нормальный алкоголь для нас простых смертных Горбачёв запретил почти сразу как пришёл к власти.

— Зае…ся пахнет пися, даже очень зае…ся! — Выдала Катя и все пять её подружек грохнули от смеха. — Общагу мальчики обойдите с той стороны, мы вам сейчас веревку скинем, ха-ха.

— Это Катюха, она всем даёт. — Шепнул мне «Широкий», когда девчонки, покачивая бёдрами, потопали в своё знаменитое на весь Шахтёрск общежитие.

Конечно посиделки за «чаем» никакими пяти минутами не ограничились. Пять минут только барышни приводили себя в порядок. Затем Толя Широков проболтался, что я играю на гитаре, и мне пришлось развлекать тружениц советской легкой промышленности разными попсовыми песнями: «Белые розы», «Розовый вечер» и «Музыка нас связала, тайною нашей стала». Зато когда девчонки расслабились, выпили портвейна, они выложил всё, что знали про убитую маньяком Екатерину Кузнецову.

— Кузька — дурой была! — Высказалась бывшая соседка этой самой Кузнецовой. — За ней бегал наш наладчик, чуть ли не каждый день цветочки носил, а она нос воротила, говорила, что не может без любви отношения строить, дура.

— Точно, всё принцессу из себя корчила, — поддакнула ещё одна девчонка. — Недотрога, б…ь!

— А мужчина за ней с личным автомобилем не ухаживал? — Спросил я, убедившись, что первая жертва не из тех, кто шарахается по ночам в безлюдных местах в поисках приключений на свою пятую точку.