Если от входа идти направо, то по ходу справа комната старшины, комната командира роты и кубрик второго взвода. Слева, после сушилки, зал для теоретических занятий с деревянными столами и табуретками.
Если от входа идти налево, то по правой стороне за тумбочкой дневального – Ленинская комната, потом кубрик третьего взвода.
По левой стороне ─ оружейная комната и за ней кубрик первого взвода.
В каждом кубрике стояли в один ряд, головой к окну, двухъярусные металлические кровати, соединенные попарно. На свою кровать можно было залезть только с одной стороны. Между кроватей были деревянные тумбочки для мыльно-рыльных принадлежностей. В ногах кроватей, выходящих в проход, стояли деревянные табуретки, на которые укладывалась особым способом сложенная форма. Перед табуреткой выставлялись сапоги, накрытые сверху развернутыми портянками.
Вот в кубрик второго взвода казармы третьей роты мы после бани и передислоцировались. Каждому выделили персональную кровать. Мне достался второй ярус. Первое, с чего началась наша служба, это необходимость привести свою форму в соответствие с уставом. А именно: пришить погоны, петлицы, шеврон и подворотничок. На гражданке особой необходимости дружить с иголкой и ниткой не возникало. А осознание того, что подворотничок, особым образом завернутый кусок белой бязи, необходимо ежедневно пришивать к воротнику гимнастерки, не прибавляло радости от новизны обстановки. Пришить тонкой иглой тонкий шеврон к рукаву из шинельного сукна и при этом сто раз не воткнуть иголку во все части своего тела, требовало особого мастерства. Причем сделать это ровно. Пришить толстый кусок погона к сравнительно тонкому материалу гимнастерки, соблюдая два условия ─ ровно и незаметно – тоже далось не с первого раза. И не со второго. И даже не с третьего. Но в конечном итоге что-то стало получаться. И под ухом шапки всегда хранилась иголка с тремя цветами ниток ─ белым, черным и зеленым, чтобы в любой момент использовать по назначению. Все эти сложности, которые сначала, кроме слез, ничего не вызывали, со временем стали настолько привычными и обыденными, что делались незаметно и не вызывали ни малейшей напряженности. Особенно подшивка подворотничка. И по тому, как был пришит подворотничок, можно было определить не только срок службы, но и характер бойца. Особым элементом формы, требующего постоянного внимания и активного вмешательства, являлась латунная пряжка солдатского ремня. От степени ее блеска зависела возможность не попасть в наряд вне очереди. Чистилась бляха постоянно. В любой доступный для снятия ремня момент доставался кусок шинельного сукна с вложенным в него камушком пасты ГОИ зеленого цвета, и наступал процесс шлифовки. Паста ГОИ, по своей структуре похожая на школьный мелок, натиралась на поверхность, после чего с определенным усилием стиралась. Все закоулки в звезде и лучах чистились иголкой или зубной щеткой. Такой зачистки хватало на некоторое время, после чего все начиналось сначала. Был еще белый крем «Асидол». Он чистил быстро и за один проход, но после него бляха темнела и переставала блестеть так же быстро. Особым шиком было чистить пряжку не шинельным сукном, а куском бархата. Такие бархотки присылали из дома, а особо отчаянные отрезали от бархатного занавеса в гарнизонном доме офицеров. Ношение ремня тоже давало представление о его владельце. Чем моложе призыв, тем сильнее ремень был затянут на поясе. Для самых молодых в зазор между ремнем и гимнастеркой не могла протиснуться ладонь. А дембеля носили ремень таким образом, что пряжка свисала далеко ниже пояса.
В свободное от шитья время мы изучали уставы и проводили время в унылой болтовне, рассказывая друг другу про те планеты, с которых мы прибыли. До принятия присяги мы не считались ни гражданскими, ни военными. Одним словом, ни рыба ни мясо. Припахивать нас было нельзя, но и волю давать тоже не рекомендовалось. Вот в таком состоянии мы и пребывали до присяги. Самым счастливым моментом этого периода было разрешение посетить буфет. Комнатушка пять на пять метров с убогим прилавком и четырьмя четырехместными столами. Кто не хотел получать удовольствия на улице, выстраивались в очередь и ждали, когда освободятся столы. Совсем как я в студенчестве, ожидая, когда освободится место в кафе «Космос» или в кафе «Московское» на улице Горького в Москве. И только вместо вина и мороженого ты насладишься местными деликатесами. А в ассортименте буфета был лимонад в стеклянных бутылках и мятные пряники. Дешёвые жесткие конфеты «Кавказские» и слипшиеся леденцы. Всё. Нет ничего вкуснее, чем откусывать мятный пряник и запивать божественным лимонадом. Разве это может сравниться с бокалом вина «Мурфатлар-Котнари» или «Токай», который пользовался повышенным спросом у студентов, посещающих московские кафешки. Казалось, что рай – это место, где с одной стороны пряники, а с другой лимонад. Мы терпели ради этих минут все невзгоды курса молодого бойца. Хотя в этих курсах и не было ничего экстремального. Все это было пройдено еще в школе на уроках военного дела. Изучение уставов. Разборка-сборка автомата. Подшивка. Политинформации. Щадящая физическая подготовка. Заучивание текста присяги. Строевые марши по плацу с хоровым пением там же. И лимонад с пряниками. И еще прием пищи.
Пища в армии занимала особое место в жизни солдата. Почему нам буфет казался раем, да потому что чувство голода было постоянным. По ночам, в те короткие сны, изредка приходящие под утро, снилась еда. Не женские формы, а пирожки и булочки. Сон, в котором приснилось употребление пива или вина, считался фантастическим и стоял перед глазами весь день. Есть хотелось всегда и везде. Как правильно сразу сказали старослужащие, пока из вас не выйдет последний мамкин пирожок, вы не оцените армейскую еду. И правда, первые несколько дней даже смотреть на то, что предлагают, не хотелось, а не то что бы это есть. При входе в столовую висел стенд, где были прописаны нормы ежедневного продовольственного довольствия на каждого. Там было написано про мясо, рыбу, масло, хлеб и другие продукты, но в еде это все не просматривалось. Примерное меню на день выглядело следующим образом. Завтрак. Чай. И каша – пшенная, перловая, гороховая или комбинированная. Комбинированная ─ это значит смесь гороховой, перловой и пшенной. Обед. Первое ─ щи с капустой. (Капуста с водой) Второе ─ капуста тушеная (Капуста без воды). Третье ─ чай (вода без капусты). Ужин – полная копия завтрака, только без масла. И так изо дня в день. Без изысков и разносолов. Часто была рыба. Ее называли жареной, но по ощущениям, скорее пареной, в лучшем случае вареной. Щи сменялись гороховым супом. Разнообразие заключалось в утреннем кружочке масла ─ «масло съели – день прошел». Этот порционный цилиндрик масла, предназначенного на одного бойца, изготовлялся путем набивания специальной формы и последующего выдавливания. Выполнялась эта работа, как правило, заслуженным дембелем, уважаемым человеком ─ резчиком хлеба, о месте которого мечтал каждый старослужащий. Праздник в воскресенье. Утром два вареных яйца. «Яйца съели – прошла неделя». Причем складывалось впечатление, что в армии яйца несут цыплята. Яйцо было чуть больше перепелиного, но значительно меньше куриного. В обед вместо каши – плов. Запах мяса в плове был, мяса не было. Стол в столовой на десять человек. Вся еда в большом казане. Стол назначал раздающего, который большим половником накладывал содержимое казана в подставленные алюминиевые миски. Ложки все имели свои, которые носили за голенищем в сапоге, иначе можно было оказаться в ситуации «еда есть, а есть нечем». И хлеб. Хлеб. Хлеб. Ни черный, ни белый. Серый. Вк-у-у-у-сный! Выносить еду нельзя. Если в кармане найдут хлеб ─ пощады не жди. Заставят хлеб съесть сразу перед строем, а карманы зашить. И сахар к чаю. Еще вкуснее, чем хлеб. Можно размешать, а можно грызть долго и с упоением. Причем сахар не рафинад, а кусковой. Кусок сахара, как камень по форме и крепости. Иногда давали картошку. В сезон наряд вручную чистил ее на весь полк. Не в сезон использовали картофельный порошок. Нет, не крахмал. Картофельный порошок. Как сухое молоко: разбавил – и почти молоко. Порошок разбавил – и почти картофельное пюре. Что-то среднее между натуральным пюре и клейстером. И если сначала в казанке оставалась половина, то впоследствии содержимое вытирали хлебом и внимательно смотрели, чтобы распределено было строго поровну. Чтобы закрыть тему питания, представьте себе атмосферу в казарме, где живет сотня молодых бойцов. Все пропахло гуталином, оружейным маслом, мастикой, потом молодых тел и результатом принятия вышеперечисленной пищи. Глаза не резало, но иногда щипало.
