Когда Маё достигла сознательного возраста, Эйити уже был известной фигурой в родном городке. Здесь жило немало семей, с которыми Камио общались еще со времен прадеда и деда, но главное, он был известен своей преданностью делу воспитания учеников. Маё часто слышала, что проблемным детям – и именно потому, что у них были проблемы, – он по-родственному помогал советом. Бывало даже, что становился на сторону ученика в конфликте со школой. Еще в младшей школе с Маё обращались как с дочкой Камио-сэнсэя. Тогда она еще не видела в этом ничего плохого – лишь одобрение в адрес Эйити. Вряд ли кому-то может быть неприятно, если хвалят его отца.

Но с переходом в среднюю школу ситуация изменилась. Учеников стало меньше, осталось только два класса. Когда отец вставал у доски, Маё становилось неудобно и она сидела, опустив глаза. Эйити Камио оказался не только добрым и понимающим преподавателем. У него обнаружилась и неизвестная раньше Маё твердость – он жестко реагировал на неуважительное отношение учеников, не спускал незначительных нарушений дисциплины. Что было вполне естественно.

Однажды она увидела одноклассников в игровом центре рядом со школой. Один из них, заметив Маё, стал что-то шептать приятелям. У нее появилось неприятное предчувствие, которое через несколько дней подтвердилось. Этих ребят вызвали в учительскую и сделали им замечание. Сказали, что о них сообщил местный житель. Но одноклассники не поверили. Они заподозрили, что это Маё настучала на них Эйити, и раздули этот слух. С этого дня некоторые одноклассники стали относиться к ней с подозрением.

Конечно, случались не только неприятности. Многие ученики обожали Эйити, а к ней относились так же доброжелательно, как и к другим товарищам. Но сказать, что учеба в средней школе протекала беззаботно, было бы неправдой. Понимая, какое положение занимает отец, Маё старалась не только тщательно соблюдать все школьные правила, но и ни в коем случае не получать замечаний от других учителей. Она должна была показывать успехи в учебе – и молчать, если ей что-то не нравилось. Должна была изображать из себя молчаливую скромную отличницу.

Естественно, ей приходилось держать дистанцию с отцом. И даже дома эта дистанция сохранялась.

Эйити, наверное, понимал это ее отношение к себе. Вернувшись из школы домой, он не становился «дочкиным папой». Он не читал ей нотаций, но относился к дочери-школьнице как ко взрослой.

Такие отношения сохранились и когда Маё перешла в старшую школу. Возможно, Эйити не смог в одночасье превратиться в доброго папочку. А уж Маё в то время тем более стеснялась проявить теплоту.

В таких отношениях с отцом прошли три года учебы в старшей школе. С тех пор и до сегодняшнего дня отец и дочь не стали ближе ни на шаг.

Машина приехала в до боли знакомое место. На улице стояло несколько патрульных машин и полицейский фургон, а перед входом в дом Камио дежурили двое полицейских в форме.

При виде родного гнезда Маё, выйдя из машины, глубоко вздохнула. Дом в японском духе, окруженный живой изгородью, когда-то построил дед. Стены и крышу раз в несколько лет подновляли, и поэтому там и сям была заметна смесь японского и европейского стилей. Маё вновь увидела дом после долгого перерыва и, как архитектор, не могла не отметить, что он оставлял несколько странное впечатление.

Дверцы патрульных машин и фургона распахнулись. Из них вышла группа мужчин в костюмах. Почи у всех на лицах были медицинские маски. Это выглядело угрожающе, но за время «короны» к такому вполне привыкли.

Один из мужчин подошел к Маё. На лице без маски – узкие лисьи глаза. Пристально глядя в лицо Маё, он спросил у Какитани:

– Это она?

– Да, это госпожа Маё Камио, – ответил тот и повернулся к ней. – Вот коллеги из префектурального штаба полиции приехали на помощь…

– А, да, конечно. – Она не представляла, как полагается общаться с людьми такого сорта.

– До какого времени вы жили в этом доме? – неприветливо спросил мужчина с узкими глазами, даже не представившись. Маё про себя прозвала его «Дядюшка Лис».

– Уехала примерно двенадцать лет назад.

Можно было добавить «после окончания старшей школы», но она не сделала этого, не видя нужды раскрывать сейчас свой возраст.

– Как часто после этого вы приезжали домой? На Новый год и на О-бон?[3]

– Примерно так.

Дядюшка Лис откровенно нахмурился:

– Получается, вы немного знаете об этом доме? Например, об имуществе.

Не слишком вежливый вопрос, но она постаралась не показать недовольства.

– Совершенно не знаю. Я и вчера это говорила. – Бросила взгляд на Какитани.

Дядюшка Лис что-то буркнул и почесал пальцем между бровями.

– Все-таки мы попросим вас все осмотреть. Может, что-то заметите… – Он взглянул на руки Маё и махнул подчиненным: – Эй, кто-нибудь, дайте перчатки!

– У меня с собой есть. – Какитани достал из кармана пиджака пару белых перчаток.

Маё надела их на руки – и в этот момент ясно осознала, что сейчас окажется на месте преступления.

– Так, я провожу. – Какитани первым вошел в ворота.

Проводить в дом, где она родилась? Со смятенными чувствами Маё последовала за ним. Следом двинулся Дядюшка Лис.

Какитани распахнул входную дверь и пригласил Маё в дом.

Едва войдя, она почувствовала легкий камфарный запах. Это пахло средство, предохраняющее книги от порчи насекомыми. Обычно такой милый, сегодня этот запах навевал грустные чувства.

Какитани пересек темный коридор и открыл дверь. Комната за ней всегда служила гостиной, но не так давно Камио обустроил там свой кабинет.

Окинув комнату взглядом с порога, Маё была ошеломлена. По всему полу беспорядочно разбросаны разнообразные предметы, так что некуда ступить. Книги, бумажные пакеты, очки, часы, канцелярские принадлежности, лекарства, CD, DVD, аудио- и видеокассеты…

– Ужас, – невольно произнесла она.

– Наверное, неуместно спрашивать об этом, – раздался сбоку голос Какитани, – но это ведь не обычная картина? Не могло же быть в этой комнате всегда все разбросано.

– Конечно. Абсолютно не могло! Наоборот, отец был чистюлей, старался все содержать в порядке. Он точно знал, куда что положить, и никогда не бывало, чтобы что-то оставлял неубранным.

– Да, это полностью совпадает с обликом Камио-сэнсэя, сохранившимся у меня в памяти.

Маё вошла, осторожно ища место, куда наступить. Гостиная была площадью метров тридцать пять; стол, диван и книжные шкафы стояли в ней свободно. Необычность комнате придавали книжные полки, висящие на стенах. Дед распорядился смонтировать их, когда дом только-только был готов, и теперь они занимали все пространство до потолка. На верхнем ярусе располагалась в основном англоязычная литература, которую он коллекционировал. Ниже шла книжная коллекция Эйити, в основном японские авторы. В углу помещались папки со школьными бумагами, аккуратно расставленные по годам, – вполне в духе отца.

Начиная с середины и до самого низа полки были снабжены дверцами, многие из которых были распахнуты. Часть этих полок оказались пусты.

Дядюшка Лис, держа руки в карманах, подошел к полкам.

– Разбросанные по полу вещи хранились здесь, так? – Он повернулся к Маё.

– Думаю, да. Я не очень хорошо знаю.

На полках с дверцами Эйити обычно не хранил книг. Там, например, лежали музыкальные и видеозаписи. Помимо литературы, он увлекался музыкой и кино.

– Отсюда ничего не пропало? Особенно что-то дорогое или особо ценное для покойного? – поинтересовался Дядюшка Лис.

По очереди оглядев полки и разбросанные на полу вещи, Маё покачала головой.

– Честно говоря, не знаю. Ведь я не помню, что на какой полке хранилось. Я уже говорила вчера: я никогда не слышала, чтобы у нас дома были какие-то особо дорогие вещи.

– Даже если и так, что-то ценное все равно должно быть. Может быть, живя здесь, вы видели, как ваш отец прячет что-то подобное? В какое-нибудь место, которое он использовал вместо сейфа?