– А вы с мамой не поедете посмотреть?

– Я уже говорил, с ним трудно совпасть по месту и времени. И, по-моему, Такэси не хочет, чтобы мы его видели.

– Почему?

– Не знаю, как объяснить… Мне кажется, это мир Такэси и нам не стоит туда вторгаться. Поэтому мы и до того не вмешивались.

Маё не очень поняла, что хотел сказать отец. При всей разнице в возрасте, разве они не братья?

– В последнее время мы не очень-то и переписывались. Он тоже о нас ничего не знает.

– Но про меня-то ты ему рассказал!

– Про тебя? С чего ты решила?

– Но он знал обо мне… Что я умею хорошо рисовать, что люблю кошек…

Эйити склонил голову к плечу:

– Странно… Не помню, чтобы я это ему говорил.

– Не говорил?

– Тогда откуда же он знал? Удивительно… Но проверить это невозможно.

После этого Такэси долго не вспоминали. Что касается Маё, то она перешла в среднюю школу, и больше всего ее занимала борьба с собственными неприятными ощущениями, которые возникали из-за того, что она была дочкой учителя. У Эйити же не было желания непременно знать, как течет жизнь Такэси в Америке.

И вот этот самый Такэси лет восемь назад вернулся в Японию. Почему – неизвестно. Сам он об этом ничего не рассказывал. У него остались какие-то накопления, и он открыл бар в Эбису. Устраивать роскошный прием по поводу открытия ему, видимо, не хотелось, но Эйити решил, что надо его поздравить, и они с мамой и Маё отправились в Токио.

Бар оказался маленьким – кроме стойки, в нем помещался только один столик для двоих. При появлении семьи брата в баре Такэси не выказал неудовольствия, но и особых проявлений радости тоже не было.

Маё не видела его десять лет. Увидев ее, Такэси прежде всего спросил: «Все еще рисуешь картинки?» Она ответила, что рисует разные дома, потому что хочет стать архитектором. «Это здорово», – ответил он ласково.

С тех пор они встречались раз в несколько лет. После смерти Кадзуми Эйити и Такэси несколько раз обсуждали, как быть с домом. Для одиноко жившего Эйити дом был велик. Но и расставаться с ним тоже не хотелось.

Именно поэтому вернули к жизни комнату Такэси, которой никто не пользовался.

– Считают, что преступление было совершено в субботу, шестого марта, между восемью и двенадцатью часами вечера, – сказал Такэси, доедая последний кусочек якитори.

– Интересно… почему же…

– Что-то случилось?

– Вчера в полиции меня спрашивали, что я делала начиная с субботы. Особенно настойчиво выясняли про субботу. А когда я сказала, что весь день была дома и только вечером заказала ужин из соседнего ресторана, они вдруг отстали.

Слушая рассказ Маё, Такэси несколько раз кивнул.

– Видимо, они успокоились, исключив единственную дочь покойного из числа подозреваемых. Вместо этого оказалось, что алиби нет у младшего брата, – он ткнул себя в грудь большим пальцем.

– Полицейские даже членов семьи подозревают.

– Следователи – особые люди, подозревают каждого. Тот же Когурэ видит во мне особо подозрительную фигуру.

– Даже не знаю, что тут сказать…

Маё подумала, что симпатии к дяде тот явно не испытывает.

– Способ убийства – удушение, – сухо проговорил Такэси.

– Серьезно? – Маё нахмурилась. – Это тоже из смартфона Когурэ?

– Верно.

– Задушили веревкой?

– Орудие убийства не обнаружено. Но это не веревка. На шее не осталось борозды. Нет и следов от пальцев, так что и не руками. – Такэси поднял кружку и допил остатки пива. – Следователи считают, что это был мягкий широкий кусок ткани вроде полотенца.

– Полотенце… – Маё коснулась шеи правой рукой.

– Вообще-то, оно не очень подходит для удушения. Чтобы пережать дыхательное горло, лучше тонкая и прочная веревка. Если перекрыты вены и артерии, прекращается отток крови от мозга, перестает поступать кислород, и в результате наступает смерть. От давления крови лопаются тонкие глазные сосуды, происходит кровоизлияние. Похоже, что именно это произошло с братом. Когда ему приподняли веки, глаза были налиты кровью.

Маё положила палочки. На тарелке еще оставалась соба, но после рассказа Такэси есть ей совсем расхотелось.

– Если б не изменения в глазах, могли списать все на инфаркт.

– Перестань, – сказала Маё, – больше не хочу об этом слышать.

– Ну ладно, – сказал Такэси, потянулся к стакану с чаем и отхлебнул из него. – Поменяем тему разговора. Ты знаешь, что брат делал в субботу?

Маё помотала головой:

– Откуда мне знать? Я же далеко живу.

– Это верно. Как я и думал.

– В полиции меня тоже об этом спрашивали. А разве очень важно, что отец собирался делать в выходные?

– Пока не знаю. Но похоже, что в субботу он куда-то выходил. На какое-то официальное мероприятие или на встречу с важным человеком.

– Откуда ты это знаешь?

Такэси взялся за отворот своего кителя.

– Одежда. Когда его обнаружили, на нем был костюм. Галстук он снял, но оставался в пиджаке. Я проверил по фото, это точно.

– Фото?

– В смартфоне Когурэ было много изображений тела, снятых с разных точек.

– Прошу, только мне не показывай. – Маё повернула лицо в сторону и выставила вперед обе руки.

– К сожалению, у меня их нет. Думал втихаря отправить их на свой смартфон, но ведь останутся следы пересылки… Так что воздержался.

– Ну и слава богу.

– Так что думаешь? Учитель, давно ушедший на пенсию, надевает костюм, к тому же в субботу, – логично предположить, что он ходил в какое-то нерядовое место.

– Может быть. Поэтому и полицейские расспрашивали, что отец делал в выходные.

– Спрошу снова: ты можешь предположить, куда он ходил в таком виде в субботу?

– Пока работал, он надевал костюм не только в школу, но и вообще везде. А когда ушел на пенсию, я его, пожалуй, и не видела так одетым. Но все-таки мы не часто виделись.

– А как насчет встреч со старыми приятелями-учителями?

– Думаю, без костюма. Ну, ходили выпить в ресторанчике у вокзала… Сейчас ведь на улице пока прохладно, и он скорее надел бы свитер и пуховик.

– А какая-нибудь встреча по интересам? Или научный кружок? Если люди собираются поговорить о литературе, то слишком неформальная одежда ведь не к месту?

«Любители литературы, – подумала Маё, – мне не пришло это в голову. И вообще я никогда не задумывалась, что за человек был мой отец».

– Извини, я не очень знаю, как он жил после выхода на пенсию. Прости, что не могу тебе помочь.

Такэси недовольно выдохнул, понимая, что ничего не поделаешь.

– А отношения с женщинами?

– С женщинами? – Маё широко открыла глаза от удивления. – В каком смысле?

– В прямом. После смерти Кадзуми прошло пять или шесть лет. Единственная дочь уехала и не возвращается. Искать в этой ситуации новых встреч вполне естественно.

– Это ты про отца? Вряд ли. Не может быть.

– Какие у тебя основания так утверждать? В моем окружении полно людей за шестьдесят, которые занимаются любовью.

– Ну, может быть, в твоем окружении и есть такие…

– Странно утверждать, что брат был не такой. Ну да ладно. Это, наверное, проверит полиция. Если такая женщина существует и перед убийством он с ней встречался, наверное, остались какие-нибудь следы.

– Какие следы?

– Если говорить о вещах, то, например, счет из дома свиданий, или упаковка таблеток для усиления потенции. Если об одежде – белье. На нем можно найти следы спермы, женских выделений… Если после секса он не принимал душ, что-то может быть и на половых органах.

– Стоп! – выкрикнула Маё и вытянула руку. – На этом остановимся. Не хочу думать так об отце. Если и была женщина, скорее они просто иногда ходили пообедать вместе.

– Они не ходили обедать вместе, – Такэси покачал головой.

– Почему?

– Шестидесятидвухлетний мужчина не станет надевать костюм, чтобы сходить с любовницей поесть рамэн[8].