Самолёт приземлился за час до симпозиума, на который я тут же отправился со встречавшей меня делегацией врачей, фармацевтов, дипломатов, журналистов. С огромным вдохновением я читал доклад. Он произвёл фурор. Профессура, представители правительства, общественность, пресса, телевидение – все были на взводе и, как губка, впитывали информацию. Зал аплодировал мне… не мне, нам, – стоя. Боже правый! Это был лучший день в моей жизни. И пусть не врут потребленцы, эти тупые ходячие колбасы, надутые висцеральным жиром, что счастье неуловимо и необъяснимо. Я испытывал его по-настоящему, физически! После конференции меня буквально носили на руках! Потом ещё в течение получаса я давал интервью всем, кто хотел его получить. На банкете меня потчевали по-царски. Бессонная ночь, усталость от перелёта, нервное напряжение дали себя знать, и мне пришлось откланялся. Как только я добрался до номера гостиницы, то, не раздеваясь, упал на кровать и уснул, как убитый… а утром не проснулся. Среди ночи моя душа, блуждающая по гостинице, видела людей в масках, как они крадучись пробрались в мой номер и стащили заветный чемоданчик.

Мими слушала, подперев ладонями голову. Она вздохнула, шмыгнула носом и потупилась. Лили спрыгнула с подоконника, подошла к подруге и, потискав её за плечи, промурлыкала в манере сказочника Оле-Лукойе, подытоживающего историю, в которой, как обычно, всё заканчивается очень хорошо:

– Не грусти, дружок, я сделал то, что хотел сделать – отклонился от траектории, прочерченной для меня под линеечку от самого рождения. Когда мужчине далеко за пятьдесят, то хочется немного пошалить. Кажется, мне это удалось! Жена, насколько мне известно, в конце концов возгордилась мною и теперь хранит все журнальные вырезки, где упоминается моё имя. А дети… Серёжа, у тебя есть дети?

– Нет у меня ничего. Прожил жизнь впустую. Сына не родил, дерево не посадил, даже дом построил не я. Занимался подражательством, ни в чём не достиг совершенства, никого не спас. И погиб нелепо в результате ДТП… А что написано в моём личном деле?

– Преждевременный переход в небытие вследствие проявления экзальтации, превышающей нормы допустимого порога, что привело к потере контроля над автотранспортным средством и внезапному отделению божественной субстанции от повреждённой материальной оболочки. Там ещё указан твой инвентарный номер, но я его забыл.

Лицо Мими выразило сначала недовольство, потом удивление, а потом она безудержно расхохоталась. Согнувшись в три погибели, девушка конвульсивно выдавила:

– Ока… Ока… Оказывается там… Ха-ха-ха-ха! – она направила указательный палец в потолок. – Есть свои крю… крючко… творы. Вот это да! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

– Ха-ха-ха! – подхватила Лили.

Полный жизни смех щедро и солнечно разлился в заброшенной мрачной квартире. Голоса весело зазвенели вопреки тяжёлому, как гранит, небу, придавившему город вместе с бараносвинтусом и жителями, молча дрожащими от страха. Не умолкая, Мими подскочила к стене и клацнула выключатель под толстым слоем липкой грязи. Над столом загорелась неожиданно яркая лампочка без абажура. То, что она оказалась в рабочем состоянии, и сам факт её наличествования в патроне удивил сестёр больше, чем собственное пребывание на Земле. Это развеселило их ещё больше. Девушек совершенно безосновательно охватило прекрасное расположение духа. Отдышавшись, Мими спросила:

– А что такое наша Фру? С виду этакая гимназисточка, при виде мужчины краснеет, как девственница, а на деле… Помнишь, как она крысам головы отрывала, когда эти серые паршивцы с северного склона горы ринулись на хлебные пажити.

В памяти возник крысиный поток, хлынувший в ущелье. Серая кишащая масса на глазах росла, захватывая новые уровни. Они приближались. Они исторгали запах клоаки и шум. Этот звук, ни с чем не сравнимый, парализовал мысли. Казалось, подземные тоннели, катакомбы и пещеры в один миг разверзлись и выдавили застоявшийся, густой, пузырящийся со свистом и бульканьем гной – весь крысиный род – в отместку людям и всему живому за чувство страха и омерзения к этим тварям. Мими помнила, как у неё шерсть встала на загривке, как она хотела крикнуть: «Сёстры, беда! Крысы идут!», – но не смогла выдавить ни слова. Лишь тупое мычание вырывалось из её горла. И вдруг! Фру, сложив крылья, с высоты врезалась в гущу крысиного потока. Она в клочья разрывала зверьков, вспарывала им зубами глотки и мчала по серой живой поверхности, отыскивая главаря. И, когда он был ею схвачен, она, вся мокрая от вражеской крови, взвилась со своей добычей высоко в небо и скрылась в облаке. Без предводителя грызуны в панике разбежались, крысиный поток точно сквозь землю просочился.

Вдруг Лили напряглась и замерла, прижимая палец к губам: «Ш-ш-ш… Кажется, идёт вызов», – и принялась лихорадочно теребить кольцо.

А пока она ловила сигнал, Мими насупилась, скрестив руки на груди, и в свойственной ей ехидной манере пробурчала себе под нос: «Опять этот надоедливый господин куратор будет уже в пятый раз читать вводный инструктаж, который мы и так знаем назубок. Огнестрельное, холодное, биохимическое оружие не употреблять. В рукопашной схватке применять русский стиль. Стрижки – под ноль, руки – в браслеты мяо, ноги – в ботфорты со стальными каблуками и мысками, рубин – на палец правой руки, гребень – в левый верхний карман косухи. Что ещё? Макияж в стиле «ночных бабочек». Хранилище боевых летучих мышей в нише арки сквозного дома, второго справа от места дислокации. Жертв и тяжёлых увечий среди населения не допус…».

– Фру! Семён Филиппович! Вы где!? – закричала Лили так, что стёкла окон и комода зазвенели.

…Городские улицы напомнили Фру камбоджийские джунгли. Те же безлюдье и тишина. На поверку мир и покой скрывали в себе вражеские засады и заминированные тропы. Со дна памяти выплыл голос из прошлой жизни. Военный инструктор по боевой подготовке в образе стриженой революционерки грозно кричала: «Товар-р-рищи! Никогда не теряйте бдительности, иначе враги вас убьют! Вы должны защищать себя любым возможным способом. Да здравствует непобедимая революционная армия Кампучии!»

Фру вся подобралась, напружинилась и, точно гончих с поводков, отпустила стремительные взгляды в подъезды, в окна, в закоулки и на крыши домов, где мог скрываться противник. Она поминутно оглядывалась на Семёна, смотрела в его удивлённые глаза, на младенчески пухлый рот и думала только о том, как побыстрее в целости и сохранности доставить этого несмышлёныша на место. Настроив внутренний навигатор, девушка направилась по адресу, который старшая передала ей по нейроволновой связи.

Она тащила своего спутника, экипировкой и волосатостью похожего на рокера, как малого ребёнка за руку. Тот, вращая головой и круглыми глазами, тормошил её вопросами:

– А это, чай17, пещерные монастыри?! Ого сколько их! Подобное я видел на рисунках святых манускриптов, что хранятся в Разумихинском скиту.

– Пещерные монастыри? Ты о чём?

– Я о тех, что обустроились в Крыму, на священной горе Чильтер. Да ныне уж нет тех святых обителей, порушены басурманином Османом в конце пятнадцатого века от рождества Христова. Скалы там такие же высокие, только энти кем-то отёсаны. И переходы меж келий похожи, да только не совсем. По тем ступать надобно с оглядкою, чтобы не споткнуться на колдобинах. А эти – ладные, ровные, что тебе мостовые. А окна-то, батюшки светы! Таких косящатых18 окон и в боярских-то покоях нетути. Видать, велелепные19 люди тут обретаются.

– Это никакие не горы, а обычные дома, жилые квартиры для простых людей. На одну семью положено две-три комнатушки, санузел и кухня два на два. В одном таком доме прописаны тысячи человек. И нет здесь никакого велелепия.

– Неужели в этих кельях, то есть ква… квартирах живут трудари? Обыкновенно народ строит деревянные избы на просторе, у реки, подле леса. Что же он, этот простой люд, и хозяйство держит в квартирах?