Уходя из дома, он был преисполнен сил и желания веселиться, галопом перемещаясь из одной шумной компании в другую. Сентябрь в Питере всегда был насыщен событиями: выставки, фестивали, вечеринки с участием кого-нибудь культового и широкоизвестного в узких кругах шли одна за другой. Еще на исходе первого вечера в этом тусовочном марафоне Женя верил, что не захочет возвращаться домой как минимум сотню лет и сможет прекрасно восстанавливать силы мелкими перерывами на сон, сворачиваясь клубком где-нибудь за диваном в очередном отчаянно напоминающем бомжатник арт-пространстве. Как оказалось, он серьезно переоценил свои способности. Не прошло и недели, а Женя притащился домой в объятия теплого пледика с одним-единственным желанием – побыть одному в тишине.
Женя окуклился в пыльный флис и, предвкушая блаженство, лег. Блаженство не торопилось давать о себе знать. Женя нахмурился и, не открывая глаза, перевернулся. Потом еще, но уютно устроиться никак не получалось. Собственный скелет казался на редкость неудобным. Ко всему прочему, ему стало прямо необходимо именно вот сейчас подсчитать, сколько времени он гулял. День и ночь слились в единое целое, а память отчаянно путалась в показаниях.
Двое суток? Или уже третьи подходили к концу?
Сначала был подвальный клуб, потом еще один, потом дворы-колодцы Центрального района с подающими надежду поэтами, где он разбил одному из подающих надежду губу, отстаивая честь то ли Цветаевой, то ли Берджеса… Крыши… Женя начал потихоньку засыпать.
Воспоминания сменились чудаковатыми образами, переходящими в красочный бред, и вот-вот должен был наступить сон, но по закону всемирной подлости зазвонил телефон. Жене показалось, что сейчас он звучит особенно противно и дело отнюдь не в его восприятии, а в настырности звонящего, которая каким-то образом влияла на технику. Человек на том конце провода явно не хотел сдаваться и намеревался поднять Женю, даже если бы он был мертвым. Кто бы мог подумать, что милая восьмибитная мелодия способна так раздражать. В итоге Женя сдался и, матеря все на свете, поскакал отвечать.
Звонила Юля. Она сочно хлюпала носом и просила забрать ее из школы. Она с кем-то не поладила, попала на ковер к директору, где все против нее. Сестра так ревела, что подробнее объяснить ничего не смогла. В ее речи было столько подвываний и шмыганья, что Женя почувствовал, как сопли вытекают через провод ему на руку. Положив трубку, он машинально вытер «испачканную» ладонь о джинсы и поплелся одеваться.
Школа была вполне обычная, Женя сам ее закончил, а Юля только-только перевелась. Обучали там на вполне достойном уровне, но тем не менее почти каждый, кто узнавал о месте, где училась Юля раньше, недоуменно вопрошал: как она могла сменить великолепную Академию балета на это дно.
Женя подошел к зданию и сердито скрестил руки, сверля взглядом бордовые стены. Многие выпускники мечтают навестить школу, подъехав к ней на шикарной машине, и передать привет директору, в мечтах Жени это был заправленный до отказа бензовоз. О да, привет был бы поистине пламенный.
Женя заглянул в нужное окно и сразу увидел каштановый затылок сестры, судя по тому, как дергался вверх-вниз хвост, она усердно кивала, с чем-то соглашаясь. Юля обладала упрямством тысячи ослов, поэтому у Жени даже глаз задергался, когда он представил, каким образом ее сумели заставить признать вину. Напротив Юли сидела тетка лет сорока, она активно жестикулировала, тыкая в Юлю пальцем. В этих движениях отчетливо читалась десятилетняя школа склок и разборок за овощным прилавком. Против такого даже самая наглая девочка-подросток была бессильна. Тетка совсем разошлась и, судя по тому, как стала разевать рот, перешла на крик.
– Проститутка! – донесся сквозь стекло обрывок фразы.
Женя не хотел врываться в кабинет директора подобно урагану. Он хотел спокойно зайти, вежливо поздороваться, быстро узнать, что случилось, и, отмазавшись какой-нибудь дежурной фразой, увести сестру из этих застенков. Он даже не собирался обмениваться с директором колкостями, хотя очень хотелось – во-первых, он-то уже выпустился, а Юле еще предстоит здесь экзамены сдавать, во-вторых, он не хотел выглядеть истеричной бабой в собственных глазах. Благородная снисходительная вежливость – вот правильная модель поведения для достойного пацана. Разумеется, все сложилось совсем не так.
Идя по коридору, Женя так задумался, подбирая фразы к предстоящему благородному и снисходительному разговору, что совсем вылетел из реальности. Он вломился в кабинет без стука, вдобавок не рассчитал силы, и дверь резко распахнулась, с грохотом ударившись о стену. Присутствующие замолчали и синхронно повернулись к Жене, орущая тетка так и не закрыла рот. В этот драматичный момент с улицы донесся крик дворника деда Васи:
– Ебони-и-и-сь!
И залаяла собака. Было не понять, добавило это трагичности появлению, как если бы за окном сверкнула молния, или, наоборот, свело весь пафос на нет, но появился Женя эффектно.
Первой из ступора вышла Юля. Она была невообразимо заплаканной, а нос от бесконечного вытирания платком приобрел пунцовый цвет и шелушился. Юля увидела брата и сразу просияла. Женщина рядом с ней наконец закрыла рот и вопросительно посмотрела на педагогов. Их было трое. Завуча по воспитательной работе и директрису Женя знал, а третью женщину, самую молодую из них, по всей логике классную руководительницу, видел впервые. Он предположил, что она пришла работать в школу не так давно и он ее просто не застал.
– Евгений? – недоумение на лице директрисы сменилось узнаванием. Она явно пыталась понять, что он тут забыл. Женя до самого выпуска регулярно мотал нервы всему педсоставу, и она хорошо его помнила.
– Я за сестрой, – Женя махнул рукой в сторону Юли.
Директриса нахмурилась, но быстро догадалась, что к чему, и понимающе закивала:
– Точно. Ивановский… – она протянула их с сестрой общую фамилию. – Мы даже и не подумали, что вы родственники.
Люди всегда удивлялись, когда узнавали, что Женя и Юля – родные брат и сестра, несмотря даже на выраженные фамильные черты. Оба были худыми и высокими, с одинаково густыми темными волосами, светлой кожей, поразительно похожими, правильными лицами и одинаковым острым подбородком. Женя предполагал, что людей сбивает разница характеров: Юля при всем своем сволочизме отличалась целеустремленностью и дисциплиной, а Женя любил сравнивать себя с везучим говном, которое просто попало в нужное течение и теперь его несет по живописным пейзажам жизни.
– И как твои дела? Учишься? Работаешь? – директриса продолжила вести приторно светский диалог. «Ну, давай, расскажи нам, как ты, невзирая на наши прогнозы, добился успеха! Что? Не добился? Кто бы мог подумать», – читалось в чуть заметной ухмылке.
– Ни то, ни другое, – ответил Женя, пытаясь сделать вызов в голосе менее очевидным.
«Я, как и прежде, маргинальная сволота и ничуть не жалею. А вы можете идти в задницу. Даже будучи бомжем, я проживу жизнь интереснее, чем вы…» – Женя погрузился во внутренний монолог, рискуя совсем захлебнуться рефлексией и зависнуть, а тем временем завуч обратилась к Юле:
– Мы же просили позвать родителей, – «только не говори, что из-за тебя мне придется здесь до вечера торчать».
– Они в Азии, будут дома только через три дня… Но вот брат пришел, он совершеннолетний.
– Очень нужно нам с твоим братом общаться, – фыркнула учительница и устало посмотрела на Женю. – Это правда?
– Мне уже двадцать! – вырвавшись из лабиринта собственных мыслей, Женя попытался поймать нить разговора.
– Да не про совершеннолетие! – завуч закатила глаза. – Родители ваши когда вернутся?
– Дня через три… А в чем, собственно, проблема? Что моя сестра натворила такого, что ее нельзя просто отчитать и отпустить домой с записью в дневнике?
– Дневник, видимо, никто не проверяет. Если бы сразу знали, что ты ее брат, то даже время бы не тратили, – вздохнула директриса и начала протирать очки.
