Несколько раз обошёл всё помещение, вглядываясь, прислушиваясь, ощупывая, но так ничего не нашёл. Ничего.

И никого.

Внутри всё отяжелело настолько, что казалось, в рот залили свинец, а сдохнуть при этом почему-то не получилось. Денису хотелось орать, драть глотку в зверином вопле, ломать и крушить всё вокруг, но сил не было совершенно. И потому только к стене лицом встал, лбом упёрся в щербатую поверхность и запястья на затылке скрестил. А в голове – собственный голос, одно лишь восклицавший совсем недавно:

– Я же говорил, что так будет!

Но в ответ – только тишина.

Сколько времени прошло в забытьи, понять невозможно. Явно травмированная голова провоцировала постоянную тошноту с периодическим выпадением из реальности. Одно хорошо – ни Лёха, ни Маруська больше не являлись. Остались только непроглядная мгла да тишина, а больше ничего.

Утро пробралось в помещение светлыми лучами сквозь щели в дощатых стенах. Никаких звуков снаружи распознать не получилось, да и не находилось на то достаточных сил.

Случилось это, когда Денис сидел, откинув голову на стену и бездумно глядел на высокий стог в углу. Сначала слух выделил едва слышимый хрип, затем – шуршание. Пришлось встать, помотать закружившейся головой и пойти к противоположной стене. Слух не подвёл, хоть этому можно было бы порадоваться. Окажись только ситуация иной.

Волкова сидела, упираясь руками в пол. Его куртка валялась рядом, у ног, а на сползшей ветровке и тонком свитере, в районе плеча, багровели крупные пятна. Денис спрятал руки в карманы джинсов и сделал пару шагов навстречу. Первое, что увидел, заглянув в лицо – огромные серые глаза, полные не поддававшегося никакому описанию ужаса.

– Твоя? – кивок на плечо.

Волкова опустила голову и тут же схватилась пальцами за вязаную ткань, словно в попытке её разорвать. Затряслась вся, всхлипнула, дёрнула ещё сильнее. Пришлось присесть и крепко перехватить запястье. Кожа тут же побелела, как и его собственные пальцы.

– Нет, – едва различимый шелест, который даже шёпотом не назвать. Голова опущена так низко, словно она лбом пола коснуться пыталась. Выпустив руку, медленно поднялся, провёл пальцами по лбу и прикрыл глаза на пару секунд, усмиряя круги перед глазами.

Если кровь не её, значит, догадка только подтвердилась. Да только вот своё Денис уже отвыл, а потому лишь губу прикусил – так, чтобы незаметно.

– Где мы?

Вопрос – тихий-тихий, на выдохе, закончившийся заполошным вздохом. И смотрела так испуганно, так затравленно, словно удара ждала. Пальцами за ворот свитера цеплялась и дышала часто, как от долгого бега. Искусанные в мясо губы дрожали безостановочно – можно даже подумать, что говорила что-то.

Нахмурившись, Денис посмотрел прямо в глаза, отметив про себя, что это её ещё пуще напугало, и решил для себя сразу: говорить будет только правду.

– В плену.

Колени пронзила судорога, поэтому пришлось обойти Волкову и по щербатой стене сползти вниз. Глянув на беспрерывно дрожавшую спину, отвернулся. Тошно было настолько, что одного лишь захотелось сильнее всего – глаза закрыть и в кабинете Гончарова оказаться. Отобрать у этой дуры ручку, а приказ порвать к чертям собачьим.

На языке лишь один вопрос вертелся: довольна ли она?

Довольна?!

Но, когда губы уже дрогнули, Волкова вдруг схватила ртом воздух так тихо, так осторожно, что собственные слова осели на языке горьким ядом. Несколько раз Денис провёл ладонями по лицу, растирая щёки, подгоняя кровь к лицу, а, когда вновь открыл глаза, наткнулся на пристальный взгляд маленького затравленного зверька.

– Нас убьют?

Едва ли не одними губами, а в серых глазах – ни капли ожидаемой влаги. Только подбородок прыгал чуть заметно.

Денис пообещал говорить лишь правду. Потому ткнулся затылком в стену и пожал плечами.

– Не должны. Хотели бы убить – убили уже. Сначала разговаривать будут, узнавать, кто мы такие.

Краем глаза заметил, что сказанное почти никакой реакции не возымело. Волкова как сидела, упираясь рукой в пол, так и продолжила сидеть, только выдохнула медленно, с дрожью. Спина её настолько напряжена, что, казалось, ещё немного, и переломилась бы по хребту.

Зачем он это сделал? Сам понять потом не сможет, да только вот от стены оторвался, словно на автомате, взял валявшуюся на сене куртку за рукав, подтянул к себе и, сложив пополам, протянул по-человечески. Взгляд серых глаз мазнул по его рукам, а пальцы крепче вцепились в свитер.

– Надень и не строй из себя героиню.

И что-то, должно быть, в голосе его такое прозвучало, что то ли пугало, то ли наоборот. В общем-то, было наплевать, главное, что она подползла всё-таки на пару сантиметров и осторожно куртку забрала. Кое-как влезла в рукава, накинула на плечи. Смотрелась, конечно, весьма глупо, но ему какое дело?

Ей было страшно. Страшно настолько, что эти незримые холодные колебания даже почувствовать можно – они словно вибрировали, за загривок проникали. Длинные волосы закрывали лицо практически полностью, но зато тело говорило немало – неестественно изогнутое, бившееся в постоянном треморе. И пальцы, белевшие на костяшках, и шумное рваное дыхание. Ей страшно до такой степени, что что-то иное просто перестало существовать, что страх этот практически полностью её парализовал.

Денис закрыл глаза, едва заметно качнул головой и сглотнул. Горечь никуда не пропала, только гаже стало.

Надо начинать соображать. Наручных часов на запястье не оказалось – не то разбились и слетели, не то сняли. Впрочем, время ничего не прояснило бы, потому как и без того понятно, что час утренний. А вот какой день шёл, узнать неплохо бы. С такими травмами проваляться без сознания можно сколь угодно долго.

– Голова кружится?

Сначала она даже не поняла, что вопрос был ей адресован – только глянула непонимающе и поспешила опять отвернуться.

– Немного…

Денису захотелось вдруг вскочить на ноги, рявкнуть то, что вертелось на подкорке с завидным упрямством. Перед глазами – всё та же сцена в кабинете Гончарова, всё та же трижды клятая ручка и кривая подпись. Но вновь и вновь слова застревали в глотке, стоило только глянуть на сжавшуюся фигурку в паре метров от себя. В конце концов, его вина тоже присутствовала: значит, недостаточно он сделал, чтобы успеть отвадить её, вытравить из команды прежде, чем вышел злосчастный приказ. Значит, не только она была законченной дурой.

Он-то сам немногим лучше.

И всё это – на нём.

Снова. На нём.

Сначала показалось, что послышалось – Денис только головой тряхнул в тысячный, наверное, раз. Но, заметив краем глаза, как напряглась Волкова, глядя куда-то в сторону, прислушался. Тут же понял, что слух не обманул.

Шаги.

Поначалу негромкие, едва различимые, затем всё громче и громче. Лязгнули засовы, тяжёлая дверь со скрипом отворилась. Первое, что бросилось в глаза – автомат наизготовку. Сколько раз уже приходилось под прицелом находиться, а всё одно, внутри словно переворачивалось что-то.

Вошедшему было лет тридцать или около того. Одетый в камуфляж, смотрел озлобленно, колко – глаза как-то слишком уж лихорадочно блестели.

Этого только не хватало.

– Ты, – голос резкий, грубый. – За мной.

Внутри всё сжалось болезненно, когда почувствовал на себе взгляд испуганный. И лишь кивнуть сумел практически незаметно, в стену глядя и надеясь, что она бы поняла.

Послышалась тихая возня. Краем глаза видел, как медленно, с огромным усилием Волкова поднялась, как покачнулась, как едва не упала при первом же шаге. Но повернуться не смел, продолжая сидеть неподвижно, и только чувствовал скрип собственных зубов. А ещё почему-то просил, сам не зная, кого, об одном.

Чтобы не оборачивалась.

И она не обернулась. Молча вышла, согнувшись, и только волосы колыхались в такт каждому шагу – очень уж это запомнилось, когда он всё же посмотрел ей во след. А, когда дверь закрылась, вцепился пальцами в волосы и зажмурился, подавляя стон.