По собственной инициативе Нестеров разыскал Жиздарева, о котором иранец рассказывал Назиру. Александр Иванович действительно оказался сотрудником Комитета и хорошо помнил «Пехлевана». Как сказал Жиздарев, «интересный мужик, жалко, мало было времени, не удалось нормально законтачить».

Достаточно оперативно сработали в КГБ Азербайджана. Конечно, не за час, как говорил Назир, а в течение дня, но все-таки установили, что родовые корни «Пехлевана» действительно уходят в Азербайджан, и нашли среди его дальней родни людей, которых при необходимости можно будет использовать в разработке.

Таким образом, практически все сказанное иранцем нашло подтверждение; оставался главный вопрос: спецзадание, которое он должен выполнить в Союзе. Решить эту задачу должен был Павел Ефимович Зитин, заместитель начальника отдела, в котором работал Нестеров. Между собой опера его звали Паша.

Сергей нечасто с ним сталкивался напрямую, все-таки между младшим опером и заместителем начальника отдела – дистанция большого размера, но, как полагал Нестеров, больших антиподов, чем Зитин и Ляпишев, их общий начальник, представить было трудно.

Ляпишев пришел в органы из партийных структур, работал секретарем то ли горкома, то ли райкома партии. После курсов по переподготовке руководящего состава ему дали подполковника и назначили заместителем начальника отдела. А через год за неведомые оперсоставу заслуги повысили в должности и звании. Ляпишев слыл жутким перестраховщиком и казался для большинства полузамороженным. Еще одним большим «достоинством» начальника был его почерк, который разбирали всего два человека в отделе: секретарь и Нестеров.

Паша Зитин, напротив, начинал с оперов в пятьдесят щестом, через два года после окончания МГУ. Резкий, прямой, душа нараспашку, он мог врезать правду-матку прямо в лицо, невзирая на чины и звания, за что, как говорили, и пострадал.

Внешне они тоже были, мягко говоря, не похожи.

Яков Серафимович – небольшого росточка, толстенький, кругленький, реденькие волосы, голос тонкий, маловыразительный. Пал Ефимыч – метр восемьдесят с лишним, широкие плечи, серые глаза, черные густые прямые волосы, зачесанные назад, голос как труба иерихонская. Красавец-мужчина, и только. Бабы, глядя на него, так и млели, Сергей сам был свидетелем.

– Михалыч, – поинтересовался Нестеров, – а почему все-таки Пал Ефимыч?

– Паша для этого дела подходит по всем параметрам. Первое, – с этими словами Поздняков поднял указательный палец, – по должности они с «Пехлеваном» равны, оба заместители начальника отдела… – потом он поднял средний палец, и получилась буква V. – Второе: звание у Зитина – полковник, а это на ступень выше, чем у иранца. И третье, – пальцы встали короной, – Пашин английский, как родной русский.

Они сидели в номере, каждый на своей кровати, и Михалыч с удовольствием обрисовывал Сергею Пашину фигуру, делясь попутно соображениями по ситуации, связанной с иранцем.

– Ты, может, не знаешь, но после МГУ он в контрразведку не сразу попал. Его два года готовили как нелегала, с прицелом, по-моему, на Европу. Но что-то там не сложилось, он и пошел по контрразведывательной стезе… – Поздняков, закурив, продолжил: – Самое главное, Паша мужик абсолютно самостоятельный и самодостаточный, не нужны ему ни подсказчики, ни помощники. Никто не знает, как повернется разговор с иранцем, может, надо будет, как говорится, не отходя от кассы принимать решение, а значит, и отвечать за него. Паша в этом отношении кремень, не дрогнет. Ты, Сергей, только начинаешь работать, так вот запомни, боец, что твой оппонент, визави или как там еще, никогда и ни за что не должен заметить хоть каплю твоей растерянности, неуверенности. Ты – офицер КГБ, самой мощной спецслужбы в мире, и пошли все на хрен!

– Возьмем винтовки новые… – запел Нестеров.

– Вот-вот… возьмем. Только что легко на словах, на деле совсем по-другому. Я на своей первой вербовке иностранца чуть не обделался. Не знаю, что уж он там почувствовал: мандраж мой или что еще. Но в какой-то момент уперся, как баран саблерогий, не сдвинешь. Потом угрожать стал: пойду в посольство, напишу жалобу…

– А ты?

– А у меня мысли в башке самые, как говорится, веселые: вот, думаю, пришел твой конец, Поздняков, выпрут тебя из ЧК за профнепригодность как пить дать. Сижу, молчу и на него гляжу…

– И челюстью влево, вправо… – вставил Сергей.

– Ага. Он разошелся, руками размахивает. А я молчу и в глаза ему смотрю, и все. Он вопросы задает: «Ваше звание? Фамилия?» Кричит, нервничает. Я молчу. И вдруг он сник. Как шарик воздушный, сдулся, растерялся, не поймет, что делать. Он ждал от меня внешней реакции, а ее нет. Зато внутри у меня – все ровно наоборот. Такая злость взяла, представить не можешь. Пропади ты пропадом, думаю, хрен ближневосточный, мне все равно терять нечего, я тебе сейчас устрою бой на Голанских высотах! «Двенадцать», – говорю. Он недоуменно: «Что “двенадцать”?» Я встаю, встреча шла в гостиничном номере, встаю, жестом поднимаю его с дивана и говорю: «Двенадцать лет колонии строго режима в Сибири. Как члену террористической организации, ведущей подготовку акций, направленных на ослабление и свержение политического строя в СССР». И пальчиком легонько в грудь его – тырь, он – шмяк, и на диван – хлесть! Я ему тут же бумагу на стол, ручку – пиши отказ, господин хороший! Не хочешь писать отказ? И двенадцать лет лагерей в Сибири не хочешь? Тогда пиши, падла ржавая, что готов оказывать органам государственной безопасности Союза Советских Социалистических Республик помощь в борьбе с мировой террористической угрозой и выбираешь себе такой-то псевдоним, а иначе отсюда прямиком в Лефортово, а там и сибирские просторы не за горами. В общем, подписался под все, что надо было.

– А потом нормально работал?

– Больше чем нормально. Лучший источник. Я тебе вот что скажу, Нестеров: на страхе много не наработаешь. На встречах мы столько времени провели в разговорах и беседах абсолютно на разные темы – будь здоров! Терроризм и экстремизм, конечно, были на одном из первых мест, но помимо этого существуют чисто человеческие отношения. Какие-то вопросы для него трудно или вообще неразрешимы, тогда как для нас это не проблемы. Мы помогали ему и по учебе, и по жизни.

– А если бы он все-таки не испугался и не пошел на сотрудничество?

– Хрен его знает. Хотя руководство, уверен, нашло бы выход и из этой ситуации, в Комитете ведь и не такие задачки решаются… – Поздняков на секунду задумался и вспомнил о проблемах более насущных. – Слушай, ты все подготовил для встречи? Что ж, семь футов им под килем, как говорят флотские. Они теперь и без нас обойдутся. Пойдем «Семнадцать мгновений весны» посмотрим! Мюллер – ну вылитый наш Коротков. Лысина, манеры, голосочек: «А Вас, Штирлиц, попрошу остаться!». Пошли, Серега!

На следующий день без предупреждения зашел Зитин.

– Так, чем занимаетесь? Пьянствуете? А что тут у вас в шкафу, а?

Голос строгий и настроение совершенно прозрачно: найти криминал, свидетельствующий о моральном разложении оперативного состава вверенного ему подразделения.

– Хрень какая-то! – Разочарованно протянул Зитин, обнаружив только брюки Нестерова, куртку и китайский термос для чая. – Так, а здесь что? Опять двадцать пять! Слушай, Юр, – обратился он уже спокойно к Позднякову. – Что происходит, а? Чтоб у тебя не было выпить? Да убить не встать!

– Обижаете, Павел Ефимович! Какое пьянство?! Пьем, конечно, но чай! Только чай! Хотите чайку, Пал Ефимыч? Ребята из Баку привезли, классный чай! Только для членов Политбюро… Нестеров, организуй чаек. И лимончик!

– Поздняков, ты меня пугаешь. Не заболел? Ладно, что поделаешь, чай так чай. После вчерашнего мероприятия мы с ребятами из Первого главка хорошо накатили, до сих пор голова не своя и во рту, пардон, помойка… Одну заварку хлещете? А это что за аромат такой? У-у, так это же… – и первый глоток был сделан. – Слушай, нектар… Настоящий нектар! Нестеров, ты чего чайник к себе прижал? Давай, наливай!