Семушкин опустил свою рыжую голову. Уши полыхали ярко-красным пламенем, как на морозе. Поздняков, взяв стакан, где плескалась «сотка» водки, примиряющее сказал:

– Володя, не сердись на ребят, лучше на себя обернись. Обижать тебя по-настоящему никто не хотел. Так получилось; в чем-то ты и сам виноват. Давай, брат, лучше шлепнем по маленькой, всепрощающей, сделаем зарубки на память и не будем больше вспоминать об этом.

Водка пошла по своему назначению. Семушкин, без всякой реакции на предложение Позднякова, стоял, опустив голову. Потом медленно обвел взглядом закусывающую опербратию, говорящую ему что-то шутливое и доброе, губы его затряслись и сквозь бессильные слезы, бросившись к выходу, он закричал:

– Да пошли вы…

Он не успел сделать пяти шагов, как со всего маха влетел в здоровенного, как огромный платяной шкаф, милицейского лейтенанта.

– Так, нарушаем, значит? – Голос у мента был недобрый. Правой вытянутой рукой он держал Володю за лацкан пиджака. Семушкин, и так-то не атлетического телосложения, по сравнению с ним казался сущим ребенком.

– Отпустите меня, отпустите немедленно!

Он хотел освободиться, но его попытки выглядели такими беспомощными, что, кроме чувства жалости, ничего другого не вызывали.

– Чего дергаешься, рыжик дохленький? – сказал лейтенант с издевкой и наслаждением, видя, как безуспешно барахтается человек. – Испортил мне аппетит и еще дергаешься, суслик? Щас сдам тебя нашим, они из тебя вмиг картинку сделают. Посидишь, отдохнешь суток пятнадцать, запомнишь, как милицию обижать.

Ближе всех к ним был Нестеров, который с доброжелательной улыбкой шагнул на выручку Семушкину.

– Извините, коллега, вышло недоразумение. Все получилось случайно. Мы приносим свои извинения, отпустите, пожалуйста, нашего товарища, – и Сергей протянул руку к Семушкину.

Лейтенант резким движением отбросил руку Нестерова.

– Коллега? Хрен на грядке тебе коллега. Отойди в сторону, интеллигент вонючий, срань поганая, а то компанию составишь дружку своему.

Он вел себя так, будто царь и бог на этом пространстве.

Сергей изменился в лице: он органически не переносил хамства и грубости.

– Слышь, ты, недоумок в погонах! Я – старший лейтенант КГБ, вот мое удостоверение. Видишь? Буквы знаешь, читать умеешь? Если не оставишь нашего товарища в покое, хорошего для тебя будет мало. Возьмем его силой, а тебе припишем нападение на сотрудника органов госбезопасности. Ты у меня век не отмоешься, даже в ментовке своей поганой. Понял, хрен без грядки?

Чекисты сделали движение вперед, и милиционер сумел оценить превосходство противника.

– Звиняйте, дядьку!

С кривой улыбочкой он отпустил пиджак Семушкина.

– Я ж не знал, что вы из ГЭБЭ. Сразу б сказали, и разговоров бы не было. Я, товарищ старший лейтенант, и науку вашу, и вас очень даже хорошо понял и запомнил. Так что, простите-извините, как говорится. До побачинья!

Милиционер пятился, не сводя с них маленьких злых глаз, потом резко повернулся и вышел из кафе.

– Серега, спасибо… – сказал Семушкин дрогнувшим голосом.

– Да брось, Володь. Это ты меня извини, – Нестеров приобнял его за плечи. – Глупо все получилось. Не сердись, будь другом.

Они вернулись за стол, к пельмешкам и водочке.

– Да ладно… – Семушкин смущенно улыбнулся. – Сергей, а как это у тебя так классно получается на разные голоса говорить? Здорово! Я думал, только артисты в театре или в цирке так могут. Тебе на сцене выступать надо.

– Правильно, Володя, – вступил Михалыч. – Мы его теперь на гастроли отправляем, чтоб зарубежную публику поражал своим талантом. За что и предлагаю выпить! – Внезапно Поздняков изменился в лице, увидев кого-то за спинами Семушкина и Нестерова. – Тьфу ты, мама дорогая! Как говорится, не плачь – прости шального сына. Только этого нам не хватало для полного счастья…

– Что случилось, Юрий Михайлович? – Саша Муравьев, сколько б ни выпил, всегда очень чутко реагировал на обстановку. Тем более, если это касалось руководства.

– Спокойно… Столик у окна, мужик мясо ножом пилит, видишь?

– Знакомый персонаж, встречал я его в наших коридорах.

– Не то слово. Человек из председательской когорты, должности не знаю, но в принадлежности не ошибаюсь… Представляешь, он во всех подробностях наблюдал картинку с милицейским лейтенантом. Да и нас срисовал. Вот попали…

Разговор шел почти шепотом, никто на них внимания не обращал.

– Раскудрявый палисадник, посади туда цветы, – вздохнул Поздняков. – Только бы все обошлось. Ребятам не говори, не расстраивай раньше времени.

– Ясен перец, не буду… А вы не знаете, что у нас за манера пошла: милицейским протоколам верить больше, чем своим сотрудникам? Говорят, неделю или две назад полковник из Первого главка ни за что в ментуру залетел, так его чуть из партии не поперли.

– Муравьев, это ты к чему? Если хочешь узнать, отчего у нас такие порядки, не меня спрашивай. Встань на партсобрании и задай, пожалуйста, свой вопрос парткому КГБ. Будет очень интересно, что ответят наши идейные руководители.

Разговор за столом стал опять принимать общий характер. Кто-то высказался за то, чтобы новую фазу офицерского собрания отметить свежей порцией долгожданного коньяка, и Семушкин, с полным согласием открыв вторую бутылку, начал разливать по стаканам, но не успел.

В очередной раз открылась стеклянная дверь; в кафе зашел подтянутый, щеголеватый, весь с иголочки капитан милиции, а за ним знакомый лейтенант и еще четыре милиционера в полном снаряжении. Все направились к двум сдвинутым столикам команды Позднякова.

– Вы и вы… – капитан по подсказке лейтенанта, стоящего за его плечом, указал на Нестерова и Семушкина. – Встали и прошли с нами.

Увидев, что кто-то пытается возразить, капитан резко добавил:

– Не советую. Мы – при исполнении, а вы находитесь в состоянии алкогольного опьянения, нарушаете общественный порядок, распиваете спиртные напитки, нецензурно выражаетесь. – Капитан выглядел абсолютно спокойным и уверенным в себе. – Лица, на которых я указал, не подчинились законным требованиям представителя власти, допустив в его адрес оскорбления и угрозы физической расправы, что является противоправными деяниями. Поэтому я должен их задержать и доставить для составления протокола и дальнейшего рассмотрения материалов по существу.

Офицер милиции обвел комитетчиков взглядом, проверяя реакцию.

– Будете противодействовать – использую для выполнения поставленной мне задачи все имеющиеся в распоряжении силы и средства, вплоть до применения оружия. Полагаю, однако, не в ваших интересах усугублять ситуацию, учитывая состояние, в котором вы находитесь, – он иронично улыбнулся, завершая свое выступление. – Предлагаю: спокойно покинуть помещение, а указанным мной лицам пройти с нами в отделение. Здесь недалеко.

Численное преимущество было на стороне чекистов, но они понимали, что капитан рассчитал все правильно.

Ситуацию взял в свои руки Поздняков.

– Сомов, расплачиваешься за ужин. Остальным разойтись по домам и быть на телефонах. Я остаюсь с Семушкиным и Нестеровым. Выполнять!

Серьезность положения была более чем понятна. Уже через несколько минут за их столиками никого не осталось, а Поздняков, Семушкин и Нестеров оказались в окружении милиционеров.

Михалыч хорошо понимал, что дело пахнет скандалом с оргвыводами и последствиями. А как по-другому? Коллективная пьянка, конфликт с милицией – серьезный повод для разбирательств по всем линиям. Подключится большой партком: изучат морально-психологическую обстановку в коллективе, оценят роль руководителей, под микроскопом исследуют деятельность секретаря и членов партбюро. Тут же, не отходя от кассы, разберутся с персоналиями: Семушкина, бедного, вообще с дерьмом смешают, как зачинщика; Нестерова переведут не в ПГУ, а куда-нибудь в ХОЗУ портянки считать. Если не выгонят, конечно. Ну, а ему…

Поздняков, взяв под руку капитана, отвел его в сторону и стал что-то доверительно рассказывать, убеждать, просить. Не было случая, чтобы кто-нибудь ему отказал. Но, судя по выражению лица эмвэдэшника, все старания были тщетны. В то же время возвращаться к задержанным и подчиненным капитан почему-то не спешил. Он даже стал поддерживать разговор.