– Сейчас Рождество, – тихо говорит его дочь, уже жалея, что спустилась на первый этаж. Оставалась бы на втором, никого бы она не трогала, и её бы никто не трогал. Потом бы поужинала со всеми и спать легла. Весёленькое такое Рождество бы получилось.

– А потом что? Тоже Рождество? – хмыкает Серж.

– А потом не будет Рождества, – пожимает плечами она, изо всех сил подбирая слова, чтобы снова родители не начинали эту тираду. Дожили, уже ребёнок боится что-то сказать.

– А как ты на суде будешь сидеть? Марджери говорила, что тебя обзывают в школе как раз на эту тему.

– Не знаю, как-нибудь посижу… помолчу…

– Посидишь, помолчишь, ага. Тебя там спрашивать будут обо всём, а ты «помолчать» собираешься. Не помолчишь ты там никак, Мэриан.

– Хорошо, я буду отвечать на вопросы, – согласилась она, потому что поняла, что если ты не хочешь, чтобы тебя ругали, нужно со всем соглашаться и хотя бы выглядеть послушным примерным ребёнком, даже если ты им не являешься. Это трудно. И у Мэриан это никогда не получалось, а если и получалось, то её хватало от силы на один разговор. Максимум. Продолжительное время она не могла вести себя идеально. – А насчёт школы, так это, там не просто обзывают, там издеваются. Всей школой.

– А ты… – начал Серж, но к нему подошла Мишель.

– Папа, смотри, какую я открытку нарисовала, – с гордостью показывает она. Голова Сержа где-то далеко вверху, он даже при желании не разглядит ничего, если, конечно, не спустится со стремянки, но Мишель это не смущает. – Это я себе нарисовала. А ещё нарисую тебе, маме и Мэриан.

Серж наклоняет голову, и, пусть ему не слишком хорошо видны детали картинки, но он с теплотой говорит:

– Очень красиво, доченька, молодец. Талантище! Умничка моя.

– Спасибо! – радостно говорит Мишель, и, подпрыгивая, уходит в столовую, где она на большом обеденном столе разложила все свои принадлежности для рисования.

– Марджери, может, её в какой-то кружок рисования отдать? – с интересом спрашивает Серж.

– Да, может, – задумчиво протянула женщина из кухни, помешивая что-то венчиком в чашке. – Вот там удивятся все учителя, что она никуда не ходила ещё, и уже так рисует. – Хотя, я больше склоняюсь к баскетболу.

– Что ты имеешь в виду? – приподнял одну бровь Серж.

– Я думаю, ей пошло бы играть в баскетбол. Когда Мэриан была в возрасте Мишель, она была ниже её. Скоро так Мишель будет не просто донашивать вещи Мэриан, а носить её вещи прямо сейчас, даже если Мэриан ещё не выросла из них, – объяснила Марджери. – Как думаешь?

– Возможно, – согласился он.

Мэриан испугалась. Она не хотела отдавать свои вещи Мишель. Во-первых, она ещё сама не успела их хорошенько поносить, а, во-вторых, она была ужасной собственницей. Терпеть не могла, когда трогают её вещи, будь то дорогая её сердцу Шегги или обычная ручка, которой пишут в школе. За Шегги она вообще трясётся как за хрустальную вазу, она никому её трогать не давала.

– Мам, а ты делаешь пряничных человечков? – отвлекая их от неприятной ей темы, спросила она, от небольшого волнения накручивая прядь своих волос на палец.

Марджери утверждающе хмыкает.

Мэриан с довольным видом уходит в столовую, где Мишель что-то вырезает из бумаги.

– Как жизнь молодая? – спрашивает с улыбкой старшая, поглаживая маленькую девочку по спине.

– Хорошо, жду Рождество, – деловито отвечает она, доканчивая резать снежинку. – А ты?

– Я тоже, – отвечает Мэриан, присаживаясь рядом и смахивая на пол насыпавшиеся на стол с открытки блёстки. – Что для тебя самое главное в Рождестве?

Мишель мычит и мнётся, явно раздумывая. Она перестаёт приклеивать снежинку и застывает, превращаясь в цветную статую. Даже не моргает. С носика бутылочки с клеем падает белая липкая капелька, но её почти незаметно на белой снежинке.

– Ну, так что? – поторапливает её Мэриан, потому что её оставили заинтригованной.

– Подарки и настроение! – радостно выдаёт Мишель, как ни в чём не бывало продолжая клеить.

– Хорошо, – кусает щёку изнутри Мэриан.

– Ты уже придумала, что загадаешь на Рождество? – интересуется Мишель, обращая взгляд на сестру.

Мэриан мрачнеет. Последние дни она желает только одного, было бы глупо загадать не это.

– Конечно, придумала. Давно уже.

А ведь чистая правда. Ни слова лжи.

– Как любопытно! – искренне восхищается младшая. – И что же это?

Мэриан молчит.

– Что это? – нетерпеливо повторяет она и дёргает Мэриан за рукав.

– Э-э-э, слушай, Мишель, разве ты не слышала, что если кому-то сказать – что ты именно загадал на Рождество, то это не сбудется? – врёт или не врёт Мэриан, потому что она не помнит – относится это только к дню рождения или и к Рождеству тоже, но отговорку-то надо было какую-то придумать.

Мишель сразу погрустнела.

– Жаль, конечно. Но я надеюсь, что у тебя сбудется твоё желание. И моё тоже.

– Спасибо, – с облегчением вздыхает Мэриан.

– Всё, не смотри, уйди, я тебе открытку делаю, – грозится Мишель, выпихивая Мэриан из-за стола.

– Куда мне идти? – удивляется старшая, но смеётся внутри.

– Да куда хочешь.

– Ладно, – Мэриан вынужденно соглашается, ведь она хочет себе хотя бы одну праздничную открытку.

– Итак, – провозглашает Серж, поднимая бокал шампанского. Вся семья сидит за праздничным столом и слушает его. Одна Мишель улыбается, больше никто. – Я не любитель долгих тостов, поэтому скажу коротко. Этот год мы провели славно, и я бы сказал, что пусть следующий год будет таким же, но из-за… одного очень неприятного инцидента, случившегося с нашей семьёй, я, увы, не могу так сказать. В целом, год был хороший, мой бизнес, к счастью, развивается, мы становимся богаче, успешнее, известнее, – сухо говорит он, в его голосе нет и намёка на какую-то праздничность. Звучит так, будто он говорит это всё вынужденно, будто ему не хочется всё это говорить. Было видно, как тяжело ему даются эти слова, и выглядело так, словно он хочет психануть и выйти из-за стола, потому что ему плевать на Рождество. – В общем, я желаю, чтобы суд решился в лучшую для нас сторону, чтобы судья решил, что Мэриан не виновата, чтобы мы просто жили спокойно, как раньше и…

Его перебивает Марджери. Она встаёт, в её руке тоже бокал шампанского.

– Я надеюсь на то же, что и Серж, и желаю нам провести следующий год в десятки раз лучше, чем этот. Пусть мы все будем здоровы, счастливы, богаты, пусть у нас всё будет хорошо, – доканчивает она.

Напряжение Сержа никуда не исчезло, создаётся эффект кипящего чайника, который ещё не выключили. Все это чувствуют, но никто об этом не говорит.

– Дети, можете тоже что-нибудь сказать, – разрешает Марджери, садясь обратно на стул. – Если хотите, конечно.

Встаёт Мэриан, поднимая руку с бокалом для вина, но в ней всего-навсего виноградный сок. Конечно, если это действительно сок, потому что никто кроме самой Мэриан – не знает, что у неё в бокале. Хотя, может, это и правда сок…

– За нас, за вас, за весь спецназ! – восклицает она и улыбается впервые с тех пор, как все сели за стол.

Наступает давящая тишина, но Мэриан-то прекрасно знает, что она вслух не пожелала своей семье и себе выиграть на суде далеко не потому, что не хочет выиграть. А потому, что настоящие и самые искренние желания нужно загадывать про себя. Или вслух, но чтобы никто твоё желание кроме самого тебя не слышал.

– Ясно, спасибо, – благодарит Серж стальным голосом.

На смену Мэриан встаёт Мишель.

– Я желаю, чтобы всё у нас было хорошо, мы с Мэриан хорошо учились в школе, а мама и папа были богатыми, – простодушно загадывает Мишель и садится обратно.

– Как мило, – нежно улыбается Марджери и переглядывается с Сержем. Его ласковый взгляд направлен к Мишель.

– Да, очень хорошее пожелание, доча, спасибо, молодец, – кивает он, и Мишель искрится от гордости.

Она плюхается обратно на стул и радостно болтает ножками, ожидая всеобщего веселья.