Пытаясь выбраться из влажного махрового кокона, Бруклин усиленно работала локтями, чтобы Гилберт убрал свои руки с полотенцем. Однако он отпустил её только тогда, когда она перестала сопротивляться и сделала вид, что обижается.

– Можешь смеяться дальше, но у меня такое впечатление, что в этот раз я реально как будто вижу финиш, – выдохнул Гилберт, слегка запыхавшийся от их борьбы. – У меня был примерный список дел, и я впервые в жизни его перевыполнил. Даже не знаю… Сейчас вот приду, хочу еще раз пролог пересмотреть, доработать вступление… и кажется, вообще можно будет к финальной редактуре переходить.

– Тебе завтра вставать в мерзкую рань, а ты хочешь еще дорабатывать?

– Плевать; посплю в самолете. Так всегда бывает, Брукс. Думаешь – да, надо раньше пойти спать, сегодня работать не буду… Ну вот только немножко. А потом, когда работа пойдёт, вообще становится ничего не важно. Что там спать, там дышать готов перестать – только бы дальше шло.

Придвинув второй лежак так, чтобы было удобней разговаривать, Гилберт разлегся на боку, облокотившись на руку. Даже до отъезда, он уже выглядел усталым. Собственно, Гилберт выглядел усталым всегда, потому что, когда у него не было работы, он работал в два раза больше обычного. Бруклин досадливо подумала, что она целый день сегодня только и делала, что жаловалась ему. В прошлые вечера они о чём-то говорили или смеялись, а сегодня она гнусила и хандрила ему на ухо. С собеседниками у неё вообще всегда была напряжёнка: в детстве подружиться ни с кем не удалось, а те первые ростки дружбы, появившиеся с кем-то из коллег, быстро исчезли после успеха фильмов «Холодный горизонт» и появления сына. Довериться кому-то при всей сложности их жизни теперь было непросто, и почти все её друзья изначально опять же были друзьями Гилберта – Джейни, его сестра, Эмма, жена его друга, и вообще все члены его лондонской банды, в которой её с первого же раза приняли, как свою. Эта команда да коллеги из «Холодного горизонта» – а больше друзей она по-прежнему не нажила. Когда хотелось посекретничать, довериться или поныть, её подружкой и жилеткой опять был Гилберт.

– Прости, что я всё время гружу тебя, ладно? – она отвлеклась от бесполезного созерцания неба и резко поджала под себя ноги. – Я так привыкла, что с тобой можно поговорить о чём угодно… Забываюсь и начинаю болтать. Тебе наверняка скучно бесконечно выслушивать мои бредни.

Повернувшись, она натолкнулась на серьёзный, совершенно спокойный взгляд Гилберта, который задумчиво перебирал пальцами влажную бахрому полотенца. Когда она начала извиняться, он недовольно поднял свои мохнатые брови.

– Точно как Джейни, Брукс. Та сегодня тоже мне по телефону решила устроить минуту славы. Вы дождётесь, что я возгоржусь, потребую называть меня «сэром» и запрещу сидеть в своём присутствии. Мы с вами что, первый год знакомы? Не надо со мной, как с чужим.

Бруклин слегка поёжилась. Близился момент, когда она начнет чувствовать холод. Но вести с Гилбертом неспешные дружественные разговоры, растянувшись рядом на лежаках для загара, которыми они почти никогда не пользовались по назначению, было очень приятно. Рядом с Гилбертом всегда почему-то казалось, что все её ошибки не так страшны, как она склонна была накручивать себя в одиночестве.

Гилберт потянулся, собираясь вставать, а потом расслабился, явно решив полежать ещё.

– Хочешь, я тебе тоже пожалуюсь, для равновесия, – капризно протянул он, подавив очередной зевок. – Мне знаешь как не хочется отправляться в этот промо-тур. Никогда раньше так не было. И как назло, именно тогда, когда мне так писалось хорошо…

Выражение досады на его лице напомнило Бруклин Бобби, когда тому не давали досмотреть особенно интересный мультик, перенося просмотр на завтра.

– Ничего, ты не огорчайся. В октябре мы снова поедем всем табором, и ты на третий день начнешь ворчать, что не понимаешь, отчего целью жизни всех остальных является лишить тебя хотя бы минуты уединения.

– Я такого не говорил никогда! Ну просто реально – каждый вечер им надо собираться вместе на дружеский ужин? Мэнди вообще считает, что каждая минута, которую она не тратит на попытки соблазнить меня, прожита зря.

– Ага, просто стоит нам не собраться, как ты начинаешь: «А почему все засели в номерах? Мы что, так и просидим всю ночь в отеле? Нет, так не пойдет, у нас ещё целый час и мы должны обежать все музеи Рима!». В этот промо-тур ты тоже будешь всё время таскать меня в музей?

– Могу тебе сказать точно, куда я с тобой не пойду. Не вздумай даже ещё раз потащить меня на шоппинг.

Бруклин спрятала в кулак смех, чтобы не расхохотаться во всё горло.

– Правда? А я собиралась! Ты же опять в обносках ходишь, неужели ты не заметил?

– Какие обноски, я чемодан собирал сегодня – половину футболок не распакованных положил, которые ты мне купила! Ты как с цепи сорвалась тогда. У меня столько одежды новой в жизни не было, я до сих пор не знаю, куда её девать.

– Ну потому что тебе же надеть было нечего. Кто-то в конце концов должен был уже заняться твоим гардеробом. Ты даже замечать не будешь, что выглядишь, как непонятно кто! Твои оторванные рукава и рваные джинсы ведь компрометируют меня в глазах общественности как твою типа-девушку!

– Ну а я как твой типа-мужчина, не выгляжу разве полным лохом, когда ты носишься по всему магазину, подбирая мне рубашки?

– Да нет. Ты вспомни, как мы смеялись. Ты мне кричал из примерочной проклятья в стихах.

– Это я помню. Но мы с тобой ведь когда выходим куда-нибудь, как с ума сходим.

– Да когда не выходим тоже.

– Точно. По жизни ржём. Думаешь, это у нас какой-то корпоративный вирус?…

– Послушай, а что мы будем делать дальше? – неожиданно задала Бруклин вопрос, который не планировала. – Теперь, когда всё кончилось? Лето пройдёт, мы съездим на последние премьеры… И что? Все наши контракты заканчиваются с датой выхода последнего фильма.

Гилберт помолчал, потом неуклюже пожал плечами. Отросшие за несколько недель пряди в беспорядке подсыхали после купания и падали на лоб. А ведь его, наверное, опять остригут, подумала Бруклин, вспомнив его образ в фильме, который он ехал продвигать. В обычной жизни Гилберт был рад не то чтобы не стричься, а вообще и не бриться. Свою бороду сейчас он убрал только потому, что Нэнни пугалась и говорила, что чучел огородных она ужинами не кормит.

– Да уж наверное, что-нибудь будем…– хмыкнул Гилберт и переменил позу, разминая затёкшее запястье. Задумчиво он смотрел в небо и слегка улыбался, когда говорил. – Что нам ещё остаётся. Наберём себе проектов, каждый штук по десять, будем стараться убежать от стереотипа, который сейчас навешен на нас. Ты будешь выбирать роли прожжённых стерв и злодеек, я… не знаю, что угодно, только чтобы никогда в кадре рубашку не снимать! Так и будем работать, пока роли есть. Наверное, через сколько-то месяцев после последней премьеры нас с тобой «поссорят». Вот как все премии закончатся, как раз будет время. Придется перетерпеть – сенсация будет, почти развод года. Фанаты наши поплачут, но со временем успокоятся, а мы пойдем дальше. Ты выйдешь замуж, конечно. Тебе же хочется. Не сразу, возможно, но обязательно за кого-нибудь хорошего. Я его как следует проэкзаменую, имей в виду – я очень строгий критик и первого встречного к тебе не подпущу. У тебя родится… ещё несколько детей. Сколько захочешь. Дочки, ты же всегда хотела дочек. Бобби будет их очень любить, а Нэнни, как обычно, обожать и воспитывать, вместе со своими внуками, они будут ровесниками. Вы будете встречать все вместе Рождество, День благодарения, все эти дела, и получится такой шумный маленький детский сад с большой ёлкой и заваленным всякой едой столом, через который все будут кидаться фантиками от конфет.

– А ты? – Гилберт как будто всматривался в только ему одному видимый телевизор, и Бруклин пыталась представить себе картинки, которые он описывал – и не могла. – А что будет с тобой?

– Со мной? Ну, наверное, тоже что-нибудь будет… – он покусал губы, обернулся в её сторону и снова уставился вверх. – Я всё-таки допишу когда-нибудь свой роман. И не только допишу, но даже издам его. И он станет бестселлером. Хотя удивляться этому не придётся – с моим именем бестселлером сейчас становятся даже трусы… А я напишу еще один. Или два. Или три. Сейчас у меня набросков хватит на целую эпопею. И когда-нибудь я смогу всем этим заняться. Даже до самых забытых своих замыслов доберусь, Брукс, когда-нибудь – честное слово! И буду писать сценарии. И снимать их. И сниматься в них. Возможно, даже попробую срежиссировать что-то, что написал сам. Кстати, и тебя приглашу. У нас же с тобой химия, там, физика, биология, все дела, у меня есть такие героини в паре вещей, ты идеально на них подходишь. Так что мы ещё поиграем вместе. Тут же всколыхнётся пресса, будет писать дурацкие статьи, вспоминая, какими мы были молодыми и страстно влюблёнными, и ах, что же теперь сотворила жизнь с нами… А мы будем сидеть под навесом между дублями, пить чай со льдом и перемигиваться, вспоминая былые дни, подробности которых так, наверное, и останутся между нами.