Именно для этого я шел сейчас к хозяину этой хорошенькой пекарни.

Старое кирпичное здание встретило меня ароматным и душистым запахом хлеба; все здесь было по-прежнему и дышало уютом и духом моего детства.

Дверь в кабинет хозяина отозвалась противным скрипом, я бы предпочел заменить его мелодичным голосом колокольчика. В самом кабинете царил хаос и бездействие, и я подумал, что будет лучше, если хозяин продаст пекарню, может быть, хотя бы новый владелец наведет здесь порядок.

Хозяин показался мне подозрительно знакомым. Молодой еще, неописуемо рыжий мужчина, с наметившейся на макушке плешинкой, короткими рыжими усиками, которые слегка подрагивали, когда он улыбался или говорил. Одет он был довольно неряшливо, но, видимо, с особым тщанием старался выглядеть солидно и богато; он неловко встал, чуть не опрокинув стоящий на столе ноутбук, и протянул мне большую потную ладонь. Я несколько неохотно пожал ее и представился:

– Васильев Андрей Евгеньевич.

Зеленоватые глаза мужчины вспыхнули, а улыбающиеся радостно губы оголили ряд крепких белоснежных зубов, он крепко сгреб меня в охапку и смущенно обнял.

– Андрюха! – возопил он. – Сколько лет, сколько зим!

Он дурашливо похлопал меня по спине и, откровенно ухмыляясь, спросил:

– Не узнаешь меня, да? Эх ты, простофиля. Ну что ж, – сказал он и представился. – Устинов Николай Павлович, твой верный старый друг.

Я уже готов был дать отпор наглецу за «простофилю», но после его слов, всю спесь мою как рукой сняло, я с радостью обнял дорогого друга и огорченно посетовал:

– Как же я тебя не узнал?! Столько лет провели бок о бок! А ты изменился, причем сильно, – я еще раз внимательно оглядел его и, желая сделать приятное Кольке, добавил. – И выглядишь ты солидно, где ж в тебе узнать бывшего сорванца!

Колька предложил мне сесть, сам тяжело погрузился в кожаное кресло, единственную, пожалуй, вещь, на которую было приятно посмотреть.

– Ну-с, бурильщик, рассказывай, какого хрена тебя занесло в это богом оставленное место? – спросил он, и в речи его нахальной и грубой я вновь узнал буйного хулигана Кольку.

Колька был старше меня на три года, но это только делало нашу дружбу крепче. Они в свои двадцать шесть выглядел проказником, каким был в юности. Колька был отъявленный забияка, он регулярно ходил, подсвеченный фингалами, абсолютно уверенный, что это круто. Он не давал спуску никому. А я таскался за ним, отрабатывая хук левой сбоку. Он научил меня пить и курить, дал в руки гитару и объяснил, как жить, чтобы не попасть впросак и в любой ситуации быть на высоте. Вспоминая наши ночные похождения, философию мартовских котов, наши стремления и цели, хотелось спросить, где твое бродячее рыцарство, Колька, что заставило променять его на попытку выглядеть серьезным, степенным и деловым, и не гнетет ли это тебя?

– Я приехал купить у тебя пекарню, – в таком же шутливом тоне ответил я.

– Значит, с Севером, все, покончил? Неужели замерз? – злорадно спросил он.

Я на мгновение растерялся, но в этом был весь Колька, хлебом его не корми, дай над кем-нибудь приколоться. Я смело взглянул на его конопатое лицо и ответил выпадом на выпад:

– Слушай, а у тебя усы настоящие или для солидности прилепил?

Колька побагровел, под его тоненькими усиками заиграла издевательская ухмылка.

– А ты все такой же сопляк и простофиля, – оскорбился он. – Не можешь даже как следует ответить.

Я соскочил со стула.

– Я сопляк? Я не могу? – прорычал я, хватая Кольку за лацканы пиджака и поднимая его из кресла.

– Кишка тонка! – Колька был неумолим, его светлые глаза выплескивали презрительные взгляды, он назидательным материнским тоном продолжил. – Глупый вздорный мальчишка!

Я как следует тряхнул его, и со стола со звоном посыпались предметы канцелярской роскоши.

– Повтори, что сказал, бумажная крыса! – прошептал я ему в лицо, чувствуя, что подрагивающие усики вселяют в меня уже не наигранную ярость.

Колька злодейски вскричал:

– Глупый вздорный мальчишка!

Я с силой потянул его и услышал, как с треском по швам расходится солидный Колькин пиджак. Некоторое время мы стояли так, сверля друг друга недружелюбными взглядам, но робкий стук в дверь заставил нас отпрянуть, я поспешно пристроился на стул, Колька резко сел в кресло, придвинул к себе бумаги и, прикрыв руками порванный и измятый пиджак, властно приказал войти.

Дверь отворилась, и в комнату робко вошла тоненькая и хрупкая, как веточка, рыжая зеленоглазая большеголовая и некрасивая девушка, ведя за руку важного, но такого же непостижимо рыжего мальчишку лет пяти. Колька вихрем подлетел к ней и сгреб в жарких объятиях, помню, я еще испугался, как бы он ее не раздавил, такую тоненькую. Пока Колька самозабвенно обнимал девушку, мальчуган схватился за его штанину и начал усердно тянуть ее, приговаривая лепечущим голоском «папа, ну пап…» Папа наконец отпустил девушку и, подхватив мальчика на руки, подошел ко мне.

– Вот, познакомься, – неуверенно, но с большой гордостью сказал он, притягивая девушку к себе за тонюсенькую талию, – это моя жена Аня и сын Ромка.

Я почтительно пожал хрупкую ладошку Ани, смотрящей на меня огромными глазами с большой долей любопытства и ни капли не стесняясь.

– А это, – и Колька насмешливо ткнул в меня пальцем, – а этот негодяй мой друг Андрей Васильев.

Глаза девушки загорелись еще большим любопытством, и она прощебетала:

– Я представляла вас другим, большим и волосатым, – затем, оглядев испорченный Колькин пиджак, строго спросила. – А зачем вы привели моего мужа в такой негодный вид?

Я удивился проницательности и бесцеремонности девушки и про себя улыбнулся той важности, с которой она пыталась держаться, стараясь не отставать и поддерживать имидж мужа.

– Ему полезно немного встряхнуться, – нагловато ответил я и, чтобы скрыть неловкость, нагнулся за карандашом, лежавшим возле ног маленькой жены моего друга.

Маленький Рома с огромным удивлением и восхищением глядел на меня во все глаза, забыв от восторга закрыть рот. Обняв отца за шею, он спросил:

– Дядя – медведь?

Я изумленно глянул на него, Колька ухмыльнулся и строгим голосом сказал:

– Да, и если ты не будешь слушаться маму, он придет и заберет тебя на Север, где одни льды и очень холодно, он будет кормить тебя сырым мясом и не пустит к маме.

– Я не люблю сырое мясо, его нельзя есть, – глубокомысленно заметил Рома, все же сильнее прижавшись к отцу.

– Так как насчет моего предложения? – спросил я у Кольки, вспомнив, зачем я сюда пришел.

Колька добродушно улыбнулся и сильно, по-дружески, сжал мне плечо.

– Я буду только рад, – серьезно ответил он. – Думаю, завтра за обедом неплохо было бы все обговорить. Надеюсь, ты не откажешься пообедать с нами. Вот мой телефон, созвонимся, – и он протянул мне визитку.

Я кивнул и поднялся, делового разговора не вышло, и пора было уходить. Колька спустил Ромку на пол и крепко обнял меня, прошептав на ухо:

– Рад тебя видеть, сукин ты сын.

Я громко рассмеялся. Ну что ж, хулиган даже в модном пиджаке остается хулиганом. Его стеснительная нежность к жене развеселила меня, кажется, он крепко попал под женский каблучок…

Солнечный день был в разгаре. Жар спускался с неба, отражался от асфальта и бетонных стен домов, вызывая в моем северном теле определенный перегрев. Весь взмокший от трусов до ботинок, я дотащился до Ленкиного магазина и буквально рухнул на прилавок под кондиционер.

– О, достопочтимый кондиционер! – прохрипел я, протягивая к нему руки. Лена рассмеялась и убрала с моего лба прилипшие волосы.

– Да ты весь вспотел! – засмеялась она. – Что, тяжела после мороза жара?

Я кивнул ей в ответ и подставился под волшебные волны прохладного воздуха, которые буквально возрождали меня к жизни.

– Теперь буду привыкать, – ответил я и, ухватив Лену за фартук, притянул к себе. – Ты ведь мне поможешь, а?..

Я недвусмысленно пробуравил ее взглядом и шутливо поцеловал. Моя девушка расцвела прямо на глазах. Очи ее засверкали, ланиты зарумянились, уста сахарные растянулись в волшебной улыбке.