– Вы можете мою личность подтвердить милиционеру?

– Сначала объясни, что у тебя случилось, Майкл?

– Помогаю местной полиции ловить преступника, – схитрил я.

– О! Я слышал об этой истории, парень! Что-то связанное с убийством, не так ли?! – из голоса сотрудника пропало напряжение. Судя по его словам, он просто не понял, что сейчас речь идет о другом деле, а я не стал его поправлять.

– В точку, – неопределенно подтвердил я слова дежурного.

– О'кей. Давай своего милиционера.

Спустя пять минут после разговора Матвеев положил трубку. Вид у него был такой бледно-напряженный, словно его только сейчас продраило с песочком начальство. Вытерев пот со лба, он пару раз провел пальцами по своим усам, сказал по-немецки «gut», после чего смутился и уже сказал по-русски:

– Все хорошо, Майкл.

Я кивнул головой и согласился с ним:

– О'кей, офицер. Так я поеду?

Он непонимающе уставился на меня. Я постучал пальцем по листку с адресом американского посольства. Он понял.

– Да-да, можешь ехать к своим. Пошли на выход.

– Нет. Такси, – и я показал на телефон.

– Он такси хочет вызвать, – первым догадался врач и указал мне на телефон.

Я покачал головой и показал пальцем на старшину: пусть он позвонит. Матвеев замялся, но я был готов к подобному поведению, достал бумажник и продемонстрировал деньги. Стоило диспетчеру на другом конце провода узнать, что клиент иностранец, он сразу пообещал прислать машину как можно быстрее. Поблагодарив врача за помощь, я на английском языке, старшина – по-русски, после чего вышли на улицу, довольные друг другом. Подошли к подъехавшей «Победе». Правда, лицо водителя при виде милиционера вытянулось.

– Вы по-английски говорите? – спросил я водителя.

– Немного. Мать была учительницей. А что вы хотели?

– Спросите офицера: куда ему надо? Может, подвезти?

– Товарищ старшина, американец предлагает вас подвезти, – обратился таксист к милиционеру.

Матвеев замялся, но я уже потянул его за рукав к машине. Только мы сели, как я сказал:

– Сначала подвези офицера, куда он скажет.

Пока мы ехали до отделения милиции, я достал из кармана блокнот и карандаш, а затем протянул старшине. Когда тот бросил на меня удивленный взгляд, объяснил через водителя, что хочу знать его данные, чтобы потом найти его и поблагодарить за спасение. Старшина наотрез что-либо говорить или писать.

– Не положено, – был его ответ на все мои уговоры.

В конце концов, я бросил свои попытки, спрятав блокнот. Разговор затих. Когда приехали, милиционер строго предупредил водителя:

– Отвези гражданина американца без лишнего баловства.

– Как можно, товарищ старшина, – таксист сделал умильное лицо. – Строго по прямой, согласно счетчику.

– До свидания, Майкл, – дружески попрощался старшина со мной.

Мы пожали друг другу руки, после чего шофер тронул машину.

– Отель «Метрополь».

Несмотря на мое возбужденное состояние, у нас с шофером состоялся разговор, стоило ему понять, что беседа не пойдет о политике. Работать таксистом ему нравилась, вот только с клиентами не всегда угадаешь, пожаловался он мне. Бывает то пусто, то густо, а план изволь выполнять, да и на комсомольском собрании могут холку намять. Еще мне стало известно, что таксисты не заезжали ни в рабочие поселки, ни на пролетарские окраины столицы, так как клиентов там для них не было, а работали в центре города.

Вернувшись в свой номер, сбросил пропитанную потом одежду прямо на пол, пустил воду в ванну и достал из тумбочки бутылку виски, налил половину стакана и выпил его, как воду. Стоило мне только погрузиться в горячую воду, как меня начала бить крупная дрожь. Наступила нервная разрядка. Алкоголь и горячая вода, минута за минутой, вымывали из меня скопившееся во мне дикое напряжение. Спустя какое-то время вылез из ванны, вытерся и сел на небольшой диванчик. Посмотрел на бутылку виски, но пить не стал, так как знал, что алкоголь в таких делах плохой помощник, просто надо уйти от этих мыслей, загрузить себя работой. Выбрал промежуточный вариант, стал складывать те бессвязные, обрывочные сведения, которые мне довелось услышать как о жертве, так и ее палаче.

Маньяк, судя по некоторым его словам, воевал. «Резал я вас гадов, фашистов проклятых, на войне! И всегда резать буду. Нет у меня для вас прощения!» Явно не в пехоте, уж больно ловкий оказался, вон, как с кнутом обращается, почти как Зорро.

«Войсковая разведка. Хотя вроде была на ВОВ и конная разведка. Получил тяжелое ранение в голову. Видимо, не долечили. Демобилизовался, а жена и дети погибли, вот крыша и поехала окончательно».

Мои предположения были верны только в своей основе. Валерий Чекалин был кадровым военным. Перед самой войной он служил старшиной на заставе. Отправил семью на второй день войны, но о том, что немцы разбомбили эшелон, где ехали его родные, буквально через сутки, узнал только через три года. В середине сорок четвертого получил тяжелое ранение головы и оказался в госпитале, а спустя семь месяцев, после того как его признали не годным к военной службе, выпустили. Три месяца он разыскивал семью, пока не пришла официальная бумага, где было сказано, что его жена и дети погибли во время бомбежки на такой-то железнодорожной станции. Он поехал на место их гибели и стал расспрашивать местных жителей о том дне и где похоронили убитых, но никто ничего не мог ему сказать. Через несколько дней увидели, как он копает землю вдоль железной дороги, а когда его спрашивали, что он делает, отвечал, что ищет могилу жены и детей. Скоро он оказался в местной психиатрической больнице, а после двух месяцев лечения получил новую справку и уехал в Москву, к родне жены. Не найдя их, устроился подсобным рабочим при жилконторе. Жил в полуразрушенном бараке, ни с кем не общаясь. Вспышки неосознанного гнева у него были и раньше. Он убивал, проваливаясь в темное безумие, и только потом, ночью, из темной глубины его подсознания поднимались кровавые кошмары. Просыпаясь, он не помнил ничего, но на душе в такие моменты было настолько противно и тяжело, что он хватал бутылку водки и пил до беспамятства.

Перебирая в памяти отрывочные сведения о жертве, я попытался понять, что это за человек.

«В конце он назвал себя Михаэлем Вернером. То есть он немец? Но при этом он хорошо говорил по-русски. Наемник? Он хорошо сочетается с немецкой книгой. Кроме него здесь есть еще один немец. Адрес: Запрудная, 4. Имя – Курт. Погоди-ка. Он еще назвал какого-то англичанина. Кличка или национальность? Да-а. Гадать тут можно долго. Интересно получилось. Как у нас говорится: не было печали – да несчастье помогло».

На основе полученной информации, пусть приблизительно, но я уже представлял общую картину, а главное, у меня теперь была возможность получить еще больше данных по этому делу. Конечно, можно сидеть и ждать второго письма, вот только не в моих правилах ждать у моря погоды. Встав, я взял со стола карту Москвы и – о, радость! – нашел улицу Запрудную.

«Так и думал. В этом самом районе, недалеко от базара, где должен был передать книгу. Такую возможность нельзя упускать. Пришла пора навестить этого Курта, – я посмотрел на часы. – Почти два часа дня. Через пару часов начнет темнеть. Причем надо постараться все закончить сегодня, так как завтра меня будет трясти мое посольство, вместе с местной милицией».

Сходив в ресторан, без особого аппетита поел. Не торопясь оделся, взял свой кольт, который до недавнего времени хранился в посольстве, в сейфе, в запертом чемоданчике, вместе с документами Генри и шкатулкой с драгоценностями Марии.

Отъехав от заброшенной котельной, убийца тщательно вытер нож, потом долго оттирал снегом кровь с лица, рук и одежды. Положил нож в полотняную самодельную сумку, привычно пошарил в ней рукой и вытащил на свет бутылку водки с заткнутым куском деревяшки горлышком. Зубами выдернул пробку, привычно запрокинул бутылку и стал лить в себя водку, словно воду. Его действия были давно отработаны. Водка должна притупить сверлящую голову боль, которая после очередного убийства обычно начинала спадать, а затем и вовсе исчезала, вслед за голосами, звучащими в его голове. В самом начале своей болезни он пытался их не замечать, потом стал глушить водкой, так как прописанные ему порошки давно не помогали, но они все равно приходили, следом за приступами головной боли. Сначала ему казалось, что это зовут его жена и дети, но когда понял, что не может разобрать, о чем они говорят, перестал вслушиваться. Он давно уже жил в искаженном мире, который создал для него его больной, искалеченный мозг, где до сих пор существовали фашисты, скрывающиеся под масками советских людей.