– Сергей, познакомь нас с чемпионом, – обратился Бен к советскому журналисту, закончившему фотографировать победителя.

– Володя, это журналисты из Америки. Бен, Грег и Майкл.

– Владимир Карнеев. Можно просто Володя, – представился гонщик. – У вас там, в Америке, тоже гоняют?

– Нет. Ничего такого, – Бен покачал головой. – Мы никогда ничего подобного не видели! Ты молодец, парень! Гнал, как сумасшедший. У тебя, похоже, совсем страха нет.

– Мне батя чуть по-другому говорит: ты, паря, совсем без башки, – и чемпион весело и заразительно засмеялся.

Бен перевел нам, и мы все трое засмеялись вместе с ним.

– У нас к тебе просьба, Володя, – обратился к нему Бен. – Ты не мог бы сфотографироваться с Майклом на фоне своего мотоцикла. Он, кстати, с самого начала предсказал твою победу.

– Если так, то давай. Хотя погоди! А мне фото будет?

– Еще какое! Цветное! На лучшей американской пленке!

Пока мы решали, как лучше сделать фото: встать перед мотоциклом или за ним, к нам подошел Василий Сталин. Это был молодой человек с густой шапкой черных волос и бровями вразлет, общими чертами лица схожий с отцом. Его живые, веселые глаза, с откровенным интересом смотрели на нас. Впечатление портили наметившиеся мешки под глазами и легкий запах алкоголя, который переплетался с ароматом крепкого одеколона. Впрочем, запах алкоголя я не считал таким уж большим недостатком, потому что двадцать девять лет – это возраст для того, чтобы жить на полную катушку. О нем я читал еще в той жизни. Отважный летчик, хороший друг, при этом имеет взрывной нрав, не уравновешен, сильно пьет и любит почесать кулаки.

– Это кто? Англичане или американцы? – небрежно поинтересовался он. – И чего они здесь забыли?

– Американцы, товарищ Сталин, – сразу подобрался корреспондент «Советского спорта». – Это Грег Тейлор из газеты «Чикаго Сан-Таймс», с ним Бенджамин Хаксли из «Нью-Йорк Таймс». Насколько я смог понять, парнишка по имени Майкл – турист, приехал к нам с родителями. У них там, в Америке, нет такого вида спорта, вот и приехали посмотреть.

Сын Сталина внимательно осмотрел нас, потом сказал:

– Кто я, вы знаете, поэтому представляться не буду. Как жизнь в Америке?

– Не жалуемся, – ответил Бен. – Правда, если бы денег побольше и начальства поменьше, была бы вообще замечательная жизнь.

– Ну-ну, – Сталин усмехнулся, потом посмотрел на меня и спросил: – Парень, а где ты такой реглан отхватил? Совсем как у меня.

Я сделал недоумевающее лицо и посмотрел на Бена. После короткого перевода ответил, что прочитал в журнале про жуткие морозы в Советском Союзе и заказал в мастерской теплую одежду.

– Ну, и как тебе гонки? – последовал новый вопрос.

Услышав перевод, я поднял палец правой руки вверх:

– Класс!

– То-то, знай наших!

– Извините, господин Сталин, я не говорю по-русски, но при этом очень рад вас видеть, так как мне сказали, что вы большой любитель спорта и у вас сильная спортивная команда. Я тоже спортсмен. Боксер. Мне никогда раньше не доводилось видеть такого сумасшедшего вида спорта, как гонки на льду на мотоциклах! Я хотел сфотографироваться с чемпионом. Если вы не против, господин Сталин, то мне очень хотелось бы увидеть вас на этой фотографии.

Когда Бен перевел мои слова, наступило короткое молчание, но потом Василий Сталин заливисто рассмеялся:

– Шустрый паренек! На ходу подметки режет!

Вслед за ним засмеялись все стоящие вокруг нас. Отсмеявшись, Сталин неожиданно обратился к одному из своих офицеров, майору, стоящему рядом с ним:

– Костя, когда у нас назначена встреча на «Динамо»?

– На послезавтра, в четырнадцать ноль-ноль, Василий Иосифович, – вытянулся майор.

– Отлично. Так ты, говоришь, боксер? – обратился он ко мне.

– Боксер, господин Сталин. Дважды становился чемпионом на любительских соревнованиях, – похвастался я, уже догадавшись, к чему сведется конец нашего разговора.

– Тогда баш на баш, парень. Мы с тобой сейчас фотографируемся, а послезавтра ты приезжаешь на «Динамо» и проведешь пару боев с нашими ребятами. Скажем так: устроим товарищеский матч Америка – Советский Союз. Там и фото отдашь. Ну что, согласен?!

– Согласен, господин Сталин!

– Тогда не будем терять время.

Бен сделал три фото в разных ракурсах, после чего мы тепло попрощались с советскими журналистами и пошли к выходу ипподрома.

– Да ты, парень, счастливчик! – восторгались журналисты, обсуждая нашу встречу с Василием Сталиным, но нашей радости хватило ровно до того момента, пока к нам не подошли два сотрудника местных спецслужб. Не только я один это понял, но и журналисты. Они нам показали свои удостоверения, а потом вежливо, на хорошем английском языке попросили отдать им пленку из фотоаппарата.

– Извините, но в таком случае вы нарушите наш договор с Василием Сталиным. Ведь тогда мы не получим наши фотографии.

На мою попытку отстоять пленку я получил довольно неожиданный ответ:

– Не волнуйтесь, вы получите свои фотографии не позднее двенадцати часов завтрашнего дня. И уж поверьте, у нас они получатся не хуже.

– Это самый настоящий произвол! – воскликнул Бен. – Я буду жаловаться американскому послу!

Возмущение журналиста не имело предела, но сделать он ничего не мог, поэтому достал из фотоаппарата пленку и отдал сотруднику ГБ. После того, как пленка исчезла в кармане теплого пальто, тот сказал:

– Жалуйтесь. Это ваше право. Всего хорошего, господа.

Когда сотрудники удалились, расстроенный Бен с горечью в голосе пожаловался:

– Теперь ты видишь, Майкл, о чем я тебе говорил?! Эти мерзавцы просто взяли и украли мою пленку! Скажи, как можно работать в этой проклятой Богом стране?!

– Извини, Бен, что так получилось. Я не знал, честное слово.

– Да при чем здесь ты, парень? О! Знаешь, о чем я тебя попрошу?! Когда будешь драться, набей им всем там хорошенько морды!

– Точно! Майкл, покажи им на ринге, что значит крепкий американский парень! – поддержал его Тейлор.

Стоило мне вечером рассказать о своем знакомстве с Василием Сталиным, как лица обоих супругов сразу стали серьезными, так как оба прекрасно понимали, что такие встречи могут иметь далеко идущие последствия, а затем попытались мне это объяснить. Я их сначала выслушал, потом уверил, что не я это спровоцировал, а затем сообщил, что мне предстоит встреча в товарищеском матче с советскими боксерами.

– Майкл, зачем тебе это нужно? – строго спросил Генри. – Эта история с фотопленкой и так некрасиво выглядит.

– Дядя Генри, я дал слово Василию Сталину, а свое слово всегда держу. Кроме того, мне хочется получить фото с его автографом на память. Ведь он большой человек в коммунистической России. Я прав?

– В этом-то все и дело, Майкл. Ты пойми, все, что касается высокой политики, особенно в советской России, чревато большими неприятностями. Здесь десятки тысяч, а может, и сотни тысяч людей, сгинули без следа, поэтому надо быть предельно осторожным. Не забывай, что мы находимся в чужой и враждебной нам стране.

– Простите меня. Честное слово, я просто не подумал обо всем этом, – решил я покаяться, видя их искреннее беспокойство.

На следующий день, когда мы возвращались к себе после завтрака, портье окликнул Генри:

– Господин Вильсон, вам просили передать пакет. Подойдите, пожалуйста.

Мы все трое удивленно переглянулись, так как никто из нас ничего не ждал.

Сенатор, получив в руки запечатанный конверт, покрутил его в растерянности, так ни адреса отправителя, никаких либо пометок не было.

– Что это может быть? – воскликнула Мария.

– Не знаю, – нахмурился Генри. – Наверно, надо позвонить в посольство.

Тут я вдруг вспомнил слова сотрудника ГБ.

– Дядя Генри, тут мои фото! Дайте я сам открою!

Действительно, в пакете оказалось десять цветных фотографий. Три фотографии, где я стою с Василием Сталиным и Владимиром Карнеевым на фоне спортивного мотоцикла. На остальных шести фотографиях были запечатлены особо красивые моменты гонок на льду. Бен оказался не просто фотографом, а настоящим художником. Он сумел увидеть и запечатлеть самые яркие моменты гонок на своих фотографиях, на которых можно было не просто видеть, а чувствовать бешеную скорость мотоциклов в ореоле разлетающихся во все стороны брызг искрящегося льда, дикое напряжение и радость победы гонщиков.