– А мы не пойдем наверх? Тетя Мария и Уильямс сильно волнуются. Думаю, им там страшно.

Сотрудник Внешторга немного подумал, а потом сказал:

– Знаешь, иди сам, Майкл. Успокой своих, а я здесь дождусь приезда милиции и провожу их наверх.

Первой к дому приехала старенькая «эмка» с милиционерами из рядом расположенного отделения милиции. Адрес они уже знали, поэтому задержались внизу только на пару минут, чтобы прихватить с собою сотрудника министерства. Через какое-то время приехали сотрудники ГБ, а еще через пять минут у дома затормозила машина с врачами. Посольская машина приехала последней, причем только через час, так как американцам сразу звонить не стали, чтобы дать время разобраться с делом своим сотрудникам.

Все они быстро исчезали в подъезде, возле которого теперь стоял милиционер в форме. Прохожие, торопливо проходя мимо, бросали на него любопытно-испуганные взгляды, но желающих спросить, что происходит, не находилось. У них, несмотря на то, что тяготы и лишения Отечественной войны как бы отодвинули в сознании людей те страшные предвоенные годы, когда по всей стране расстреливали и сажали, до сих пор остался внутри животный страх перед органами власти. У многих кто-то оказался там, в стане врагов народа: близкие, родные, друзья, знакомые, и даже те, кого не коснулась карающая длань органов безопасности, читали в газетах или слышали страшные рассказы о расстрелах и лагерях. Этот глухой и необъяснимый страх продолжал жить в сердцах миллионов людей, которые просто не понимали, почему лучшие люди страны вдруг неожиданно становились врагами народа, шпионами и предателями. Самое страшное, что от него никуда нельзя было деться, потому что этот страх рождала сама государственная машина, за которой стояли официальные обвинения, допросы, следователи и палачи, расстрелы и лагеря в дальних, выстуженных северным ветром краях.

– Они уже едут? – сразу спросила меня Мария, стоило мне только войти в мастерскую.

– Едут, тетя Мария. Пять минут, и они будут здесь, – успокоил я женщину, которая уже пришла в себя, правда, при этом старалась не смотреть в сторону ширмы, закрывавшей кухню.

Спустя полчаса обширная мастерская уже не казалась мне такой большой, когда в ней собралось полтора десятка людей.

Два прибывших на место происшествия сотрудника государственной безопасности, один в гражданской одежде, другой в форме, быстро разобравшись в ситуации, не стали мешать работе милиции, а вместо этого подошли к леди Вильсон. Сотрудник ГБ, в гражданской одежде, довольно сносно владевший английским языком, сначала поинтересовался самочувствием американцев, после чего принес извинения, а уже затем стал задавать вопросы. Стоило ему выяснить, что с бандитами справился шестнадцатилетний юноша, он просто засыпал меня вопросами. Где кто стоял? Что я заметил необычное? Закончил он свой допрос словами благодарности:

– Молодец, парень. От всех нас тебе большое спасибо за то, что сумел спасти людей и обезвредить бандитов.

Стоило им отойти, как за нас попытался взяться милицейский следователь, но миссис Вильсон проявила характер, заявив, что с нее на сегодня хватит переживаний и пусть только кто-нибудь попробует ее остановить. Приехавший к этому времени сотрудник нашего посольства поддержал ее, сказав, что американские граждане являются потерпевшей стороной, а значит, их показания могут подождать до завтра. Правда, еще до нашего отъезда капитан милиции Василий Иванович Макрин успел расспросить меня про второго уголовника. Как только Уильямс перевел ему мой рассказ, он сразу ожил и сказал, что тот, возможно, есть в их картотеке. К этому моменту милиционеры уже распознали в покалеченном мною бандите разыскиваемого милицией налетчика и убийцу Савелия Закоркина по кличке Резаный. Об этом, конечно, мне никто не говорил, но эту информацию мне удалось подслушать из разговора сотрудников милиции. Недовольный нашим отъездом следователь дважды предупредил, что завтра в два часа дня нас всех будут ждать в милиции для дачи свидетельских показаний.

– Значит так, мразь. Второй раз дело провалишь, воткну тебе нож в живот и буду его вращать, наматывая твои вонючие кишки на лезвие столько раз, насколько хватит у тебя жизни. Веришь?

У говорившего было массивное сложение тела, мощная шея, широкие плечи, почти никогда не меняющееся выражение лица, а главное, холодные, немигающие глаза; еще Слепень отметил, уже в который раз, неуловимый акцент в словах убийцы.

– Верю. Как не верить, – пробормотал уголовник, который действительно знал, на что способен этот человек. – Мне бы только отлежаться пару дней. Этот сучонок, похоже, мне ребра поломал. Вздохнуть больно.

– Гостиницу «Метрополь» знаешь? – спросил здоровяк, проигнорировав жалобы бандита.

– А то! Слышал, что там бобры знатные водятся, только нашему брату туда хода нет. Агенты-суки пасут поляну…

– Запомнил американского пацана?

– Еще как. Что, падлу мелкую на перо надо поставить? Так это с нашим большим удовольствием.

– Возьмешь пару толковых ребятишек и покажешь им американца. Пусть походят за ним. Мне надо знать, куда и зачем пойдет. Пусть отмечают все, вплоть до мелочей, а сам завтра к вечеру будь на хате у Машки Рюмки. Подойду, расскажешь, что и как. Все понял?

– Понял. Сделаю, как надо.

Стоило бандиту с кривой от боли физиономией завернуть за угол, как мужчина развернулся и пошел по улице в противоположную сторону, при этом он умело проверялся, сразу чувствовалась выучка человека, которому приходилось уходить от служб наблюдения. Это умение и другие навыки диверсанта бывший немец с Поволжья получил в специальной школе «Бранденбург – 800», как и свое новое имя. Михаэль Вагнер. Для него война началась на два дня раньше, 20 июня, когда его в составе группы диверсантов сбросили в тыл Красной армии. Следующие два года он участвовал в различного рода спецоперациях на оккупированных территориях. Какое-то время даже довелось командовать ротой, участвуя в антипартизанских операциях, пока в середине сорок четвертого года его не отозвали и не направили на должность старшего инструктора в одну из разведывательных школ в Баварии. Правда, делиться опытом ему пришлось недолго, и вскоре он получил новое назначение, вот только уже понял, что война проиграна, и предпочел дезертировать. Спустя трое суток он уже сидел в одном из кафе Берна, где заказал кофе и сделал один звонок. Это было место и номер телефона, который ему дал для явки барон Генрих фон Людвиг, заместитель начальника той самой разведывательной школы, в которой он был инструктором. В свое время они выяснили, что являются единомышленниками, придя к выводу, что пришло время заняться своей личной судьбой.

– Михаэль Вагнер? – перед его столиком остановился мужчина, бывший военный, как сразу определил бывший диверсант по его выправке.

– Да. С кем имею…

– Фридрих Зайдлиц, – перебив его, представился бывший военный. – Мне известно, что с вами говорил Барон, а раз вы здесь, значит, решили работать с нами. Я правильно понимаю?

– Правильно.

За все эти годы он побывал в семи странах, выполняя различные задания. Вагнер, в отличие от своих коллег, копил деньги, мечтая лет через пять выйти из дела, купить бар и зажить спокойно. О его мечтах знал его старый знакомый Генрих фон Людвиг, который привлек его к работе наемника, пообещав хорошие деньги. Сейчас барон взял себе новое имя Курт Хаген, чтобы, как он объяснил, не позорить память предков, и занимался исключительно подготовкой к операциям, не принимая участия в боевых действиях.

Вернувшись в Швейцарию после очередной операции, Вагнер сидел в кафе и пил кофе, когда к его столику подошел Хаген. Это было странно, так как они мало общались друг с другом, а если случалось, то только по служебной необходимости. Следующей неожиданностью для наемника стало предложение поехать в Россию. Работа казалась несложной, а условия были настолько хороши, что он дал согласие, невзирая на то, что когда-то поклялся никогда больше не возвращаться в советскую Россию. Риск действительно был, и немалый, потому что, пусть и не знал точно, он числился в списке военных преступников.