– У кого еще есть вопросы?
Среди всеобщего молчания хлопнула крышка парты, и поднялся крепкий, хорошо развитый физически парень. Рядом с комсомольским значком у него висел значок ГТО.
– Артем Карманов. Так ты говоришь, что боксер?
– Да. Неплохой боксер. На последнем любительском городском чемпионате занял первое место в своем весе, – похвастался я.
– Я тоже боксер. Теперь скажи мне, Майкл, какой у тебя разряд по боксу?
Сделал вид, что пытаюсь сообразить, потом спросил:
– Разряд это что?
– Это официальный показатель твоих достижений в каком-нибудь виде спорта, – отчеканил Карманов. – У меня сейчас первый юношеский разряд, но мой тренер говорит, что я уже сейчас дерусь на второй мужской. У меня девять побед на ринге, из них семь нокаутом.
– У нас нет ничего такого, но я дважды становился чемпионом и у меня на счету одиннадцать официальных побед, – пусть я соврал, но при этом мне было ничуть не стыдно, так побед у меня на ринге было много больше, правда, не все они были в этой жизни.
Уязвленный парень открыл рот, но в последнюю секунду решил промолчать, сел на место, но при этом все же не удержался и пробурчал нечто вроде дразнилки. Сказал негромко, но я услышал и внутренне усмехнулся: «Хвастливый американец засунул в жопу палец и думает, что он олимпийский чемпион».
В классе на лицах рядом сидящих с ним учеников появились ухмылки и раздались тихие смешки. В классе снова, как и в самом начале нашей встречи, появилось напряжение. Если тогда это было по большей части волнение от встречи с американским школьником, то теперь оно снова появилось и выросло в самое настоящее противостояние. Американцы – капиталисты и разжигатели войн, а значит, классовые враги. Об этом им говорили папы и мамы, газеты и журналы. Сейчас я почти физически чувствовал вражду в их взглядах. Напряжение почувствовал не только я, но и Кокошкина, наверно, поэтому в этот самый момент раздался ее голос:
– Товарищи комсомольцы, у вас еще есть вопросы к Майклу?
– Наташа Крупнина, – встав, представилась симпатичная комсомолка с большими голубыми глазами. – Майкл, ты ведь знаешь, что в Америке угнетают негров?!
Отвечать не стал, только пожал плечами, дескать, непонятный для меня вопрос, после чего стал ждать дальнейшего развития событий. Не дождавшись моего ответа, последовал новый вопрос девушки:
– Что лично ты, Майкл, делаешь для того, чтобы в вашей стране наступило равноправие?
– Лично я? М-м-м… Ничего не делаю. Просто жду, когда все негры, наконец, свалят в свою Африку. Там их родина, там тепло, у них там родственники. Им не надо будет работать на белых людей, а просто будут лежать под пальмами и есть бананы с ананасами.
После моих слов наступило гробовое молчание. На лицах учеников появилось задумчивое выражение. Такой подход к проблеме был для них совершенно новый, и теперь они все пытались понять, почему негры не уезжают к себе на родину?
– У них нет денег! Они настолько мало получают, что не могут купить себе билет на пароход! – попытался выручить ситуацию один из учеников.
– Сам разговаривал с негром – стюардом с парохода, который ходит в дальнее плавание, – заявил я с чувством победителя. – Как я понял, он не стремится уехать к себе домой. Еще скажу, что билет на пароход стоит не так уж дорого. Конечно, точной его стоимости я не знаю, но думаю, что за три-четыре месяца любой негр спокойно заработает себе на путешествие домой. Разве свобода и родина этого не стоит? Даже если на месте что-то не так, то можно там революцию поднять. Свергнуть местных диктаторов и поставить на их место правительство свободы, равенства и братства. Или я не прав?
Я говорил спокойно, без надрыва и судорожных оправданий. Хотя прямого ответа не дал, но при этом заставил всех школьников сильно задуматься. Комсомольцы вряд ли уловили мой сарказм, но судя по тому, как резко вскочила со своего места Кокошкина и сразу сменила тему, она прекрасно все поняла:
– Теперь, мне кажется, пришло время рассказать Майклу о нас самих, о школьных успехах, о нашей работе на благо советского народа.
После ее слов стали вставать юноши и девушки с короткими заученными рассказами о себе и своей семье. В общем, ничего для меня нового я не услышал, за исключением двух экзотических, для моего уха, профессий. У одной девочки папа был мастером в артели по ремонту пишущих машинок, а у парнишки отец оказался железнодорожником с чудным названием «инженер-капитан тяги».
Если до этого как у меня, так и у школьников был взаимный интерес друг к другу, то теперь мы оказались разведены по разные стороны «железного занавеса». Я слушал их рассказы о школьных успехах, о социалистическом соревновании, которое придумали сами школьники, о том, как они собирают металлом и помогают инвалидам Гражданской и Отечественной войн, и скучал. Единственное, что меня из их рассказов заинтересовало, так это то, как они ходили на выставку подарков Сталину, которая была организована на его семидесятилетие, которое состоялось в прошлом году. Школьники с гордостью рассказали, что для того, чтобы выставить все присланные ему подарки на всеобщее обозрение, в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина пришлось свернуть всю экспозицию. Среди обычных подарков в виде картин и ваз были выставлены тракторы, мотоциклы, велосипеды, одежда, ковры, курительные трубки. Все они имели советскую символику, а кроме этого, большинство из них несли изображения Сталина. В залах, как рассказал им гид, проводя по выставке подарков, стояли сотни статуй и бюстов вождя.
– Зачем ему столько всего? – спросил я и понял, что зря это сделал, увидев мгновенно вспыхнувшее возмущение в глазах подростков. – Впрочем, это неважно. Теперь я хочу с вами попрощаться, юноши и девушки! Вы хорошие ребята! Желаю вам успехов в учебе и личной жизни!
На этом наш поход в школу закончился. Без малейшей тени сомнения я мог сказать, этот класс меня точно в друзья не запишет. По дороге Мария сказала, что гордится мною. Особенно ей понравилось, как я уел этих русских с их вопросом о неграх.
– Не ожидала, Майкл. Честное слово! У тебя гибкий ум, мой мальчик. Обязательно расскажу Генри о твоей победе. Ему понравится твой ответ.
Слухи о боксерских боях между американцем и русскими, на которых будет присутствовать сын Сталина, разошлись настолько широко, что о них уже знали не только американцы, живущие в Москве, но и сотрудники английского и французского посольств, вместе с журналистами независимых газет и журналов. У меня и сомнений не было, что эту шумиху подняли два моих хитроумных приятеля-журналиста, для того чтобы подогреть интерес и заработать денег на тотализаторе, который они сами и организовали. Неожиданно я узнал, что являюсь победителем четырех любительских турниров в Америке, а против меня выйдут на ринг чемпионы Москвы и Советского Союза. Дошло до того, что по возвращении от английского посла ко мне зашел Генри Вильсон и неожиданно поинтересовался:
– Майкл, как ты оцениваешь свои шансы на ринге?
После его вопроса я откровенно завис, вытаращив на него глаза. Генри никогда не интересовался спортом, за исключением большого тенниса и то потому, что это было необходимо для поддержания фигуры и статуса политика. На втором месте, насколько мне было известно, в списке его интересов стоял бизнес, а бокс и уж тем более тотализатор лежали вне сферы его интересов. Мне было это доподлинно известно.
– Вы что, решили на меня поставить? – я даже не старался скрыть свое удивление.
– Даже мысли такой не было, – усмехнулся сенатор. – Просто меня попросил узнать об этом мистер Келли.
– Английский посол?
– Представь себе. Так что ты скажешь?
– За один бой ручаюсь, а там как Бог даст.
– Так ему и передам.
Ажиотаж вокруг боев вырос еще больше, когда советские власти довели до иностранных посольств, что в спортивный клуб никто из иностранцев, тем более журналистов, не будет допущен, так как это неформальный, товарищеский матч, не американское шоу. Разрешение на присутствие были даны только для родственников Майкла, его секунданта и представителя американского посольства. Секундантом у меня стал журналист американской газеты, Уильям Шеппет, который занимался боксом в далекой юности, лет пятнадцать тому назад.
