– Княже, мои соглядатаи предупредили – это по твою душу. Прошу тебя, верь!

– Поедем на юг, – предложил воевода. – Вдоль Вислы-реки, через пушту, а затем повернем. К чему лишний риск?

– Пусть так, – подумав, Егор махнул рукой и поворотил коня. – Други мои, едем югом.

Обогнув стороною широкий, подернутый сероватой зыбью разлив, императорская дружина форсировала вброд Вислу и выбралась на пологий холм, поросший пожухлой осенней травою…

На холме дожидались враги! И было их великое множество. Рыцари в тускло сверкающих латах, венгерские гусары в разноцветных ментиках и гусиных перьях, шотландские наемники в голубых шапках, кнехты… и пушки, пушки, пушки! Выставленные вперед войска орудия – малокалиберные гаковницы, тарасницы средних размеров, кулеврины и «великие пушки» злобно щерились жерлами, а пушкари уже держали наготове дымящиеся фитили, ожидая лишь приказа.

И такой приказ последовал: невысокого росточка хмырь в желтой, расшитой черными имперскими орлами мантии, торжествующе ухмыляясь, взмахнул рукой…

Изрыгая пламя и дым, послушно рявкнули пушки…

– Ложи-и-ись! – спрыгивая с коня, закричал князь…

…уже не чувствуя, как куски разящего свинца, пробив латы, достали сердце…

– Господи боже же ты мой! – проснувшись в холодном поту, Егор схватился за грудь. – И привидится же… Впрочем, это хорошо, что привиделось.

В мутно-сером небе уже брезжили алые потуги рассвета, моросил мелкий дождь, впрочем, поднялся ветер, и сквозь разорванные облака уже кое-где голубело небо. Так что можно было надеяться…

Трубач проиграл подъем, и верная дружина, свернув шатры, потянулась за своим князем. Долгое время дорога шла лесом, затем, зигзагами спустившись с холма, потянулась широким лугом, стернею и пожнею, потом вновь забралась на холм… и разделилась надвое.

– Там, на севере, Гливице и Краков, – пояснил проводник, молодой веснушчатый парень из местных крестьян. – А на юге – Венгрия.

– А Висла где? – сквозь зубы спросил Егор.

– Тут, недалече.

Покусывая губу, князь подозвал воеводу, крепкого, уверенного в себе мужичка из бывших ватажников Никиты Купи Веник. Бывший разбойник и один из самых верных друзей Егора Никита нынче исполнял важную должность в Новгороде, заодно и приглядывая за Заозерьем по личной просьбе княгини Елены.

– Что разведчики? Еще не появились?

Сдвинув на затылок шелом, воевода подогнал коня, останавливаясь рядом с князем:

– Должны бы объявиться уже… Да вон они скачут!

На этот раз, не как во сне, всадников было двое. Один гнал коня с севера, другой – с юга. За тем, что скакал с севера, спотыкаясь, бежал привязанный на аркане пленник – молодой босоногий кнехт. Оба витязя подъехали одновременно, одновременно спешились…

– Ну? – грозно нахмурился князь. – Вижу, новости у вас невеселые. Говори ты! – он махнул рукой тому, что прискакал с юга.

– Беда, княже! Войско, с пушками. Не столь велико, одначе числом вдесятеро против нас будет. Ведет его сам король Жигимонт!

– Угу, Жигимонт, – задумчиво покивал Вожников. – Сигизмунд, значит. Ну, вот и встретились… хотя чего мне с этим отщепенцем встречаться? Воинов своих верных зазря под пушками положить? Что с севера?

– Тоже войско, князь! – звякнув кольчугою, поклонился воин. – Рыцари! Их примерно столько же – вдесятеро больше нашего.

– Я вижу, у тебя пленник. Послушаем, что он скажет. Эй! – перейдя на немецкую речь, Егор сурово взглянул на кнехта. – Ничего не бойся и говори! Ты вообще, знаешь, кто я?

– Н-нет… – он вовсе не выглядел таким уж запуганным, этот молодой, лет шестнадцати, кнехт с холодными глазами убийцы.

Юное лицо с белесым шрамом на лбу, спутанные, падающие на лоб, волосы… и взгляд молодого голодного волка!

Князь скосил глаза:

– Он что босиком-то?

– Так почти у шатра взял, – довольно щурясь, доложил дружинник.

– Молодец! – похвалив воина, князь приосанился и вновь повернулся к пленному. – Я – курфюрст Ливонии и повелитель всех имперских земель… к тому же еще и русский великий князь, эрцгерцог. Как смел ты воевать против меня, червь?

Услыхав такое, кнехт почему-то сразу поверил княжьим словам, видать, что-то подобное слышал, а вот теперь и увидел воочию самого грозного венценосца!

– О, благородный господин, Ваше величество, я лишь военный слуга и делаю то, что прикажет мне мой господин… и наш командир.

– А кто ваш командир?

– Все зовут его Голландец.

Князь даже в ладоши хлопнул:

– Оп-па! Голландец? Не старый ли мой это дружок? Он что же, имперский рыцарь, барон?

– О, нет, просто наемник. Король Зигмунд так и не дал ему титула. Может быть, не успел…

– Ага, не успел, как же! А как его зовут, твоего славного командира? Случайно не Вандервельде?

– Нет. Ван Эйк. Антониус ван Эйк.

– Ах, ван Эйк! Его папашка, стало быть, все-таки был пиратом.

Посмеявшись, Егор ненадолго задумался и, обернувшись, махнул рукой слугам:

– Белого коня мне! Мантию. Корону! Да, и еще меч – тот самый, что подарил Вацлав.

Произошедшие с князем превращения произвели неизгладимое впечатление на юного пленника. Узрев, наконец, истинное обличье императора, кнехт повалился на колени, со слезами в глазах вытянув руки:

– О, великий господин мой! Большая честь для меня принять смерть под вашим благородным клинком.

– Со смертью мы, пожалуй, погодим. Ты, парень, мне еще послужишь.

Князь спешился, погладив по крупу подведенного белого жеребца, потом потребовал перо и бумагу, что-то быстро написал, не скрывая ехидной усмешки, самолично привесил к грамоте золотую имперскую печать с черным орлом, распластавшим крылья.

Еще раз усмехнулся и вдруг подмигнул пленнику:

– Эй, кто-нибудь. Дайте ему башмаки и коня. Моя личная стража – со мной. В лучших плащах! В парадных латах!

– Но… стражей всего-то дюжина, княже! – недоуменно моргнул воевода. – Вы полагаете, этого хватит?

– Вполне. Да! Там два арапчонка подаренных, совсем про них забыл. Их тоже приодеть. Пусть сзади идут, мантию держат… Ну, ты готов, кнехт? Да, звать-то тебя как?

– Генрих.

– Ну что, Генрих. Едем!

Такой вот процессией и поехали, никуда не спеша, тем более и дождь уже кончился, и проглянувшее солнышко блеснуло в императорской золотой короне. Впереди, постоянно оборачиваясь и еще не до конца веря своему счастью (а служить императору это, несомненно, счастье), ехал юный кнехт Генрих, за ним – сам князь Георг при всех регалиях, его длинную, ниспадающую с крупа коня мантию, подбитую горностаем, гордо несли два арапчонка – подарок секретаря папской курии достопочтенного синьора Поджо Браччолини. За арапчонками ехал глашатай в затейливо расшитой котте герольда, ну, а за ним в сияющих аугсбургских латах и с золочеными секирами на плечах красовалась личная гвардия императора.

Они остановились на поляне, не доезжая до разбитых шатров шагов двести. По знаку князя глашатай протрубил в рог…

– Ну, скачи, – крикнул Егор кнехту. – Зови своего командира. Да скажи – пусть поторапливается, негоже мне его ждать.

В томительном ожидании Вожников достал из поясной сумки письмо от любимой супруги…

«А еще, о венценосный муж мой, хочу сказать, что часто вспоминаю наши с тобой забавы, как мы валялись, бывало, на сене, а то и где-то еще, и как-то дворовый мальчишка нас углядел – а ты смеялся. Помню губы твои, глаза и руки – ласковые и нежные, как ты гладил меня по спине, прижимая, как целовал грудь мою, соскучилась я по тебе очень сильно, как и сынок наш, Мишенька, с которым тоже все хорошо милостию Божьей. Очень рада известию о том, что скоро ты будешь дома, не забыл ли просьбишку мою о синей шелковой мантии с золотистым подбоем, и про платье аксамитовое, надеюсь, что помнишь. Да, еще бы хорошо, чтоб ты гребень с самоцветами – серебряный, с золотой поливою, привез, а то посадника Василия Есипова дочка, змия, исхвасталась уж совсем – у нее такой гребень есть, а ни у кого боле. За сим остаюсь, супруга твоя венчанная или, как ты привык, чтоб я писала: Люблю. Жду. Лена».