И все же кто-то стонал, кто-то раскачивал решетчатую дверь, перекрывавшую вход в темницы святой инквизиции, ибо сия почтеннейшая организация тоже располагалась здесь, в обители Святой Магдалены. «Домини Канис» – «Псы Господни» – кому же еще поручить борьбу с ведовством, колдунами и самим Сатаной?

Братья молились – не помогало, по ночам, а, бывало, и днем, все равно слышались стоны, и их заглушали лишь истошные крики истязаемых ведьм. Вот как сейчас…

– Пожалуйста, не надо… Пожалуйста… Ради Святой Девы…

– Не погань своим гнусным языком пресветлое имя, ведьма! – настоятель, отец Йозеф, от возмущения привстал в кресле, забрызганном кровью пытаемых, и, гневно сверкнув глазами, махнул рукой палачу: – А ну, заткни ей рот, брат Гуго!

Обнаженная колдунья была вздернута на дыбу, и выдернутые из суставов руки ее при любом движении причиняли боль, а вывернутые лопатки торчали, словно крылья раненой птицы.

Рядом, в камине, горел огонь, от жара на лысой голове палача выступили крупные капли пота, вспотел и отец Йозеф, а вот ведьма – нет, и это являлось еще одним доказательством ее связи с нечистой силой. Все нормальные люди потеют, а вот колдунья…

– Что же ты не вспотела, Марта? – язвительно осведомился аббат, наблюдая, как палач ловко поджег намотанный на длинную палку пучок сена. – Ты, верно, замерзла, бедняжка? Брат Гуго, так подогрей же ее, а ну!

Палач с непостижимым изяществом провел по спине несчастной горящей соломой. Колдунья выгнулась, закричала… Она не потела уже – весь пот вышел вместе со страхом и болью, которую невозможно было терпеть.

– Не на-а-адо… Прошу вас, прошу…

Из темно-карих глаз ведьмы полились слезы, и отец Йозеф удивленно почесал подбородок, недоумевая – и откуда они только взялись, ведь эта упрямая женщина выплакала, кажется, все.

Упрямая, не упрямая – а ведь сломали, какая бы колдунья она ни была! И в колдовстве призналась, и в потраве полей, и даже – что очень приятно – в прошедшей буре с грозою и ливнем, она-то, оказывается, эту бурю и вызвала, лишь бы соседкам своим навредить. Теперь за малым дело – расскажет о сношениях с дьяволом, и можно передавать светским властям – на костер, с чистым сердцем, так сказать – аутодафе!

Или пока не отправлять… попытать еще… да-да, обязательно попытать, ишь она еще какая, ведьмочка-то, в самом соку… еще волосы не поседели, и зубы не были вырваны, и все ноготки – до одного – целы! А какая нежная у нее грудь, выпуклая, словно церковный колокол… Тьфу ты, господи, прости!

Перекрестившись, аббат отогнал от себя навеянные, несомненно, колдуньей, греховные мысли и даже хотел было приказать палачу вырвать грешные ведьмины соски раскаленными щипцами – сначала – левый, а потом – чуть погодя – правый… Хотел было… Но одумался – слишком мало они еще эту Марту пытали, это все дело надобно продлить – поиграть с ней, как кошка играет с мышью, пока красоту не рушить – просто постегать чуток, да пожечь, а уж потом, постепенно – можно и к щипцам приступить. Пока же… поиграть, поиграть, быть может, дать даже надежду…

– Ну, что, голубушка, – удобно тебе висеть?

Вместо ответа женщина застонала, и настоятель дал знак палачу ослабить веревки, так, чтоб ведьма смогла встать на ноги… вот так… нет!

– Эй, эй, ты не падай, милая! Гуго! Руки ей вправь.

А она и вправду красива, отец Йозеф это еще в первый день заметил, как только эту ведьмочку привезли. Красива, да – но только красота эта – дьявольская: вьющиеся черные волосы, спутанные, как конская грива, горящие неземным блеском глаза, пухлые губы, родинки – на правой груди, у соска, на спине, у копчика, и на бедре, рядом с… Прости, Господи, спаси и сохрани!

Родинки эти аббат в первый же день велел проткнуть иголкой – кровь выступила, как и у всех нормальных людей должна бы, другой бы подумал – не ведьма, врут все крестьяне, да только не ушлый отец Йозеф, прекрасно знавший, насколько связанные с Сатаной люди могут быть коварны и хитры. Ведь сам Дьявол за них играет, что ему стоит устроить так, чтоб из родинки у ведьмы пошла кровь? Да легче легкого! Кто бы и поверил, да отца Йозефа не проведешь – он на таких делах собаку съел и еще маленького щеночка.

– Ну, вот, родная, садись вот, на скамеечку, к столику, посиди… Гуго, дай ей водички!

Стуча зубами о кружку, несчастная напилась и, стыдливо прикрыв рукою лоно, покосилась на развешенные по всей стене крючья.

– Правильно, правильно смотришь, милая, – окуная в чернильницу крупное гусиное перо, одобрительно покивал настоятель.

Отец Йозеф любил самолично записывать все показания подозреваемых, он вообще мало кому доверял, ну, разве что Гуго, так и то потому, что тот был немой – не расскажет.

Низенький, кривобокий, однако плечистый и сильный, аббат никогда не пользовался успехом у женщин… как, к примеру, тот же епископ Альбрехт, о связях которого ходили самые разные слухи – их настоятель тщательно собирал и берег до удобного случая. Круглое, щекастое лицо аббата ныне лоснилось от пота, маленькие серые глазки довольно щурились, тонкие губы непомерно большого рта кривила гаденькая улыбка.

– Ах, Марта – вот настала пора и рассказать. Ты говорить можешь? Иначе Гуго тебе поможет…

– Нет-нет! Я могу говорить.

Женщина со страхом оглянулась на палача, давно уже безразлично повернувшегося к ней спиной и занимавшегося каким-то своими делами.

– Значит, ты у нас – Марта, урожденная Носке, девятнадцати лет, вдова Хельмута Ашенбаха, крестьянина… замужем ты долго была?

– Шесть лет, святой отче.

– Не называй меня святой отче! – брезгливо прикрикнул аббат. – Говори просто вежливо – мой господин, поняла?

– Поняла, мой господин.

– Это хорошо, что ты такая понятливая. Дети у вас имелись ли?

– Я родила троих, – неожиданно тяжко вздохнула колдунья. – Одну девочку и двух мальчиков-погодков. Все умерли в раннем детстве.

Настоятель покачал головой:

– Так бывает, что ж. Дети помирают, а ваше бабье дело – рожать, так уж мир устроен. Но я сейчас не об этом, просто кое-что уточнил, люблю, знаешь ли, во всем порядок.

Почесав пером нос, отец Йозеф громко чихнул и продолжил:

– Итак, очередной вопрос: как именно ты имела отношения с дьяволом и в каком виде он к тебе являлся?

– А… в каком виде он обычно является, мой господин?

– Да, видишь ли, по-разному, – усмехнулся аббат. – Потому я тебя и спрашиваю. Бывает, в виде огромного черного пса, бывает – козлом, а бывает – обернется видным и красивым мужчиной.

– Вот! – отрывисто кивнула колдунья. – Именно в таком виде он ко мне и приходил. Я и знать не знала, что сатана, думала – мужчина.

Отец Йозеф поморщился:

– Вот только не лги! Дьявол тебя давно уже соблазнил, обучил колдовству – с чего бы ему перед тобой таиться? Он ведь и не таился, так? Гуго!!!

– Так, так, – поспешно согласилась несчастная. – А вы меня не будете больше…

– Посмотрим на твое поведение! – совсем добродушно хохотнул аббат, правда, маленькие глазки его при этом оставались таким же похотливо-злыми. – Будешь все четко рассказывать… Какие у вас были отношения? Как, где, каким образом? Ну? Что ты молчишь-то, роднуля?

– А… что говорить-то? – ведьма непонимающе моргнула.

– А то и говорить, – хохотнул настоятель. – К примеру, взял он тебя прямо у порога, затем – на столе, затем – велел стать на колени… поняла, дура?

– П-поняла…

– Значит, так и запишем: первый раз – на пороге… сколько раз-то?

– А?

– Запишем – много. Потом – распростер на столе, специально под распятием… У тебя распятие в доме есть, а?

– Нет, господин – оно же дорогущее, не купишь. Просто иконка в углу висит с ладанкой.

– Тьфу ты! Иконка… Ну, не молчи же, давай дальше рассказывай, как вы там… за какие место он тебя хватал, поглаживал… может, тебе еще и приятно было?

Колдунья отвечала на все вопросы, впрочем, довольно путано и все время – с прямыми подсказками инквизитора, знавшего свое дело гораздо лучше попавшей в его руки ведьмы.