– Ну, из монастыря-то, чай, в мирскую жизнь путь заказан, – спокойно напомнил князь. – Уж как бы ни хотела Софья, а не вернуться уже. Напрасные хлопоты! Да ее, буде сан монашеский сбросить захочет, даже сам родной батюшка не поймет.

– Сан-то она не сбросит, – княгинюшка покусала губы. – И в мир не вернется, так. Однако ж отомстить может. Мыслю так – спит и месть свою нам с тобой видит! Ох, надо было ее тогда… не в обитель Божию, а так… понадежней.

Пряча усмешку, Егор обнял жену за плечи, поцеловал с нежностью в шею:

– Ах, милая! Какими-то ты негуманными категориями мыслишь – сплошные средние века… Хотя, тут и есть средние века, что уж и говорить-то! Слушай… а давно мы что-то пиры не устраивали! Даже на радостях встречи… все не до того было как-то.

– Пир – это б и славно! – обрадовалась, встрепенулась княгиня. – Только не на московский, а на наш, новгородско-немецкий манер – чтоб с танцами, чтоб и женщинам можно было за одним столом с боярами посидеть, песен попеть, поплясати.

Вожников с удивлением приподнял левую бровь:

– Ну ты сказанула, Лена! Чтоб и женщин… Хотя, с другой стороны – посадника Алексия Игнатьевич жена, Мария Федоровна, насколько знаю, петь очень любит, думаю, что придет, мужа не побоится… И тысяцкого супруга, и…

– Да они ж все в возрасте уже! – резво – пожалуй, слишком резво, чем следовало бы православной правительнице – возразила Еленка. – Надо кого помоложе позвать, из боярских дочерей даже…

– Ой, не пустят бояре дочерей, ты же знаешь!

– Это смотря кто. Вон, у Онциферовичей в роду такие огонь-девки, их только позвать. И у Мишиничей. А у тысяцкого вообще жена молодая. Да пусть попробуют не пустить! И ты со своей стороны, как просвещенный деспот, обязан…

– Погоди, погоди, – нахмурился князь. – Ты почто обзываешься-то? Иль я тебя чем обидел?

Княгинюшка непонимающе захлопала ресницами, повела плечом:

– А я что? Я ничего. Что я такого сказала-то?

– А деспотом меня кто обозвал, не ты? Хорошо не сатрапом!

– Сатрап – это в гиштории древней, у всяких там парфян да персиян, а деспот – к православию ближе: правитель и правительница, по-гречески – деспот и деспина.

– А, – улыбнулся Егор. – Ты в этом смысле…

– Вот что, надо иностранцев пригласить! – вдруг встрепенулась Еленка. – Да чтоб с женами и дочерьми, тогда и у нас повод есть – перед Европою лицом в грязь не ударить.

– Иностранцев? – князь почесал за ухом. – А не много ли им чести будет? На подворьях-то, чай, народ все незнатный. Разве что олдермена готского двора пригласить, Магнуса Олензее, так он пьяница запойный…

– И ничего, что пьяница! Вот супруга-то за ним и последит, не даст напиться, – рассмеявшись, государыня расправила плечики и потянулась. – И вовсе герр Магнус не пьяница, просто человек он такой, веселый. Вино да, любит, но пуще того – молодых да красивых девок.

– Во-во… а мы боярских дочерей позовем! То-то конфуз.

В этот момент в дверь, постучавшись и почтительно посопев, заглянул мажордом Феофан. Поклонился – больше Еленке, чем князю, так и все бояре кланялись, наверное, инстинктивно чувствуя в Егоре Вожникове человека не совсем понятного, чужого, Елена ж Михайловна была для них в доску своей, к тому же в глазах многих – хитрой, коварной, жестокой. Грозной, уважительно говоря.

– Вестник к вам, государи, от нижегородского князя Ивана Борисовича!

– А, – радостно покивал князь. – Дружок старый, Иван Тугой Лук, говоришь, вестника прислал? Верно, от себя и от братца своего, Данилы. Верно, на охоту хочет позвать. А что, Елена Михайловна, съедим? Давненько я в Нижнем не бывал, поохотимся, опять же – пир, а заодно и глянем, что там к чему.

Егор на секунду замолк, Феофан же, моргнув, осторожно осведомился, когда приглашать вестника?

– Да сейчас и зови, – махнул рукой Вожников. – Чего тянуть-то?

Еленка тотчас же согласно кивнула, задумчиво устремив васильково-синие очи к потолочным балкам – прикидывала по поводу Нижнего, охоты и всего такого прочего.

Явившийся вестник – боярский сын Федосей Мухин, высокий, но узковатый в плечах, парень с пшеничной бородкой и ясными светло-серыми глазами – поправил накинутую поверх синего, с серебряным шитьем, кафтана, отороченную куньим мехом епанчу и, вытащив из-за пояса послание, с поклоном протянул его князю:

– Вам, великий государь, лично в руцы передать велено.

– Угу.

Кивнув, Егор обрезал печати поданным супругою ножичком – интересно, она сей клинок всегда с собой таскала, что ли? – и, развернув свиток, негромко прочитал вслух:

– Императору и великому князю Иван Борисович Тугой Лук из Нижнего Новгорода челом бьет и просит пожаловати… Ну, вот! – Вожников вскинул глаза. – Говорил же – в гости зовет.

Елена покусала губу:

– Ты, милый, чти дальше. А вестника пока отпусти… пущай в людской кваску с дороги выпьет да поснедает малость.

– Да, да, – согласился князь. – Ты иди, боярин.

Вестник, поклоняясь, вышел, затворив за собою тяжелые створки дверей, и Егор продолжил чтение, кое-что пропуская, но выделяя голосом главное. А ведь было что выделять!

– Юрка Звенигородский, песий сын, полки у наших окраин собирает, грит всем, мол, от чумы ушел, а язм-то мыслю – напасть похощет в самом скором времени… Слыхала? – глянув на жену, князь всплеснул руками. – Опять этот Звенигородский Юрик быкует, тля! И пяти лет не прошло, как он Нижний захватывал, да дали тогда по рукам, помнишь?

– Помню, – охотно покивала Елена. – Сама тогда войско и отправляла. Ты где-то в отъезде был.

Вытянув ноги, Вожников с некоторой нервозностью побарабанил пальцами по подлокотнику кресла:

– Полки, вишь, собрал… Ну, Юрий Дмитриевич, что ж тебе не уняться-то никак?

Сын Дмитрия Донского, младший брат московского князя Василия Юрий Звенигородский и Галицкий, откровенно говоря, представлял собой большую проблему для единства с таким трудом собранной Егором и Еленкой Русии. Умный, амбициозный, решительный, к тому ж – меценат и вообще человек не особенно злобный, Юрий Дмитриевич прекрасно осознавал все свои права на Московский престол… как и на некоторые другие. Исходя из древнего лествичного права, он, как следующий по старшинству брат, вполне законно мог наследовать Василию. Он, а не сын Василия – тоже Василий, Василий Второй, в реальной истории – Василий Темный, пройдоха, честно сказать, тот еще. Опять же, в реальной истории все это вызвало настоящую гражданскую войну, в узких кругах историков известную как «феодальная война второй четверти пятнадцатого века», в ходе которой Юрий Дмитриевич и его подросшие сыновья – Василий Косой и Дмитрий Шемяка боролись с Василием Васильевичем за московский… уже почти что российский… трон. Ко всему этому кровавому переделу приложила руку и Софья Витовтовна – как же без нее-то? – облыжно обвинив соперников в краже драгоценного пояса. С этого-то инцидента и началась заварушка… Началась бы… коли б все шло, как шло.

А ныне, сейчас, московский князь Василий по сути-то не у дел, только своим княжеством и правит, сидит себе тихонько – супруга-то Софья – в монахинях, так и некому подзуживать… Хотя, верно, все ж интригует инокиня Марфа, обитель-то – в кремле, рядом.

И вот вам Юрий Дмитриевич, энергичный и деятельный. А вот его полки – у границ Нижегородского княжества, которое князь давно считал своим. Что дальше? Междоусобная война? К тому все и идет, похоже. Надо ехать, самому ехать, с посольством, с дружиной малой – разрулить, покуда не пролилась кровушка. С великим князем бодаться у Юрия – силы не те. Одно дело, болтать, мол, государь-то – худородный, из какого-то там захолустного Заозерья, а жена его так и вообще – в татарском плену была, а что там с пленницами делали, всем хорошо известно… Одно дело – болтать, шептаться, и совсем другое – пойти на открытый конфликт, где Юрий – совершенно без шансов… если один. А если союзники? Тот же Витовт… Не-ет, Витовт сразу не будет встревать, слишком уж осторожен, а вот деньгами помочь может, ну и обещаниями – как же без этого?