– Сам ты Таррагона! – рассмеялась Аманда. – Это латынь, чучело!

– Опять обзываешься? А ведь обещала…

– Ладно, прости, – девушка пожала плечами.

– Латынь… – восхищенно протянул парнишка. – То-то я и смотрю… Так вы оказывается, студент, сеньор? – он повернулся к Егору. – Вот здорово! Расскажете нам про студентов?

– Расскажем, расскажем, – Аманда, смеясь, обняла Мигеля за шею. – Еще и песни споем… Веди давай к костру, а то уже в животе все кишки запели.

– Ага, идем, – подросток горделиво разжал кулак. – Вот! Соли раздобыл немного. Рыбаки дали.

Все трое зашагали обратно к костру, не замечая, как кто-то, прячущийся в буреломе, провожал их внимательным взглядом, полным необъяснимой ненависти и лютой звериной злобы. Когда путники скрылись за деревьями, существо накинуло на голову капюшон и, наклонившись, закинуло на плечи лязгнувшую железом котомку. Смеркалось. Порыв внезапно налетевшего ветра унес под деревья шелуху от сушеных тыквенных семечек.

– Ого! Да разве так бывает? – во весь голос смеялся напарник Мигеля Нандо. – Чтоб студенты – да так себя вели?! Они ж все-таки грамотные, ученые.

– И что с того, что ученые? Грамотным тоже иногда повеселиться хочется.

– А ты-то откуда про все это знаешь, Аманда? – недоверчиво щурился кареглазый Мишель. – Будто сама училась.

– А и училась! Правда, не в университете, врать не буду… А хотите, песню спою?

– Давай, давай, спой! Вот славно!

– Ну, слушайте… Жил на свете дровосек, дровосек, дровосек…

Звонким и приятным голосом девушка запела веселую песню – пастушата бурно хлопали в ладоши, смеялись и подпевали:

– Дровосек! Дровосек! Дровосек!

Все четверо сидели у догорающего костра, и Вожников, слушая песни, байки да смех, улыбался, прикидывая, где это простолюдинка смогла обучиться латыни? Быть может, она еще умеет читать и писать? Так ведь говорила уже, что умеет…

– Какая ты добрая и веселая, Аманда! – радостно кричали подростки. – Вот бы все такими были. Хорошо, что вы согласились заночевать здесь – видите, как весело!

– Да уж, весело. А ну-ка, отгадайте загадку!

Добродушно щурясь, улегшийся на траву Егор видел, как нравится девчонке внимание отроков, еще раз отмечая, как странны и непонятны бывают порой люди. Вот та же Аманда – то молчит сконфуженно, слова клещами не вытянешь, а то вдруг начинает болтать, так, что не остановишь. Вот как сейчас…

Покончив с загадками, девушка вновь перешла к байкам, настолько смешным и забавным, что в голос смеялись все четверо, включая саму рассказчицу. Четверо… Впрочем, был еще и пятый. Он таился в ночи, за деревьями, и зыркающие из-под капюшона глаза его сейчас вовсе не походили на человеческие. Это были глаза злобного запредельного существа, настоящего демона смерти. Он злился. Он сегодня не смог убить. Мало того – остро чувствовал исходящую от высокого бородатого парня угрозу. Этот парень был здесь чужим… и не только здесь – везде. И имел какую-то странную способность, особенность… очень похожую на ту, какой обладало само Существо, вовсе не считавшее себя демоном. Да, оно убивало… но убивало лишь светлых ангелов, и – ради гармонии мира. Кровь ангелов давала жизнь солнцу. Такова была плата за существование всего этого мира, цена. И эту цену – цену мира и солнца – знало лишь одно Существо. Оно и платило. И если мир еще провалится в тартарары – то только благодаря ему.

О, как плохо ему было сегодня! Оно хотело… или все же – хотел, ведь с виду Существо походило на обычного мужчину, кем по сути и являлось… снаружи… но не изнутри. Он хотел сегодня взять ангела, вознести – так, чтоб улыбнулось солнце. И долго готовился – присмотрел все заранее, убрал собаку… Увы, Существу нынче помешали, обрекая мир на смерть. И нужно бы поскорей что-то сделать, что-то придумать… но оставаться здесь было больше нельзя. Чувство близкой опасности еще никогда не обманывало, никогда не спало и никогда не приходило напрасно.

Утробно, по-звериному, зарычав, существо поправило на плече лязгнувшую котомку и, бросив злобный взгляд на костер, скрылось в буковой роще.

Утром пылало солнце. Радостно щурясь, оно отражалось в зеленых водах реки Льобрегат, прыгало по бирюзовым волнам близкого моря. Проснувшись, Егор уже успел сбегать с пастушатами искупаться, оставив Аманду присматривать за стадом, и теперь совсем по-детски прыгал на одной ноге, вытряхивая попавшую в ухо воду.

– Эй, эй! – весело улыбаясь, девушка щурилась от бьющего в глаза солнца. – Теперь моя очередь. Вода теплая?

– В море – да, а в речке – не очень, – натягивая рубаху, засмеялся Мигель.

– Вот и хорошо, что прохладная. Самое время прогнать сон.

Когда Аманда вернулась, пастушата уже грузили на телеги большие горшки, полные молоком с первой утренней дойки, парного молочка вдоволь напились и гости, чувствуя себя вполне отдохнувшими и бодрыми для предстоящего обоим пути.

– Пойдем вдоль реки Льобрегат, – тепло простившись с пастушками, поясняла по дороге Аманда. – Потом, уже ближе к горам, свернем к Манреже… Мы говорим – Манрежа, а по-латыни – Манреса будет, понятно? К горе Монтсеррат, конечно, и напрямик тропинки есть, да я их не знаю, придется кругом – через Манресу, так уж куда надежней, ага.

– Угу, – князь покивал, прикидывая будущий путь. – Значит, где речка Льобрегат течет – это Коста Дорада.

– Вовсе нет! – азартно поправила девушка. – Это – Коста-дель-Гарраф, а Коста Дорада куда южнее. Как раз к Таррагоне, ага. Вот в Ман-реже мы паломников из Таррагоны и подождем, а дальше уж с ними, как я и сказала, до святой горы Монтсеррат, а уж там и из Матаро людей хватает – испросить счастья у Моренетты хочется всем.

– У кого, у кого?

– Моренетта – Смуглянка. Чего непонятного-то? – с удивлением пояснила Аманда… и тут же фыркнула. – А, вы же у нас чужак, я и забыла. Но все равно, неужто ничего не слыхали о Черной Мадонне с горы Монтсеррат?

– Да слыхал, – устыдившись, припомнил молодой человек. – Просто вот не подумал, что вы Мадонну Смуглянкой кличете. Прямо панибратство какое-то.

Девушка засмеялась:

– Так она ж своя! Наша Смугляночка.

Светло-шоколадные глаза Аманды сверкнули такой гордостью, словно эта Мадонна была ее хорошей знакомой, даже подружкою, от которой не имелось никаких тайн.

– Ой, скорей бы добраться до монастыря, мне так много надо рассказать Моренетте и много чего попросить, только самое-самое важное, знаете, мне как-то неловко загружать нашу Смуглянку пустыми просьбами, хотя я бы много чего могла попросить. А вы что насчет этого скажете, сеньор Жоржу?

– Всякими пустяками, конечно, Мадонну грузить нечего, – глубокомысленно согласился Егор. – Уж в этом ты, Аманда, права.

– Я думаю, Моренетта никогда не покинет нас, – продолжала девчонка с горящим взором, видно, ей было приятно обсуждать тему. – Ведь, как только нашли, ее же пытались увезти в Манрежу. Ан нет! Так и осталась в горах, там потом часовню построили – Святого Иксле, а затем – и монастырь. Хор мальчиков там… так поют – заслушаешься. Ангелы, право, ангелы.

– Так ты там уже, я так полагаю, была?

– Ну, конечно, была, и не раз! – повернув голову, Аманда всплеснула руками. – Каждый добрый католик хотя бы раз в год старается на Святую гору сходить. Не только мы, каталонцы – но и из всего Арагона, из обеих Кастилий и Леона, из Андалузии, из Наварры даже.

Вожников задумчиво покивал, припоминая историю появления Черной Мадонны, которую краем уже слышал еще в прошлой своей жизни. Вообще, история крайне запутанная – сначала одна была мадонна, потом – веке в двенадцатом – статуя куда-то делась, и из дерева вырезали другую, покрыли специальным составом – а он возьми, да и почерней. Вот и получилась – Черная Святая Дева, Моренетта – Смуглянка – так и пристало прозвище. И почиталась эта Смуглянка по всей Испании и далеко за ее пределами. Ну, а для каталонцев Моренетта давно уже стала своей, можно сказать – домашней.

Размышляя таким образом, Вожников вдруг ясно осознал, что как-то срезать путь, чтоб не тащиться за сто верст киселя хлебать на гору Монтсеррат – не получится, просто не выйдет! Аманде и в голову не могло прийти – как это, не поклониться Мадонне, коль уж выпала такая возможность, да и вообще – почти по пути.