– Раз туда идет герцог Бургундии, значит, пора и нам, – поднялся Вожников. – Призыва не будет. Я беру с собой только добровольцев и никого, кроме добровольцев.

– Един Бог на небе, един князь на Земле! – вскочила шевалье Изабелла. – Все, кто меня любит, пусть поднимаются в седла! Мы идем с великим князем.

– Не нужно, милая, – чуть склонившись, Егор поднял к губам ее руку, поцеловал указательный и безымянный пальцы. – Ты одна стоишь десяти тысяч. Так зачем мне большое войско? Только добровольцы, и только те, что желают этого с особой страстью!

В армию короля Генриха, что маялась скукой, продолжая держать осаду Арфлёра, листовки русского князя, объявившего Англию своей собственностью, а ее короля – обычным простолюдином, попали почти одновременно с тем, как легли на стол самого сюзерена. И среди нанятых лордом Кентом ополченцев из западных областей Острова сразу поползли разговоры о том, что они воюют за то, чтобы платить подати. Ведь не станет короля – не станет и обложения.

Вилланы еще не забыли войны Уотта Тайлера, который четверть века назад вместе с другими пахарями из-за грабительских податей поднял восстание, разбил королевские войска и захватил Лондон. Тогда крестьян обманули, многих убили, иных разогнали. Теперь, выходит, русский князь без всякой войны предлагает то, за что отцы нынешних воинов проливали кровь? И даже больше, ибо те просили всего лишь снижения тягот, а не полной их отмены!

Так почему тогда они служат английскому королю, а не русскому князю?

Среди дворян тоже царила неуверенность, которую особенно раздували гиенцы, ругая себя за излишнюю преданность. Бросили родные наделы и дома, помчались на королевский призыв… И вот теперь, выходит – а возвращаться и некуда! Там теперь русские. Делят захваченные земли и уходить никуда не собираются. А ведь останься дворяне на месте, поклонись новому сюзерену – и жили бы сейчас спокойно у родных очагов. Некоторые, самые отчаянные, даже предлагали так и сделать – присягнуть русскому князю. Глядишь, землица-то и вернется…

Такие перешептывания разлагающе действовали на рыцарей из самой Англии, которые тоже начали терять уверенность в том, что смогут вернуться в родное поместье, а не окажутся бездомными скитальцами. Вопросы вроде: «Как мыслишь, за короля до конца?» уже не вызывали удивления и не приводили к дракам.

– И это твои преданные слуги, лорд Уильям? – все чаще в раздражении спрашивал Генрих Пятый, до которого, конечно, доходили слухи о начавшемся брожении.

– Есть ненадежные дворяне, признаю, – виновато склонился лорд Кент. – Однако же на такие вопросы нужно давать ответ, и многие из дворян готовы идти за тобой до конца, не жалея жизни. Честь важнее иудиных сребреников. Эти дворяне сплачиваются и намерены, если понадобится, своими мечами добиться исполнения твоих приказов. Я подал им мысль повязать запястье белой ленточкой, чтобы отличать своих, самых преданных товарищей, от ненадежных, и держаться ближе к тебе, дабы при необходимости быстро прийти на помощь. Выгляни из палатки, посмотри на лагерь. Ты увидишь, как много тех, кто без колебаний сложит за тебя голову.

Король хмыкнул, прошел ко входу в палатку, чуть отодвинул полог, выглянул в щель. Среди попавшихся на глаза воинов – занятых своими делами, или готовящихся в караул, или стоящих поодаль у ворот лагеря людей – большинство оказалось с ленточками. Где-то четверо из каждых пяти.

– Вот видишь, мой король, – подобрался ближе лорд Кент. – Судите не по словам, а по делам их! Слухи бродят всякие, однако преданных тебе рыцарей куда больше, чем неуверенных.

– Граф Суффолк без ленты? – вдруг громко изумился Генрих.

– Полагаю, мой король, никто просто не рискнул задавать этому герою многих битв подобного вопроса, – тихо засмеялся лорд. – Однако я принес тебе важные известия. От Парижа донесли, герцог Бургундский подступает к его предместьям и готовится начать осаду. С ним три тысячи рыцарей и оруженосцев и пять тысяч ополчения.

– Ты хочешь сказать, я опоздал с наступлением, и теперь бургиньоны пожнут плоды наших побед?

– Я лишь упреждаю о важных событиях, мой король, – поклонился лорд Уильям Кент. – Великий князь Русский и император внезапно объявился в герцогстве Бретань. Многие соглядатаи докладывают, что у него любовная связь с тамошней герцогиней, да и место свое она заняла лишь благодаря его покровительству.

– Бретань?! – резко развернулся Генрих, моментально забыв о лагере и ленточках на руках воинов. – Так близко? С какими силами?

– Сказывают, вторгся, имея всего пять сотен рыцарей. Однако же у Нанта ныне уже больше полутора сотен кораблей его собралось. Они малые, речные, хотя по четыре-шесть пушек на каждом имеется. Русские пушки хороши. А если их около пятисот…

– Если с командой, это еще тысяча мечей, – перемножил король.

– Великий князь тоже объявил, что выступает на Париж. Ныне, полагаю, половину пути уже прошел. Посуху идет, через Вандом и Орлеан, так что корабли ему не в помощь. Сил у него для похода собрано полторы тысячи рыцарей. Пятьсот русских, из свиты, и тысяча местных дворян, что жаждут завоевать его доверие и награду.

– Ты веришь в то, что повелитель огромной империи может отправиться в поход всего с пятнадцатью сотнями рыцарей?!

– Армия великого князя русского исчисляется десятками тысяч немцев, бояр и сарацин. Но все они заняты на юге Франции покорением тамошних графств и герцогств. Посему, мыслю, ему и приходится довольствоваться здесь лишь теми, кого может призвать на месте.

– Полторы тысячи? От Орлеана на Париж… – Глаза короля Генриха столь яро полыхнули огнем, что он даже опустил веки. – Если письму неделя, то через несколько дней он подступит к Орлеану.

Утонув лицом в волосах шевалье Изабеллы и глубоко втянув нежный аромат розового масла, Егор прошептал:

– Пиши дальше. «С большой скорбью приняла я известие о пленении сюзерена вашего, герцога Карла, английскими захватчиками. Сей человек, красивый лицом, умом и знатный происхождением при встрече нашей отнесся ко мне с добротой великой, уберег от смерти и бесчестия…»

Руки молодого человека скользнули ей по бокам до бедер, просочились внутрь, заставив женщину резко вздохнуть, потом медленно поползли вверх:

– Ты пиши, пиши… «Помня о доброте герцога, считаю для себя обязательным с дозволения великого князя Русского и императора, патрона французского короля взять под покровительство свое владения Карла Орлеанского с сего дня и до часа его возвращения, и не допустить их захвата подлыми злоумышленниками. Во исполнение сего обязуюсь оказывать помощь ратную городу Орлеану, буде возникнет для него военная опасность. А во избежание подозрений в моем посягательстве на владения герцога, обязуюсь не вводить своих войск в пределы города, не допускать ввод туда войск великого князя и обещаю посещать город токмо как гость, равно как и слуг своих направлять в него лишь гостями…» Чего остановилась?

Ладони князя приняли в себя ее весомые груди, слегка сжали, пощекотав подушечками пальцев заострившиеся соски.

– Пишу… – скрипнула зубами воительница и снова макнула перо в чернильницу.

– «Также обязуюсь чтить подаренные Орлеану вольности и свободы и никогда ничем на них не посягать…» – Пальцы Вожникова добрались до ее шеи и подбородка. – «Во исполнение сего предлагаю магистрату города составить хартию имеющихся вольностей и прибыть в лагерь великого князя для их внесения в договор о покровительстве и его подписания…»

– Подписания… – шепотом повторила женщина. – Всё… Теперь ты можешь сказать, зачем все это надо?

– Зачем воевать за то, что можно взять на халяву? Герцог Орлеанский нам вроде как друг, горожане его любят. Ради сохранения своих вольностей и его титула покровительство примут обязательно, шанса не упустят. Тут ведь защита не только от соседей, но и от нас самих тоже записана. Мы с этого, конечно, ничего не получим. Но зато и никто другой тоже. Ни людей, ни денег Орлеан им теперь не даст. А минус две тысячи у врага – это плюс те же две у тебя. За такое и приплатить не жалко.