Школа стояла в соседнем селе Парфино — туда из деревни ребята ходили вместе, весёлой толпой. Жизнь сельского ребёнка всегда отличалась от городского. Лёне полагалось и дрова наколоть, и воду наносить из колодца, и вместе с сёстрами за овцами с коровой ухаживать, если мать была занята. Но мальчишка всегда находил время посидеть с приятелями на высоком берегу реки и полюбоваться на закатное солнце, спокойное течение реки и дивную природу с разноцветными лугами, полями, окаймлёнными лесом.

Размеренная жизнь оборвалась, когда Лёне было двенадцать лет. Отец тяжело заболел, едва поднимался с постели и однажды, серьёзно смотря в глаза сыну, сказал:

— Детство твоё, Леонид, закончилось. Теперь ты будешь в семье главным кормильцем. — И устроил Лёню на сплавпункт помощником крановщика.

К тому времени мальчик успел кончить пять классов.

Когда Лёня пришёл прощаться со школой, учитель Василий Григорьевич с грустью сказал:

— Жалко мне расставаться с таким умным учеником. Ты, Лёня, приходи ко мне, я тебе буду давать хорошие книги, чтобы ты мхом не порос.

И Лёня, как только появлялось свободное время, всегда шёл к нему.

А потом началась война. С этого дня, 22 июня 1941 года, жизнь всех людей переменилась, она как бы разделилась на две части: до войны и теперь. Правда, сначала к новости о войне Лёнька отнёсся легко, даже обрадовался: «Наконец-то эти фашисты на нас напали, и наша доблестная Красная армия их быстро разобьёт, а потом на всей земле будет справедливая и красивая жизнь».

Но получилось иначе. С каждым днём всё мрачнее становились лица людей. Уже не стало в деревнях молодых парней — они ушли на войну. Почтальонша принесла первые похоронки — сообщения от командиров, что их сын или муж геройски погиб в бою. И громко рыдали те, кто получил эти печальные вести. А ещё каждый день с неба доносился тяжёлый гул вражеских самолётов — пролетая над деревней, они направлялись бомбить города.

И наконец к ним приблизился фронт. Тогда-то взрослые — в основном старики и женщины, — собравшись, решили переселиться вместе с домашней скотиной в лес, чтобы не погибнуть под снарядами и бомбами. Лёня тоже вместе со всеми сначала ставил шалаши, потом копал землянки. В землянках сделали топчаны из толстых веток, накрыли их сеном. Из ветвей и сучьев соорудили крышу. И эта лесная жизнь Лёне нравилась. Лето стояло солнечное, тёплое, в лесу поспевали ягоды, пошли первые грибы. Беспокоило одно: война подошла к ним вплотную. Где-то недалеко грохотали пушки, рвались снаряды, слышался рокот танковых моторов. Только чьи это были пушки и танки — наши или фашистские, — деревенские, прятавшиеся в лесу, не знали.

И Лёня решил отправиться в разведку — взглянуть, что происходит с их родной деревней. Тут-то, с высокого берега реки, он и увидел впервые вражеских солдат. Озираясь, они вышли из-за деревьев на поляну. И только Лёня подумал: «Как же так, фашисты идут себе спокойно по нашей земле и никто в них не стреляет!» — как вдруг совсем рядом ударила пулемётная очередь. Несколько фашистов рухнули, остальные успели спрятаться за деревьями. Стрелял наш пулемётчик, укрывавшийся в неглубоком окопе.

— Здорово вы их отогнали! Больше не сунутся! — крикнул Лёня, приблизившись к бойцу.

— Откуда ты тут взялся? — удивился пулемётчик. — Вроде бы в деревне никого, все как вымерли.

— В лесу попрятались. А я проведать пришёл. Знал бы, молока вам принёс. Или картошки…

— Ты мне лучше попить принеси, весь день тут под солнцем…

— Я-то принесу, только в чём?

— Да хоть в кепке, что ли.

Лёня быстро спустился по обрыву к реке, зачерпнул кепкой прохладную воду и поспешил наверх.

По дороге почти вся вода из кепки вытекла, пулемётчику досталось совсем немного. Он с жадностью выпил и попросил ещё. Не успел Лёня принести вторую кепку, как позади них раздался взрыв.

— Плохо дело, из миномёта бьют, — сказал пулемётчик.

Следующий взрыв был впереди.

— В «вилку» нас берут… Быстро уходим!

Пулемётчик спешно взвалил на себя пулемёт, Лёня подхватил ленту, и они, пригибаясь, побежали. Третья мина взорвалась в окопе, в котором только что сидел боец.

— Надо догонять роту, — объявил пулемётчик. — Нам было приказано до полудня держаться тут, а скоро уж вечер. Ты прости, что ухожу. Сам понимаешь, я в одиночку всю фашистскую армию не сдержу. Вот соберёмся с силами — вернёмся. А к тебе просьба — за кустами мой друг… Убитый… Похороните его. У него там пулемёт с боезапасом — спрячь. Прости… — повторил пулемётчик, горестно махнув рукой, подхватил пулемёт и заторопился вниз, к реке.

Лёня, пригибаясь, подобрался к кустам, где рядом со вторым пулемётом лежал убитый боец. Он лежал на спине, словно смотрел в небо, и лицо его было удивительно спокойным. Ветер слегка шевелил его волосы. Лёня подобрал валявшуюся рядом пилотку, стряхнул с неё мусор и надел на себя. В деревню он не пошёл, а решил скорее вернуться к своим в лес.

Солнце уже закатывалось, когда Лёня собрал троих приятелей, и, захватив лопаты, они отправились хоронить погибшего воина. При свете луны ребята выкопали могилу, устроили над ней небольшой холмик, а потом перетащили пулемёт с лентами в лес и спрятали в кустах.

На другой день они сделали яму для пулемёта, аккуратно завернув его в рогожу и замаскировав это место сухими сучьями.

А ещё через несколько дней в их лесной лагерь заявились фашисты с автоматами. Один из них, коверкая русский язык, переводил слова своего начальника:

— Вся житель идёт быстро-быстро назад в деревню, — объявил он. — Кто живёт в лес, тот есть партизан. Партизан мы быстро-быстро вешать.

Фашисты обходили землянки и шалаши. Женщины и старики угрюмо слушали их.

— Германское государство уважать мирный крестьян, — продолжал переводчик. — Не мирный крестьян есть партизан. Партизан мы вешать, — повторил он.

И тут вдруг начальник остановил взгляд на Лёне. Точнее, на пилотке с красной звёздочкой, какие носили тогда солдаты. Неожиданно подскочив к Лёне, он сорвал с его головы пилотку и больно отхлестал ею Лёню по щекам. Лёня невольно сжал кулаки. Его никто из взрослых, даже отец и мать, никогда не били. Одно дело — шутя бороться с приятелями, другое — вот так терпеть унижение перед всем народом.

— Лёнюшка, Лёнюшка! — простонала мать умоляюще. — Смирись!

А начальник уже топтал его пилотку с красной звездой и что-то зло кричал переводчику.

— Такой человек есть наш враг, — объявил переводчик. — Такой человек мы вешать. Сегодня не вешать. Завтра вешать. — И переводчик с размаху ударил Лёню по щеке.

Фашисты ушли, а лесное население стало собираться назад в деревню.

Семьи вернулись в свои дома. Но в них уже обосновались незваные постояльцы — фашистские солдаты. В Лёнином доме жил крупный, мясистый ефрейтор. Он каждое утро требовал, чтобы Лёня приносил из колодца ведро свежей воды, которой тот, повизгивая, обливался. А мать должна была готовить ему еду и стирать кальсоны с рубахой. Ещё этот ефрейтор любил подшутить над Лёней. Проходя мимо, каждый раз больно щёлкал его пальцами по лбу и радостно смеялся. В соседнем селе, в Парфино, где находилась школа, фашисты были злее. В первый же день они повесили двух учителей. А офицер, остановив посреди улицы Лёниного одноклассника, спросил, пионер ли он. Одноклассник утвердительно кивнул. Офицер вытащил пистолет и застрелил его.

Однажды учитель Василий Григорьевич — тот самый, которого Лёня особенно уважал и брал у него умные книги, — неожиданно исчез. А через несколько недель школа, где разместились гитлеровские солдаты вместе с офицером, неожиданно среди ночи заполыхала. Полуодетые фашисты в панике выскакивали на улицу и тут же попадали под пулемётные очереди. «Это они, партизаны!» — ликуя, передавали друг другу новость сельские жители. Но с того момента и фашисты в Лёниной деревне словно озверели. А когда ефрейтор, которому показалось, что мать Лёни не так погладила ему выстиранную в реке рубаху, ударил её, мальчик решил как можно быстрей отыскать партизан и уйти к ним в отряд, чтобы продолжить борьбу с ненавистными захватчиками. Он слышал, как люди шёпотом рассказывали: то в одном селении, то в другом партизаны уничтожали фашистские гарнизоны, взрывали на дорогах автомашины, казнили предателей… Но Лёне никак не удавалось разыскать их.