Даже речка замерла в прибрежной тине. Время перевалило далеко за полночь. На телефонное послание никто не ответил, опьянение в веселую стадию, увы, не перешло. Вздохнув, он выбрался на набережную, пошел медленно в сторону площади и дальше – к дому. Скоро начнет светать, и фонари вдоль дороги будут потихоньку гаснуть, провожая его. Впереди, с перекрестка, свернула серебристая легковушка, двинулась в его сторону, на короткую минуту осветив фарами, остановилась на обочине.

– Удивительное дело, – хмыкнул он, приближаясь к выходящей из машины Кате, – и чего тебе не спится?

– Так, – пожала плечами она, – подышать захотела. Пройдемся?

– Ну, пошли. Я вот еще домой не добрался. Думаю. О жизни.

Катя шла рядом, скрестив руки, в рукавах ветровки прятала кисти от комаров. Сказала совсем неожиданное:

– О жизни думаешь? Тебе есть о чем, да.

– Неужели? – удивился Сапегин, но, вспонив о подтрунивающей обычной ее манере, не остановился даже. Может, и правда надо было повисеть с ней? Полгодика. Сейчас бы не скалилась.

– Ну, у тебя же много дел. А личная жизнь – вообще молчу. Разнообразная до невозможности. Позавидовать только. Жалко, что не пускаешь меня в ней поучаствовать, конечно. Ну, значит, так надо.

– Слушай, прекрати свою шарманку, пожалуйста, – Сапегин сморщился, остановился, пощелкал зажигалкой, – опять за старое? Меня женщины… совсем не интересуют. Даже жена ушла, ты ведь знаешь.

Катя остановилась совсем рядом, вглядываясь в его лицо расширенными зрачками, твердо, сквозь зубы процедила:

– Вы Арину завтра хоронить будете. Можешь хоть в эту ночь не врать? Чтобы она спокойно исчезла, не снилась ночами!..

Сапегин обронил сигарету, нашарив ее по огоньку, сдувал дорожную грязь с фильтра, соображая сумбурно. Сердце побежало под ребрами все быстрее, забираясь к горлу.

– Что такое?.. Не понимаю, Катя, о ком ты? Арина! Что?

Катерина отступила назад, рассмеялась, показывая мелкие белые зубы.

– И правильно. Не думай о всякой швали. Сука она была, шалава. Я просила ее к тебе не приближаться. Ты спасибо мне когда скажешь? Или жить с ней собирался, недоноска вашего растить?..

– Да ты чего прешь-то! – крикнул в смеющееся лицо Сапегин, – какого ребенка, идиотка? Я ее пальцем не трогал в жизни.

– Пальцем, может, и не трогал, – пожала плечами Катя. – Встречу, если назначена, либо проводить нужно, либо отменять. Когда забываешь это сделать, твой визави ищет совета у других. У старых подруг, например. Она же была глупая. Пустышка. Зато вам всем казалась особенной. Как она у вас записана в чате? Синица? Не похожа совсем. Кстати, почему синица?

– Потому… – Сапегин, ошеломленный догадкой, раздавленный правдой, тер виски взмокшими ладонями, – птичка красивая, простая, незатейливая. Поет звонко.

– Вот видишь, – Катя подошла опять вплотную, протянула руку, так что от неожиданности он отшатнулся, – это ведь ты назвал ее, верно? Потому что нравилась. Потому что трахал ее, конечно. Чего же на свиданку не пришел? Глядишь, гнездо бы свили… с синичкой.

– Я не спал с ней! – заорал Сапегин уже в голос, и крик полетел по улице во все стороны, – слышишь, сумасшедшая? Что ты натворила, змея?

– Какая теперь разница? – Катерина была спокойна, – слишком много о тебе она говорила… Ответа прямого я не дождалась, да и не надо. Довольно того, что мне ты предпочел шлюху. Живи с этим, Володя. А я рядом буду, никуда не денусь.

Сапегин отвернулся от заурчавшей машины, зашагал прочь, быстрее и быстрее удаляясь от светлеющего за спиной горизонта, где над рекой проступала горбатая спина моста. Коростель с рассветом умчался в болотистые низины за город. Где-то недалеко, в рябинах у дороги, попыталась завести свое простенькое «ци-ци-ци-пи» синица, но солнце уже вставало, и соловьиный хор покатился над городом, в который уж раз утверждая, что главное в этом мире – любовь.

– Послушайте, ну что вам за охота в такую гадкую пору ехать к черту на рога, на север, да по деревням еще? – Андрей оторвал, наконец, взгляд от телефона, уставился на Сазонова мутными хмельными глазами с розовощекого молодого лица. – Неужели нельзя отправить местных там, кого-нибудь из департамента культуры, пусть от вашего имени все сделают?..

Сазонов вздохнул, опрокинул в себя рюмку ледяной водки, зажевал крошечным бутербродом с вялым говяжьим тартаром. За мелко дрожащим панорамным стеклом ресторана нервно мерцала фарами нескончаемая змея из лаковых автомобильных тел.

– Что-то поздновато для пробки, – отметил вслух скорее себе, чем собеседнику, – давно ли на Петровке такая ситуация, Андрюша? Глянь, и та сторона – Кузнецкий мост, тоже стоит. Времени-то – двенадцатый час ночи!

– Это Москва, Владимир Иваныч, – усмехнулся друг, – пятница, вечер, только веселье начинается. Там, дальше, выезд на Театральный проезд, Лубянка тоже стоит… Так что надумали? Предлагаю послать людей в ваш творческий тур, а мы сейчас перемещаемся пешочком, буквально квартал. У меня тут рядом, в отеле, корпоративные апартаменты. Зовем девушек, только обязательно много. Выпиваем слегка. А завтра… – Андрей отвлекся на очередной месседж в телефоне, – завтра у моего друга, топовика Роснефти, день рожденья. Едем к нему? Там все будут. Вам полезно, а ему приятно, вы же писатель, все-таки!..

– Да не могу я, братишка, – Сазонов покачал головой, – обещал землякам, что приеду. Это ведь не просто презентация книги. Я специально детский сборник сделал. Там ребят собирают по селам, из детдомов даже. На неделю встречи расписаны. Успеем повеселиться… Сам-то не устал еще? Гляди, сожрет тебя этот ритм. Глаза уж дикие. Кто-то говорил, помнишь? Нельзя мешать водку с марафетом.

Андрей Шеин рассмеялся, откинув модно стриженую голову. Под расстегнутым воротом ослепительно-белой рубахи жалостно ерзал острый кадык… Несколько солидных мужчин, окруженных девицами немного провинциального вида, но популярного толстогубого образа, неодобрительно оглянулись, оторвавшись от вазочек с икорным ассорти. Парочка геев театрального происхождения с интересом посверлила взглядами молодого спутника Сазонова и вернулась к своим бокалам с белым вином.

– А я и не мешаю, – без обиды, отсмеявшись, заявил Андрей. – Скорости тут большие, шевелиться приходится очень резво. Иначе никак. Если день прошел без идеи, новых встреч не было, упустил что-то – и все, отстал на шаг. Глядишь, тебя уже списали… О, Эля пришла!..

Высокая большеглазая девушка с худым лицом, равнодушно кивнув Сазонову, опустилась на мягкий стул рядом с Андреем. Надутые, будто обиженные, бледные губы рассеянно чмокнули в щеку Шеина, суетливые пальцы, вытянув из сумочки телефон, брякнули его на стол.

– Ты – чего? Пришла зачем? – Андрей глянул на нее мельком, разливая водку по рюмкам, себе и Сазонову, – знакома с Владимиром Иванычем?

Сазонов припоминал одну из многочисленных спутниц Шеина, которых тот часто представлял друзьям, постоянно путая имена и статусы своих эскортниц – от танцовщицы из «Golden Dolls» до ведущего менеджера очередного строительного проекта. Эта, кажется, откуда-то с севера, почти землячка. И годочков ей – не ошибиться, навскидку – двадцать пять… наверное, еще не исполнилось.

– Да, виделись, – безразлично мазнула та зелеными глазами по заросшему подбородку писателя, – Андрей, можно тебя на минутку? Дело важное.

– Какие секреты, – отмахнулся веселый Шеин, – говори, чего там! Не пускай тумана. Где ты – и где дело важное?..

– Мне денежек надо, – тонкие синеватые пальцы с лаковыми бликами маникюра обвили его запястье, – срочно прям. Немного, Андрюша. Пятьдесят всего.

– Хо-хо, – Шеин засмеялся на этот раз интеллигентно, вполголоса, – ты в своем стиле, Эля. Должна мне уже, забыла? Совесть есть?

– Да отдам я, – девушка расстроено опустила лицо, – понимаешь, попала в ситуацию. Ну, очень нужно!..

Сазонову подумалось: настало-таки хорошее время. Во всяком случае, для молодежи. Нет нужды заводить трудовую книжку в шестнадцать лет, не нужна востребованная профессия либо ремесло. Или родители кормить будут, пока живы, и после них тоже кой-чего останется – квартира, дача, машина… Или найдутся неприхотливые работодатели, которым пустоглазые сотрудники пригодятся для чего-нибудь… Или на горизонте замаячит скучающий меценат с затуманенным стимуляторами мозгом… Тут, главное, не сплоховать, вцепиться покрепче, ну, немного потерпеть.