– А помните, как мы с ней познакомились? – Кирилл отхлебнул из тонкостенного рокса виски чайного цвета, хрустнув попавшей на зуб ледышкой, сморщился, – ну-у, послушались вас, Владимир Юрьевич! Зачем бурбон заказали? Можно, я себе односолодовый возьму?..

– Пей, пожалуйста, что есть, – отмахнулся лысой головой Сапегин, сам немного захмелевший, теребил черную бороду, поглядывая на лица друзей.

– Как не помнить? Я ее с вами и подружил. На голову бедной девчонке…

Веранда ресторана в послеобеденное будничное время пуста. В пыльных зарослях над близкой речкой дерет горло дрозд, да время от времени с мягким шуршанием проносится в сторону элитной застройки, к старому парку, очередной Порше, отсвечивая перламутровыми боками. У входа застыла девушка-официант в белой рубашке и черном нелепом переднике. Новенькая, видимо – измельчал, однако, здешний персонал. И передник этот… будто фартук мясника. Длинный, превращающий девичью фигуру в пень. Друзья молча выпивали, жмуря глаза под ослепительными солнечными остриями. Мудрое решение – поминать еще не упокоенную душу именно виски – тостов нет, и чокаться не нужно, и все такое.

– Почему же?.. – возразил через пару минут Виктор, со вздохом встал из-за стола, распрямляясь высокой грузной фигурой. – Что она раньше-то видела?! Кажется, ей все нравилось. По миру поколесила – многим и не снилось. А то, что произошло – трагедия. Я понять не могу – зачем? Ребята, есть у кого покурить? Ароматное, в смысле.

– Во-первых, Виктор Юрьевич, вы не курите, – заметил, оторвавшись от телефона, Руслан, абсолютно седой, с грустными проницательными глазами, не старый еще, но издерганный ответственной работой, – во-вторых, вся трава в Европе. А туда не пускают. Если по делу, слабо я верю, что Ариша сама с моста сиганула. Высокие тоскливые материи, честно говоря, не ее сильная сторона, Господи, прости!.. Помянем давайте, девочка была добрая и ласковая…

Кукурузный бурбон булькнул в глотках пятерых взрослых мужчин, побежал, всосавшись быстро, разносить по жилам короткую радость. Сапегин, в отличие от бросившего курить Виктора, не мучивший себя поиском ароматных сигарилл, закурил свои обычные, ткнул пальцем в грудь пьяному уже, приехавшему из морга Рогову.

– Первым с ней был ты, Шурик. Помнится, хотел даже трудоустроить поближе к себе. Правда, подарками не баловал и пикниками тоже. Хотел ведь, как тебе удобнее, чтоб по команде, верно? А баба – она же, как кошка. Долго не гладил – подождет-подождет, да и к новому хозяину…

– Чего ты, Вовка, на меня гонишь? – Рогов поднял налитые алкоголем выцветшие глаза, прокашлялся шумно, – я так и хотел, да! Может, работала бы сейчас у меня, ну, тормозили с ней слегка, зато живая была бы… Сам же ее под Руслана подложил, а теперь мне втыкаешь. Иди к черту!

Сапегин отвечать не стал и, опустив на нос коричневые очки, пускал дым прямо в паникующий комариный рой.

– Ну, не ругайтесь, парни, – примирительно поднял ладони Кирилл, долив в стаканы алкоголь, – эй, Настя, или как, погоди?.. Вика! Принеси еще, только не купажированный. И угря копченого. И овощей. Жрать захотел. А про Арину – я вообще думаю, что она нас всех любила. И по этому поводу не парилась. Что касается меня и Виктора Юрьевича – не волнуйтесь, мы ее грели нормально. За вас всех хватало.

– Так любила, и так все было клево – что с моста прыгнула. Отличная версия, Кирилл, подходящая, – язвительно отметил Руслан, через кромку стакана разглядывая официантку, спешившую выполнить заказ. – Саша, ты, кстати, неправ. Владимир ее мне не подкладывал. Сама. Я, грешным делом, начал планы строить. Типа на будущее. Если бы не одна ее черта… как это назвать?.. Мм-м, непосредственность?..

– Глупость, – подсказал Сапегин, – что тут лавировать? Школу едва закончила. Жила бог знает в каких условиях. Папа и мама ею не занимались. Это не вина Арины, и мы ее памяти правдой не оскорбим.

– Это так, – согласился Руслан, – а давайте вспомним, кто с ней был в последнее время? Точно не я. После того, как она за Кириллом начала бегать на мероприятия, я отскочил.

– Ну, здравствуйте! Ничего такого. Ты обиделся, что ли? Всего-то разок с ней в клуб сгоняли, потом пару раз брал в командировку. И всех делов… Да и не бегала она вовсе, просто я – самый из вас добрый.

Виктор Юрьевич бродил по веранде, покачиваясь пружинисто на стонущих досках, колыхал крупной фигурой, облаченной в белые летние одежды богатого кавказца.

– Ребята, а почему вы думаете, что с ней были только мы пятеро? Смешно просто, честное слово. Не говоря плохого – дело-то молодое. Стала бы Арина ждать, пока мы куда-нибудь пригласим или заедет кто из нас, как же!

– Виктор Юрьевич, со всем уважением, поправка, – улыбнулся Сапегин, – не пятеро, а четверо. Я ее пальцем не трогал. Никогда. Ну, и второе – квартиру мы ей снимали у моего кореша в комплексе. Дом новый, малоквартирный, если помните. Камеры в подъездах, закрытая территория. И она об этом знала. Так что рисковать нашим хорошим отношением не стала бы. Во всяком случае – шансы на это невелики.

– Ну, я, получается, был с ней последний, – пожал плечами Рогов, – на дачу брал. И что?! Только при чем это – суицид? Причина какая-то должна ведь быть. Записки не оставила, все тайны с собой унесла, бедняга. Я сегодня в морге был… тяжело, парни. Инфаркт чуть не хватил.

– А вскрытие что? Покажет что-нибудь? – Кирилл со чпоком извлек пробку из очередной благородной бутылки и разлил виски в чистые стаканы, – ну, может, алкоголь, шмаль?.. Или болела, рак, например? Тогда повод хоть был.

– Протокола не было еще, – покачал головой Рогов, – выпьемте давайте. Пусть земля ей будет пухом.

Руслан хлебнул, задумчиво вытер салфеткой капельку, упавшую на голубую рубашку-поло, проговорил глухо, вполголоса:

– Как тут ни крути – наша ответственность. Относились к девчонке не то, чтобы плохо, а так – по-свински. Наверное, ее устраивала эта жизнь. Да только мы с вами – не маргинальные же личности. Должны быть добрее. И вот – ее больше нет. Это горе. И мы, очевидно, будем об этом долго помнить.

Сапегин пристально наблюдал, как друзья поднимают бокалы – все взрослые, стареющие уже, важные люди, умеющие виртуозно изображать любые чувства, в том числе горечь утраты. Интересно, о чем думает каждый?

Встав из- за стола, он отошел к баллюстраде и со стороны смотрел на их расслабленные розовые шеи, тугие затылки, на ползущие вверх-вниз, в ритме с глотками, хрящеватые уши. Каждый, наверное, вспоминает свои минуты с ней?..

Кирилл видит Арину в клубном туалете, на ней только полоска стрингов, платье – комочком на полу… У нее запудренные ноздри и зияющие провалы расширенных зрачков на запрокинутом лице.

Виктор Юрьевич переносится в давний зимний день, когда хитрый лось выскочил из загона, унося прекрасные лопаты рогов через замерзшую реку, а вечером малышка в охотничьей избе, как могла, утешала, прижимаясь к его щетинистому подбородку шелковой кожей груди.

Руслан поминает поздний ужин в собственной холостяцкой квартире – как невежественно расправлялась девчонка с устрицами и предпочла вину розовое шампанское. Глупее не придумать.

У Рогова иное – рассказывал ей о своей жизни, даже о планах на будущее, и она всегда выслушивала внимательно, подперев тонким запястьем щеку, а потом целовала его, пьяного, и засыпалось крепко и безмятежно.

Сапегину остается лишь сожалеть, что никогда уже Арина не появится в их компании, привнося праздничный дух, превращая все вокруг в непринужденную легкость. Интересно, кто-нибудь из них скажет о главном? Вот так, в кругу близких друзей, признается ли о последнем разговоре с ней? Не побоится осуждения, может, даже проблем для себя? Или им нечего сказать? Она точно ни с кем не встречалась накануне? И не звонила даже?.. Притворяются! Лгут. Молчат.

У Рогова брякнул телефон. Сапегин ждал этого и потому не отводил взгляда, пока тот говорил, бледнея пористыми щеками…

– Да, слушаю. Не понял… Как это?! Нет ошибки? – потом тягучая пауза… – Спасибо тебе! Пока.