– Закрытая информация, – вздохнул Важенин, – пошли лучше выпьем. Кстати, кобыла эта мне о-очень приглянулась. Как ее, Света? Не подходи, слышишь? Моя будет. И чего ты от Катьки нос воротишь, кстати? Видно же, сохнет она по тебе. Ну и не кобенься. Раз – и всех делов.

– С ней так не получится, – покачал головой Сапегин, – и так еле соскочил. Человек – камешек. Гвозди бы делать из этих людей. Ты чего тут нагородил-то про парней? Не могли они. Никто из них. Заплатили бы, денег хватает. Чтобы человека с моста кинуть – тут нужно злодеем быть.

– Ничего подобного, – покрутил майор круглой башкой, – давай еще по сигарке тогда. Всякое может быть. Аффект, например. Или рассчет твердый – при высоких ставках. Девка эта могла угрожать, мол, жене сообщу, в соцсети. А у наших корешей работа важная. В два счета обгадят, да и сольют за борт. Тогда папаша должен быть ей точно понятен – который из них, и привлекателен как постоянный спутник. Потому что ты сам сказал – деньги не проблема, стало быть, просила она постоянных отношений. Замуж хотела. Идиотка.

– Да с чего вообще мы это обсуждаем? – дернул плечом Сапегин. – Ты уже знаешь, кто ее столкнул, что ли? Что на камерах?

– Очень ты невнимательный, это раз, – поцокал майор языком, – с полицией я не общался, это два. Поэтому знать мне неоткуда, и знал бы – не сказал точно. Ну, и три – у нас в городе, что ни подрядчик на ремонте сетей – то жулик и раздолбай. Меняли в апреле освещение на мосту. Дорожные камеры перенесли ниже, к съездам. Вместе с камерами УВД. Так что моста теперь не видать, только перекрестки при подъездах к нему. Восстановят, надеюсь, письмо мы отправили месяц назад. А пока – прыгай вниз, сколько влезет. Или скидывай кого. Ну, отпустило немного? Гуляйте, душегубы, пока на воле. Ха-ха! Только не колитесь сами. Чистосердечное – прямой путь в тюрьму. В вашем случае – надолго! Ну, как шутка, Вовка? Зашла?..

Важенин ржал заливисто, с удовольствием, так что изо рта летели капельки слюны.

По-летнему короткая ночь накрыла улицы. Молчаливое зеркало реки отражало опоры моста, с которого девушка кинулась навстречу смерти. Соловьям, конечно же, дела нет, и они увлеченно рассыпаются замысловатыми трелями, рассказывая, что на свете нет ничего важнее любви.

Поднабравшись более обычного, сознательно заливая ощущение вины за оборванную Аринину жизнь, Сапегин распрощался с майором и девушками. Вечер только-только перестал быть удушающим, пропитанным, ко всем прочим ароматам, запахами пыльной травы и мелеющей речки. Летние кафе вдоль набережной не спешили закрыться на ночь, лишь приглушили музыку и добавили накала оранжевым фонарям. Неслись вопли подвыпивших мужиков, с другого края смеялись девичьими голосами невидимые обольстительницы. В памяти всплыли весьма жизненные строчки чтимого когда-то Блока:

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

Он неспешно побрел берегом в сторону центра, набирая в телефоне полуночную СМС без имени в заголовке:

«Привет! Давненько не виделись. Извини, наверное, разбудил. Ночь сегодня особенная»

У ротонды на мыске можно остановиться, выкурить сигарету, отправить сообщения двум или трем давним знакомым, подождать минут десять. Есть вероятность, что кто-то ответит. И кто знает, как закончится этот вечер? Спешить домой, в общем, ни к чему. Жена, говорите? Скорее всего спит. Или на даче. Хотя, погодите, она же отбыла, кажется, в санаторий. Все выдумки! Жена от тебя ушла в позапрошлом году, Володя. Ты теперь совершенно свободен.

Размышляя над судьбой Арины, которой предстоит навсегда укрыться глиняным холмом, больно стиснутой жесткой домовиной, Сапегин свернул к ближайшему кафе и спросил себе рюмку водки с лимоном. Сидеть в окружении веселых разгоряченных лиц желания не было, поэтому, поразмыслив, он увеличил заказ до ста граммов в пластиковый стаканчик, завернул лимон в салфетку и кряхтя спустился к воде. А почему, собственно, он сам никогда с ней не был? Или, все же, был? Если хорошенько порыться в памяти, может, что-то и отыщется, но это сложно. Вести счет именам и лицам – глупое дело…

Кто же ее столкнул?.. Получается, было дело третьего дня. Сушь стояла уже вторую неделю, и только после восьми вечера чуть начинался ветерок. На проспекте Мира во вторник вечером не слишком людно. Хоть и летний, но будний день. Арина пришла, конечно, немного опоздав. Минут так на десять. Доехала, наверное, на такси. Вышла, ищет взглядом его, Сапегина, на лавочке. Да только он забыл и не пришел, а явился к ней убийца.

В чем она одета? Жарко, поэтому платье тонкое, она любила очень тонкие и очень короткие платья. Ниже поясницы, сверху тугих, слегка оттопыренных, подкачанных ягодиц, виднеется легким контуром ниточка трусов. Бедра и ягодицы будто приглашают – можно коснуться, но без хамства.

Когда он подходит, Арина оборачивается смуглым овалом лица, улыбается темными глазами, розовыми мягкими губами и говорит неожиданно низким, для хрупкой своей фигуры, голосом:

– Добрый вечер!

Кирилл, не снимая солнечных очков, чуть обнимает, обозначает братский поцелуй – щека к щеке, идет не спеша, покачивая подтянутым торсом, рядом с ней к близкой речке. Они болтают, и Арина в какой-то момент говорит ему, уже ближе к верхушке моста, на подъеме, где снизу торчит шершавый бок бетонной опоры:

– Мне не нужны твои деньги, пойми. Ты же знаешь – я очень хочу быть с тобой. Твоя супруга никогда не сделает для тебя столько, сколько сделаю я. Прошу тебя, подумай!..

Кирилл курит IQOS, провожает взглядом одинокий троллейбус, уносящийся в Заречье, за которым – пустой перекресток с гневным красным глазом светофора, и говорит ей:

– Ничего себе! Ты глянь, что там, в воде!

До воды – метров двадцать, как и до подножия моста. Он перекидывает ее через чугунные перила одной рукой, не выпуская из левой свисток сигареты…

Нет, конечно. Чушь какая! У Кирилла впереди вся жизнь и отличные перспективы. Зачем ему? В конце концов, сто тысяч долларов решат вопрос с любой девушкой. Это для него небольшая сумма. Сапегин отхлебнул водки, зажевал лимоном. Наверху затихал кабацкий гомон, зато прибрежные кусты жили полной жизнью. Соловьев начинал перекрикивать своим скрипом дергач, но певцы-романтики еще вели главную партию.

Виктор Юрьевич прямо к бульвару прибыл бы на машине. Кадиллак – автомобиль заметный, да ему все равно.

– Садись, лень выходить! Тут прохладно у меня.

Да, совсем не то. Ему-то вытащить объемистый живот из кожаного чрева авто с эффективной вентиляцией да еще брести по мосту в гору – должно случиться нечто гиперважное. И Арина села бы к нему, ясно. И говорили бы они в машине. То есть вариант отпадает.

Руслан придет из дома пешком. В немного мятой, странной, хотя и не дешевой одежде. Настороженно, чувствуя подвох, будет слушать, не перебивая, думать тягуче, в такт шагам укрепляясь в зреющей мысли. Предложит молча, одним жестом, прогуляться, как раз к мосту. Там скажет примерно это:

– Ну, послушай, Ариша. Тебе самой не все понятно. Спешить с выводами ни к чему. Время терпит, я все обдумаю… Гляди-ка, кувшинки цветут… Красиво, правда?

Двумя руками ее, отвернувшуюся на миг, подмышки – и… вниз! Опять ерунда. Особо тяжкое, душегубское дело! Он-то, Руслан, единственный из компании холостяк. Никакой проблемы. Да и уболтал бы, опутал хитрыми фразами, удобным образом все бы организовал, чтобы молчала. Тут с мотивом провал…

Доктор Рогов явится немного выпивши. Конечно, возьмет с собой фляжку коньяку или предложит зайти в кафе, чтоб по-маленькой. Дальше, узнав повод встречи, слегка напряжется, но быстренько добавит топлива, будет курить под сиренью и в конце концов растрогается, обмякнет, заморгает прозрачными ресницами. Жена, конечно, и прочее. Ну, да еще одна жена не помешает. Вместе с ребеночком. Не повод, чтоб с моста кидать.

Водка в стаканчике закончилась. Вокруг настолько тихо, что если бы не коростель, Сапегин решил бы, что оглох.