Оба подумали о готах. Значит, немалая у них сила, если справились с первым сарматским войском и с Сегендшем. Не на них ли опять шла тяжелая сарматская конница?

События принимали неожиданный оборот. Возможно, сарматы приняли беглецов за готский разъезд. Если это так, они едва ли будут искать их в степи и прямиком устремятся туда, где, по их расчетам, находились готы…

Вернувшись к своим спутникам, Останя и Фалей рассказали, что видели, не скрыв предположений о готах. У Раша заблестели глаза: соплеменники были близко! Зато для остальных готы были не лучше степняков.

Отряд продолжал двигаться на север, отдаляясь от опасного соседства с сарматами. Теперь ехали медленно, рассчитывая каждый шаг. До Данапра было уже недалеко, они приближались к естественной границе Сарматии. Еще несколько дней пути, и можно будет переправиться на Правобережье, а там и росские края…

Но они недооценивали степняков. Сарматы не отказались от преследования, а лишь изменили тактику погони, действуя, подобно охотнику за дичью, который прибегает к уловкам, чтобы заполучить желанную добычу. Им ничего не стоило разгадать вечерний маневр беглецов: след от реки вел в степь. Заметив это, они спокойно устроились на ночлег. Они знали, что на измученных конях беглецы далеко не уйдут, только вконец измотают себя и лошадей, и тогда днем их запросто можно будет схватить. Преследование осложнится, если беглецы дадут отдых коням, но и в этом случае им все равно не уйти: местность изобиловала ручьями и оврагами…

Сарматская конница направлялась к Сегендшу, разрушенному готами. Первое сарматское войско — то самое, которое повстречалось сухопутному каравану купца Зенона, — попыталось остановить пришельцев и отбросить за Данапр. Битва с небольшими перерывами длилась весь день — сарматы потерпели тяжелое поражение. И вот теперь новое, во много раз большее сарматское войско шло на помощь разбитому первому. Беглецы оказались у него на пути. Естественно предположив в них готскую разведку, наблюдающую за передвижением главных сарматских сил, каган приказал отряду воинов уничтожить ее, чтобы она не успела предупредить своих о приближении сарматской конницы.

Возглавлял отряд преследователей не кто иной, как Фаруд. Приказ кагана был короток и ясен: настичь и изрубить. Фаруд еще издали различил в беглецах трех мужчин и двух женщин. Ему не надо было ломать голову над тем, кто это, он понял, что перед ним его старые знакомые — трое россов, эллин и гот. Судьба причудливо соединила его с ними, но она же и расторгла эту связь: степь поднялась на города, он оказался в одном лагере, они — в противоположном. Война развязала ему руки. С началом войны против эллинов росс и его спутники лишились покровительства степи, потому что стали на сторону эллинов и предпочли пленного гота сарматам. Отказавшись продать гота, росс Евстафий не погрешил против законов степи: он имел право распорядиться своей собственностью по своему усмотрению; но когда он возвратил готу свободу и оружие и сделал его своим другом, он нарушил степной закон: приблизив к себе врага степняков, он тем самым перешел в стан врагов и освободил Фаруда от обязанностей перед ним. Приказ кагана означал смертный приговор россу, ничто уже не могло спасти его. С ним, с его приятелем эллином и готом покончено. Женщин Фаруд пощадит: сарматы не убивают женщин, особенно таких, как эти две. Он заключит их в свою кибитку. Законы степи до поры до времени сковывали его волю, а теперь ничто не мешало ему действовать по своему желанию: брат-соперник мертв, из родичей и соплеменников никто не рискнет отобрать у него добычу, и даже если сам каган будет претендовать на одну из женщин, Фаруд волен оставить себе, кого хочет, а оставит жену росса…

Едва забрезжил рассвет, Фаруд увел своих воинов в степь и вскоре приблизился к лощине, где ночевали беглецы. Они уже покинули место ночлега и направлялись на север. До них было не более, чем полторы версты. Фаруд хлестнул коня и рванулся им наперерез.

Острое чувство близкой опасности побудило Останю взглянуть в сторону. От неожиданности он вздрогнул: преследователи будто выроста из земли, до них было менее версты. В то же мгновенье он узнал переднего всадника, скачущего на Лосе…

Маленький отряд, только что чувствовавший себя в относительной безопасности, резко ускорил бег. Испуганная Авда чуть было не упала с лошади. Все понимали: дела плохи. Достаточно будет на минуту задержаться у первого попавшегося препятствия, и степняки схватят их. Еще лучше знали это сарматы. В их неторопливости было нечто насмешливо-снисходительное по отношению к беглецам. Они не понукали коней, даже когда расстояние между ними и преследуемыми увеличилось: они были уверены, что беглецы никуда от них не уйдут и что чем энергичнее те будут нахлестывать лошадей, тем скорее выбьются из сил.

Фаруд злорадствовал, близился час его торжества. Он сотрет с себя пятно плена и воздаст своим недавним победителям тем же. Это будет сладкая месть. Гота он изрубит тут же, а росса и эллина сделает рабами. Каган не осудит его за то, что он оставит их в живых: они не готы. Его месть будет долгой: он завладеет их женщинами, а у них самих перережет на ноге сухожилие — пусть тогда кичатся силой и гордостью…

Эти мысли опьяняли его, он забыл о Лосе и допустил непоправимый просчет.

В минуту опасности трусливый человек от страха теряет рассудок, а у смелого мысль работает с неуловимой быстротой, в доли мгновенья оценивая множество спасительных вариантов.

Останя поравнялся с Фалеем — они на ходу договорились, что делать. Оба мыслили одинаково: при первом же удобном случае попытаться обмануть преследователей, выиграть у них хоть немного времени и оторваться от них. Останя предложил Фалею скакать дальше с обеими женщинами, а сам он с Рашем постарается задержать степняков и потом увести их за собой в другую сторону.

Фалей предложил поменяться ролями, но спорить было некогда, да и риск в обоих случаях был одинаков. Надо было немедленно действовать: впереди показалась полоса деревьев — лощина или овраг. Нельзя было терять ни минуты.

Останя предупредил Даринку и Авду, чтобы не отставали от Фалея, а Фалей сообщил о замысле Рашу. Гот сразу одобрил этот план, и в его смелых глазах зажглись задорные искорки.

Полоска деревьев впереди укрупнялась; для беглецов она могла означать и удачу, и гибель, смотря по тому, что это — лощина с пологими склонами или глубокий овраг.

Впереди оказалась неглубокая лощина.

— Спустишься — скачи вправо! — крикнул Фалею Останя и начал сдерживать бег коня.

Раш последовал его примеру. К зарослям они подъехали чуть ли не шагом. Раш тоже узнал Лося и, кажется, начал догадываться о намерениях Остани.

Сарматы неторопливо, уверенно приближались, уже издали слышалась угрожающая поступь тяжеловооруженных всадников, впереди которых красовался на Лосе Фаруд.

Останя резко свистнул — так он подзывал Лося, когда хотел, чтобы тот скакал к нему во весь опор. Лось встрепенулся, поднял голову. Останя свистнул еще раз — Лось резко метнулся вбок, и опешивший Фаруд вылетел из седла. Подскакали и сгрудились конники, Фаруду помогли подняться с земли. Несколько степняков кинулись ловить Лося — стрелы Остани и Раша поразили передних и задержали остальных.

Лось скатился вниз по склону, устремившись на зов своего хозяина. Останя дождался его, вскочил в седло и увидел спешащую к нему Даринку. Досаду и радость от того, что она присоединилась к нему, захлестнуло чувство ответственности за нее, но на слова времени не было.

Они поскакали влево по лощине, потом поднялись в степь. Раш вел за собой освободившегося Останина коня.

Падение Фаруда, гибель двух степняков и возникшая из-за этого пауза изменили положение беглецов. Расстояние между ними и сарматами увеличилось, а Авда и Фалей оказались вне опасности.

Посрамленный Фаруд неистовствовал. Неслыханное дело: степняк не удержался в седле! Но бешенство — плохой помощник, а одна ошибка влечет за собой другую. Солнце уже обжигало степь, воины Фаруда задыхались от жары в своих панцирях, в то время как легко одетые беглецы чувствовали себя гораздо лучше. Когда же они выехали на открытое место и Фаруд увидел, что их всего трое, он завыл от злобы: хитрый росс не только вернул своего коня, но и обманул степняков! Эллин с другой женщиной исчезли, просочились сквозь пальцы, как песок, их уже не догнать, они успели отдалиться не менее чем на десять верст…