Любава оказалась мужественнее Урбана — в этот раз она не испугалась Вивеи. Она накинула на руки Остани и Даринки убрус с письменами Лады. Любава простила дочери самовольство и благословила ее брак! Раздался новый взрыв голосов: жена не последовала примеру мужа! Пронзительный голос Вивеи врезался в беспорядочный шум:

— Одумайся, глупая женщина! Будут тебе за то новые беды!

Вивею боялись, ее пророчества принимали всерьез. Общее мнение начало склоняться на ее сторону, но вмешался Фалей.

— Злая ведьма! — крикнул он. — Твои слова — мутная вода! Разве этой ночью у тебя у самой молния не спалила стог сена?! Боги наказали тебя за твою ложь!

— Чужеземец! — взвизгнула Вивея. — Какое тебе дело до наших богов? Ты — сущий дьявол!

— Опять врешь, Вивея! Боги россов — мои боги, я служу жизни, а ты сеешь зло! Прочь отсюда!

В его голосе была такая сила, что Вивея сжалась, а люди Акилы заторопились по дороге на Вежино. Телега с Вивеей двинулась за ними.

Братья и сестры уже окружили Даринку, Любава обнимала ее, а ошеломленный случившимся Урбан все еще не пришел в себя: дела принимали слишком серьезный оборот. Дом и хозяйственные пристройки к нему можно будет возвести заново — потери, в общем, не так уж велики, тем более что хлеб, скот и нужные вещи удалось спасти от огня. Гораздо хуже — гнев Темной Вивеи: за ней стоял воевода Бронислав. Что теперь будет?

— Урбан, забирай семью и все остальное — поедем в Вежино, там мы построим тебе новый дом! — предложил Останя.

— Никуда я не поеду, — хмуро возразил Урбан. — У меня достаточно родичей, чтобы построиться здесь. Бери свою жену и уезжай куда хочешь!

Любава всплакнула, расставаясь с дочерью, братья и сестры тоже неохотно простились с Даринкой: она была любимицей семьи.

Останя и Даринка поклонились родителям и сели на коней. Едва они отъехали от Загорья, в землю перед ними вонзилась стрела. Останя узнал ее по черному оперению: от Акилы. Это был вызов. Останя выхватил стрелу из земли, наложил на лук. Тетива зазвенела, стрела круто взмыла ввысь и упала перед конниками Акилы: вызов принят!

Останя и Даринка были уже на Красной горке, когда сзади до них донеслись тревожные крики. Всадники оглянулись: вдали, за Загорьем, в небе тянулся столб черного дыма. Накликала таки Вивея беду: приближался враг!

Загорье и Вежино — села окраинные, но не самые близкие к степи. Перед ними было еще с десяток селений, разбросанных по берегам рек, впадающих в Данапр. Окраинные села — глаза и уши росского мира. День и ночь люди в них были настороже: с рассвета до темна на вышках, у огромных куч сухого хвороста, густо политого дегтем, дежурили дозорные — обычно юноши и подростки — и поглядывали вдаль, в степную сторону. Оттуда время от времени появлялись орды кочевников, страшные в своей жестокости и разрушительной силе. Получив отпор, они откатывались назад, оставляя после себя трупы и пожарища. Три-четыре раза в столетие, а то и чаще, случались такие кроваво-огненные приливы и отливы. Умудренный летами росс переживал их не однажды, и если судьба покровительствовала ему и он не падал бездыханный на поле брани, то крепко-накрепко наказывал детям и внукам не доверять степи, быть всегда начеку, чтобы в любой час вскочить на коня и стать на защиту своего племени, на защиту детей, жен и матерей. Так повелось еще со времен беспощадных киммерийцев[32], предавших огню и мечу земли многих народов, так было во времена скифов, заставивших трепетать от страха тогдашний мир[33], так было и теперь, при сарматах, лавины которых хлынули из танаисских далей в северные припонтийские просторы, вытеснили из них скифов и стали грозой степи. Да и как было не стать ею! Нелегко было устоять против тяжеловооруженной сарматской конницы, против их тяжких мечей и длинных копий, против их множества и решимости подчинить себе все встречные племена! Даже эллины, раскинувшие свои селения по северным и северо-восточным берегам Понта, с трудом отбивались от них. А в степи рыскали не одни сарматы. Племен на земле много, и все в движении. Какое же из них появилось у росского порога?

Времена наступали тревожные, близились события, которым суждено было изменить судьбы народов и государств. Рим одряхлел. Почувствовав его слабость, к рубежам колоссальной империи устремились орды варваров: с севера надвигались готы, у берегов Истра изготовились для нападения геты и карпы, в припонтийских степях все активнее становились сарматы, особенно с тех пор, когда самые воинственные из них — аланы[34] — скатились с северного Кавказа к рубежам малоазийских провинций Рима; а в Приуралье уже поворачивали своих низкорослых гривастых коней на запад орды гуннов… Всех их манили к себе богатства империи, а это по-своему объединяло варварские племена в один антиромейский союз, что, однако, не мешало им враждовать между собой.

В это неспокойное время, сулившее народам нескончаемые беды, один только росский мир оставался цельным. Россы жили привычной жизнью, широко и свободно расселяясь по земле, — сначала в родовых градах, окруженных высоким тыном, потом в открытых селениях вдоль рек и озер. Здесь уже роды смешались, образуя ответвления единой племенной общности. Россы чтили законы предков, они пахали землю, растили хлеб, варили железо, бортничали. Их жизнь не была безоблачна, они нередко ссорились между собой, но к оружию прибегали только в случае крайней нужды. Они радушно принимали чужеземцев, если те шли к ним не с мечом, а с товарами. Гости с берегов южного моря находились под их особым покровительством. Караваны эллинских судов беспрепятственно поднимались по Данапру в глубь росской земли. Эллины везли соль, ткани, украшения из бронзы и золота, кубки, чаши, вино, дорогостоящее оконное стекло. Россы брали многое, особенно охотно соль и изделия из металла, а эллины выменивали у них меха, шкуры, хлеб, мед. Покровительство россов эллинским купцам заходило так далеко, что обида, нанесенная гостям в каком-нибудь одном селе, воспринималась в других селениях как оскорбление чести всего племени, и, случалось, провинившихся сурово наказывали. Эллины с похвалой отзывались о росском гостеприимстве и дорожили им.

Но если к россам шли с мечом, об этом тотчас узнавал весь росский край. В небо устремлялись черные дымные столбы, разнося по округе тревожную весть. Тогда разом стихали внутренние ссоры, и росская земля ощетинивалась копьями, стрелами и мечами. Женщины и дети уходили в лесные грады, куда до них не мог добраться враг, а мужчины садились на коней или пешими сходились у своего воеводы. Пеший в лесах не уступит конному: там, где всадник с трудом продирается сквозь чащобу, пешему в любую сторону открыта дорога.

Первый удар врага принимали на себя окраинные заставы — они сдерживали чужаков и с боями отходили в глубь росского края, а по пути к ним присоединялись новые воины. Росская земля превращалась в могучую дружину. Чем сильнее на нее давили извне, тем с большей силой она отбрасывала от себя врага, пока не сокрушала его. Так издавна поступали предки россов, так они завещали поступать внукам и правнукам.

В свое время на росскую пружину наткнулись киммерийцы и скифы, опробовали ее на себе и сарматы.

Россы приспособились к соседям-степнякам: они знали, чего можно от них ждать и как от них защититься. Опаснее сарматов были готы. Слух о них доходил до юго-восточных росских окраин из низовий Одра и Вистулы, где пролегала неустойчивая граница между северо-западными россами и германцами. Готы были многочисленны и воинственны. Как и россы, они жили в лесах и лесостепях, поэтому без труда находили самые запутанные лесные тропы. Готы доставляли немало хлопот северо-западным россам, а с тех пор как готы снялись со своих земель и двинулись в сторону припонтийских степей, слухи о них становились все тревожнее. Росские земли оказались сжатыми с двух сторон: на юго-востоке были сарматы, с северо-запада надвигалась лавина готов.