Леди молча поднялась по ступенькам к двери.

— Откроешь?

— А вдруг там кошмарное логово древнего чудовища?

— Не кошмарнее твоего кабинета в Академии, я полагаю. А чудовище вполне себе милое. Жизнь доказала, что древние чудовища — совершенно очаровательные существа. Некоторые из них обладают умом и сообразительностью.

— Откуда такие сведения? — мастер приложил ладонь, и дверь распахнулась.

— Книги, рассказы очевидцев, наблюдения.

— Наблюдения, значит… Шутить изволите, миледи? — он потянулся к шандалу со свечами, но Тайри остановила его.

— Не надо, не зажигай.

Нет так нет — в темноте оба видели вполне сносно. Гай притянул девушку к себе, привычно зарылся носом в пахнущие жасмином и горькими травами волосы.

— Погоди, — шепнула она, — я никому не позволю нас потревожить.

Тайри творила защиту. Точно многослойная броня, маленький дом в старинном квартале укрывали чары молчания, чары, отводящие глаза, защитные чары, способные выдержать серьезное физическое и магическое нападение… Нити волшебства вплетались в перекрытия, стены, фундамент; врастали в пол и крышу, пронизывали все вокруг, превращая скромное жилище ваюмна в маленькую неприступную крепость.

— Боюсь, ты переполошила сейчас все императорские службы, — восхищенно улыбнулся наставник, когда Тайри завершила задуманное.

— Вот уж о чем я меньше всего беспокоюсь.

— Что же волнует тебя на самом деле?

— Ты.

— Я?! Тоже мне повод…

— Тебя сегодня чуть не убили, — голос в очередной раз ее подвел и выдал больше, чем хотелось бы, да и Создатель с ним. Не время и не место скрывать свои чувства, откладывать на потом разговоры о важном. Можно и не успеть, — у меня до сих пор сердце останавливается, стоит только вспомнить…

— Не надо, родная, не вспоминай, — попросил Гай, прижимая к щеке ее ладонь, — все в прошлом и все обошлось.

— Я попытаюсь. Не хочу думать и помнить ни о ком, кроме тебя. Хотя бы здесь и сейчас, — Тайри решительно обняла мастера, спрятав лицо у него на груди.

— Милая, я не каменный, — хрипло прошептал он, когда ловкие пальчики юной леди разобрались с застежкой его куртки.

— И слава Творцу.

— Ты сводишь меня с ума…

— Не похоже.

— Ах, не похоже!!!

Он знал ее разной: безудержно веселой, беспечной, сосредоточенной, деятельной, дерзкой, разгневанной, печальной, растерянной… Но никогда — такой. Беззаветно доверившейся и отчаянно, бесконечно нежной, трепетной, а еще — горячей. Горячими были руки, горячими были губы, каждое прикосновение которых будило в нем ответный огонь. Тот самый, что с легкостью сжигает все ненужное, наносное, оставляя лишь его — настоящего. Он позабыл все слова, только шептал, как молитву, ее имя — если огонь не перехватывал дыхание. А потом он сам стал огнем, исчез, растворился, отдал себя без остатка и мечтал только об одном — никогда не возвращаться туда, где его ждала разлука с любимой. Лучше уж стать невесомым горьким пеплом, чем увидеть когда-нибудь ее слезы.

В самый темный предрассветный час из осеннего тумана соткалась тонкая девичья фигурка. Никаких деталей, лишь силуэт, чуть более яркий, чем тьма вокруг. Она подошла к одному из домов и, запрокинув голову, долго смотрела на окно невысокого второго этажа.

— Спите… — едва слышно прошептала она. — Это хорошо. Никто не удивится, если кое-кто не проснется. Тот, кто мешает, должен уйти…

Блеклые искры слетели с ее ладоней, но, встретив невидимое препятствие, истаяли, так и не достигнув цели.

— Не вышло и не выйдет, дитя, — произнесла темнота уверенным баритоном, — ты все еще не поняла? Это не твой мир, и, тем более, не твое время. Возвращайся, откуда пришла, и жди своего часа.

Силуэт задрожал и растаял, а вместо него появилась совсем иная фигура: высокая, широкоплечая — мужская, закутанная с головы до ног в плащ цвета песка. Лицо тонуло в капюшоне, из кармана свисали длинные жемчужные четки, слегка светившиеся в темноте. Новый наблюдатель неуловимым движением руки сотворил из тумана ступеньки, легко поднялся к окну на втором этаже и замер, задумавшись.

— Не трогай их, пожалуйста, — прозвенело чистой капелью откуда-то снизу.

— И не собирался, — с доброй усмешкой ответил высокий, — засмотрелся просто, как много всего у некоторых случится. Не хочешь ли сама взглянуть, Хрустальный голосок?

Невысокая хрупкая девушка в серебристом наряде осторожно ступила на призрачную лестницу.

— Не бойся, она не рассыплется.

— Что тебя привлекло? Любовь тут случилась, и я ни за что не поверю, что ты пришел сюда смотреть на влюбленных. Ты их видел…

— Видел от рождения мира множество и, надеюсь, увижу еще не раз до его гибели, — высокий примирительно поднял руки, — ты зря подумала дурное, Хрустальный голосок. Лучше представь, что каждый отпущенный им день жизни — это крохотная бусинка в ожерелье. А теперь взгляни сама…

В едва освещенной слабым уличным фонарем комнате спали двое: счастливо улыбавшийся своим грезам мужчина и обнявшая его юная женщина. Вот на нежной шее женщины проявилась одна нитка бус, за ней другая — длиннее, третья… У мужчины тоже появилось ожерелье, короче и проще.

— Видишь те, что сияют золотом у обоих? — спросил высокий, — Это их счастье. А за ними — багровые — это дни перед расставанием. Про черные сама догадаешься? Молодец, Хрустальный голосок.

— А дальше? Почему у него все бусины одинаковые?

— Одинаковые, но особенные. Серые с золотым налетом воспоминаний. Это единственное, что ему останется. Недолгая жизнь и такая же надежда. Если он не сделает нечто, способное изменить всё. Иногда такое возможно. А вот ей… Ей обещано многое, хоть и не даром. Видишь, тут совсем черно, а за этим идут ярко-алые — очередная победа над чьей-то смертью. Вон там ровные голубоватые: она успокоится и перестанет себя терзать. А вот светлое серебро: радость долгожданной встречи, обретение потерянного.

— Смотри, там, в середине четвертой нити снова сияет золото! Только…

— Да, очень нескоро и после тяжелых испытаний. Некоторым нужно потрясение, чтобы снова начать жить. Видишь, среди золота одна бусина сверкает алмазом? Это называется исполнившееся предназначение. Увы, наша леди — судьба совсем другого… мужчины.

— Что означают мутно-зеленые бусины? Я вижу их довольно много.

— У тебя зоркие глаза, Хрустальный голосок. Это разочарования, боль, обиды. Что еще ты видишь?

— Кое-где между бусинами есть промежутки, а одна нитка почти пустая…

— Да. Несколько раз она будет на пороге смерти. А пустая нитка… Эта девочка отдаст всё свое оставшееся время, чтобы жил кто-то другой. Иногда ведь достаточно произнести пару слов, чтобы тебя услышали.

— Это, наверное, очень страшно — умирать осознанно.

— Ей не будет страшно, поверь. Все свои страхи она оставит в прошлом.

— А он?

— Он вряд ли ее переживет, и, возможно, даже догадается, что любимой больше нет… И, скорее всего, встретится с ней — за Гранью. Тот, кто держит нашу Вселенную на ладони, почему-то любит самых слабых, ставших сильнее сильных, сумевших пронести через все испытания каплю его огня…

— Ты, получается, смертных не любишь?

— Я беспристрастен… в каждый конкретный момент. Если ты помнишь, эта девочка должна была стать одной из моих служительниц. Ее ждала удивительная судьба, но она выбрала его.

— И теперь ты мстишь?

Высокий рассмеялся легко и искренне, совсем по-человечески.

— Зачем? Все устроилось к лучшему. Не зря же смертным дано право самим решать очень многое, и выбор этот неприкосновенен. Тем более, что она мне ничего не должна, а вот я, похоже, еще буду ей должен. У нее долгая дорога впереди, так зачем мне мешать? Досмотреть до конца намного интереснее.

— Спасибо за откровенность. Теперь я и мои сородичи будем спокойны.

— Эти двое вам зачем-то нужны? Вы все еще ищете храм?

— Мы надеемся, что эти двое найдут его там, куда нам не попасть.