Иногда ветер доносил с полей Знаменского совхоза отдаленный, смягченный расстоянием гул машин. В совхозе был уже не один трактор, и рожь не жали по-крестьянски серпами, а косили машинами.

Пантушка завидовал рабочим совхоза и не понимал, почему крестьяне не купят вскладчину одну жатвенную машину на всю деревню. Ему казалось, что мужики почему-то не любят машин, жалеют на них денег.

«Если бы в деревне была машина, — думал Пантушка, — я научился бы работать на ней. Пошел бы к машинисту и попросил: научите меня ездить на тракторе и на жнейке. Я окончил школу, я все пойму. И машинист научил бы. Чего ему стоит!»

Какие только мечты не рождались в Пантушкиной голове в эти знойные дни, когда солоноватый пот обливал тело, когда ныла от боли уставшая поясница и распухали пальцы, а ветер доносил гудение машин, радостное, как хорошая песня.

Однажды в разгар лета Трофиму прислали из волостной милиции бумажку, в которой сообщалось, что он вызывается в суд свидетелем по делу о хищении церковных ценностей в селе Успенском.

— Доактивничал, — заворчала Фекла. — В суд вызывают. Срам-то какой, батюшки!

— Не тарахти! — прикрикнул на нее Трофим. — Свидетелем вызывают.

— Хоть бы кем! Одно слово, суд, — не унималась Фекла.

— Суд этот не прежний, не царский. Слышишь, тут написано: «Народный суд». То-то!

Маленькая бумажка оживила, растревожила в памяти Пантушки мечты о кладе, о церковных ценностях, которые до сих пор не были найдены. И ему захотелось снова отправиться в каменоломни. Весной он мечтал найти драгоценности ради хлеба, а теперь, когда хлеб уродился, он купил бы на золото машин для всей волости.

Но пока было не до поисков. Надо было убирать хлеб. Как-то на дороге показался человек на велосипеде. Пантушка воткнул серп в сноп и стал смотреть на счастливого, как он считал, человека.

— Да ведь это Игнатий! — воскликнул он. — Право, Игнатий.

Велосипедист быстро приближался.

— Он самый, — подтвердил Трофим.

— Дядя Игнаша-а-а! — закричал Пантушка что было силы, замахал рукой.

Стародубцев узнал Бабиных, свернул на их полосу, лихо подъехал и спрыгнул с велосипеда.

— Здорово!

— Здорово, Игнатий! Садись, покурим. — Трофим снял картуз, вытер подолом рубахи потное лицо. — Ты, брат, на самокате.

— А что же! Богатеем! — На лицо Стародубцева набежала веселая улыбка. — Дали вот мне, теперь у мужиков подводы не стану брать.

Глаза Пантушки так и прилипли к велосипеду, к блестящим спицам, к никелированному рулю, к пружинам под седлом. До революции на всю волость был один велосипед у сына помещика, а теперь вот появился у бывшего пастуха. Пантушка не представлял, себе, как это можно катиться на двух колесах и не упасть. Удивительно! А Стародубцев вон катит — ни на каком рысаке не догонишь.

— Дядя Игнаша! Трудно научиться на самокате?

— Кому как. Я научился за один день.

Всему, что говорил Стародубцев, Пантушка верил. Но чтоб научиться ездить на двух колесах за один день, — этому он не мог поверить.

— Все по делам ездишь? — спросил Трофим у Стародубцева.

— Да, не ради прогулки.

— Не слышал, как там дело-то? — поинтересовался Трофим.

— С попом-то?

— Со всеми.

— Почти во всем сознались. Отец Павел первый признался и рассказал, как с икон оклады серебряные снимал. Ну, показал он, будто отвез ценности в монастырь, отцу Илиодору. А Илиодор, знаете, мертвый, с него не спросишь. Монахи разбрелись, а которых нашли, говорят, не знаем. В общем, в монастыре ничего не нашли; так, были пустые хлопоты. Тимофей говорит, что знал о действиях попа, а донести, мол, не догадался.

— Хитер бес! — вскричал Трофим. — Врет! Вместе с попом все делал.

— Конечно.

— Ну, а дальше?

— Степка совсем умалишенным прикинулся. На все вопросы отвечает молитвами. Помещали его в больницу сумасшедших. Ну, доктора говорят, что притворяется.

— Ну и как же?

— Судить будут. Судаков-то вовсе не Судаков. Это знаете кто? Брагин! Помещик Брагин. На Степку он показал, будто Степка игумена убил. Пытал, где церковное золото спрятано.

— Вот так дела! Слышишь, мать?

— Ой, страх-то какой! Господи боже! — воскликнула Фекла.

— Ну? — торопил Трофим Стародубцева.

— Правда, он будто бы сам не видел этого, а знает со слов Степки. Если суд не установит за Степкой убийства, его осудят за участие в хищении церковных ценностей.

— Вот шайка собралась! — сказал Трофим, довольный тем, что мошенников нашли. — Построже бы их судить надо.

— Это уж от суда зависит. Как суду революционная совесть подскажет. Суд — карающий меч революции, — многозначительно произнес Стародубцев.

— А где же ценности? — спросил Пантушка.

— Кто их знает! — Стародубцев взялся за велосипед. — Будьте здоровы!

Показательный суд состоялся в один из воскресных дней в начале августа, когда рожь с полей была уже убрана и шла жатва яровых.

На базарной площади села Успенского, напротив церкви, в тени берез был поставлен стол, накрытый кумачом. Шагах в пяти перед столом — скамейки для подсудимых. На березе висел истрепанный ветром кусок старых обоев, на котором фиолетовыми чернилами было написано:

Это объявление написал Стародубцев, приехавший в Успенское накануне суда.

В воскресенье, в полдень, площадь заполнилась народом, и начался суд.

За красным столом уселись судьи. Председатель суда, пожилой человек в старой военной гимнастерке, встал, объявил суд открытым.

— Комендант суда!

— Есть! — бойко ответил Стародубцев, приложив руку к бескозырке. Назначенный на сегодня комендантом суда, он надел кобуру с наганом и саблю, начистил ботинки до блеска, нагладил широкие флотские брюки.

— Комендант суда, — повторил председатель, — удалите свидетелей!

— Есть! Товарищи свидетели! Прошу пройти в школу.

— Приведите подсудимых.

Толпа загудела, заколыхалась, все смотрели в сторону пожарки, откуда красноармейцы вели подсудимых. Между конвойными шагал священник, за ним Тимофей, Степка и Брагин.

Стародубцев велел подсудимым сесть на скамью перед столом, за которым сидели судьи.

Председатель суда раскрыл папку и стал читать:

— «Слушается дело по обвинению священника села Успенское Богоявленского Павла Васильевича, жителей того же села Редькина Тимофея Даниловича и Кривова Степана Саввича, а также Брагина Аполлона Викторовича, человека без определенного места жительства, в том, что они по предварительному сговору похитили из церкви села Успенского нижепоименованные драгоценности, принадлежащие государству и переданные во временное пользование общине верующих. — Председатель перечислил все вещи и продолжал: — Обвиняемые сделали это с целью воспрепятствовать покупке на церковные драгоценности хлеба для раздачи голодающему населению. Обвиняемые Богоявленский, Редькин и Кривов виновными себя признали. Обвиняемый Кривов совершил также убийство игумена Знаменского монастыря Илиодора».

— Неправда! — закричал Степка, вскакивая с места, но подбежавший Стародубцев приказал ему сесть и не нарушать порядок.

Председатель продолжал читать:

— «На предварительном следствии подсудимый Кривов не признал себя виновным в убийстве игумена, но свидетельскими показаниями и обстоятельствами дела он изобличается в совершенном преступлении.