Ришар, чувствуя, что краснеет под пристальным взглядом Моншармена, взял матушку Жири за руку и жестоко встряхнул. Он вскричал громоподобным голосом:

– Почему я знаю лучше, куда делись эти деньги? Почему?!

– Потому что они прошли через ваш карман! – выдохнула старая дама, глядя на него, как глядят на порождение дьявола.

Теперь настала очередь Ришара. Он был сражен, как ударом молнии, сначала тяжестью неожиданного обвинения, потом подозрительным взглядом Моншармена. Утратив самообладание, столь необходимое ему в тот момент, он едва собрался с силами, чтобы отвергнуть столь гадкое обвинение.

Так самые невинные люди, застигнутые врасплох, то бледнеют, то краснеют, могут пошатнуться, или выпрямиться, или рухнуть в бездну, или протестовать, или вообще молчать, когда надо бы говорить или хотя бы бормотать что-нибудь, оказываются виноватыми – ни с того ни с сего.

Моншармен унял воинственный порыв, с которым ни в чем не повинный Ришар готов был броситься на мадам Жири, и ласково задал ей вопрос:

– Как могли вы заподозрить моего коллегу в том, что он положил себе в карман двадцать тысяч франков?

– Я ничего такого не говорила! – заявила с вызовом матушка Жири. – Просто я собственными руками вложила эти двадцать тысяч в карман господина Ришара. – Потом добавила вполголоса: – Тем хуже, раз уж так вышло, пусть Призрак простит меня.

Ришар собирался снова возмутиться, но Моншармен властно удержал его:

– Извини! Позволь этой женщине объясниться. Я сам расспрошу ее. А вообще-то, странно, что ты взял подобный тон. Мы близки к раскрытию этой загадки, а ты так разгневался. Ты не прав. Меня, например, это просто забавляет.

Мадам Жири с видом жертвы подняла на него глаза, в которых светилась несокрушимая вера в свою невиновность:

– Вы говорите, что в конверте, который я сунула в карман господина Ришара, было двадцать тысяч франков, но повторяю: я ничего об этом не знала, да ведь и господин Ришар сам не знал.

– Вот! Вот! – подхватил тут же Ришар, сразу повеселев, что весьма не понравилось Моншармену. – Я тоже ничего не знал! Вы кладете мне в карман двадцать тысяч, а я об этом не знаю. Интересное дело, а, мадам Жири?

– Да, – кивнула грозная дама, – это правда. Ни вы, ни я – мы ничего не знали об этом. Но вы-то точно должны были в результате обнаружить эти деньги.

Ришар попросту проглотил бы мадам Жири, если бы здесь не было Моншармена, но тот невольно служил ей защитой, и допрос был продолжен:

– Какой именно конверт вы положили в карман господина Ришара? Ведь не тот, что был дан нами: его вы на наших глазах унесли в ложу номер пять и там денег не было?

– Простите, как раз тот, который дал мне господин директор, я и сунула ему в карман, – объяснила матушка Жири. – А другой, совершенно такой же, я положила в ложу Призрака, тот был у меня в рукаве, и его дал мне Призрак!

С этими словами матушка Жири вытащила из рукава запечатанный конверт, во всем, включая надпись, похожий на тот, в котором лежали двадцать тысяч. Директора выхватили его. Рассмотрев, они констатировали, что печать на конверте – их собственная. Вскрыли конверт… Внутри оказалось двадцать билетов «Sainte Farce» – точно таких, которые привели их в недоумение в прошлом месяце.

– Как это просто, – заметил Ришар.

– Совсем просто, – торжественно подтвердил Моншармен.

– Самые эффектные фокусы – всегда самые простые. Достаточно иметь ловкого сообщника…

– Или сообщницу, – подхватил Моншармен и продолжил, не сводя взгляда с мадам Жири, словно желая ее загипнотизировать: – Так это Призрак вручил вам конверт, Призрак заставил вас подменить его, не так ли? Призрак сказал, чтобы вы положили другой, подмененный конверт в карман господина Ришара?

– Да, именно он!

– Тогда не продемонстрируете ли вы нам свои способности, мадам? Вот конверт. Делайте, как если бы мы ничего не знали.

– К вашим услугам, господа.

Матушка Жири взяла конверт с двадцатью тысячами и направилась к двери, собираясь выйти. Но директора перехватили ее:

– Ну уж нет! Не стоит нас разыгрывать еще раз! С нас довольно!

– Простите, господа, – извинилась пожилая женщина. – Простите… Вы сказали, чтобы я сделала все так, будто вы ничего не знаете. Так вот, если бы вы ничего не знали, я бы ушла с вашим конвертом.

– А как бы вы тогда сунули его в мой карман? – вопросил Ришар, на которого косо поглядывал Моншармен, продолжая держать в поле зрения мадам Жири, что было весьма затруднительно. Но Моншармен был готов на все, чтобы докопаться до истины.

– Я должна была положить его в ваш карман в тот момент, когда вы меньше всего этого ожидаете, мусье директор. Вы ведь знаете, что по вечерам я часто прогуливаюсь за кулисами и, как мать, имею право отводить дочку в фойе балета, приносить ей носочки, когда идет дивертисмент, и маленькую фляжку, то есть вхожу и выхожу когда вздумается. Там снуют держатели лож и прочие… Да и вы, мусье, тоже бываете там. Так вот, я прохожу сзади вас и незаметно опускаю конверт в задний карман вашего фрака. И никакого колдовства!

– Никакого колдовства! – прорычал Ришар, вращая глазами, как Юпитер-громовержец. – Никакого колдовства! Но вот я ловлю вас на слове, старая ведьма!

Ругательство обидело почтенную даму меньше, чем сомнение в ее честности. Она выпрямилась и, окрысившись, выставила вперед все три зуба:

– Это насчет чего же?

– Насчет того, что в тот вечер я выходил в зрительный зал понаблюдать за ложей номер пять и за фальшивым конвертом, который вы туда отнесли. И ни разу не спускался в фойе балета.

– Так это не в тот вечер я сунула вам конверт, мусье директор! Это было на следующем спектакле! Погодите, то был вечер, когда заместитель министра…

При этих словах Ришар резко остановил мадам Жири.

– И правда, – нахмурился он. – Что-то припоминаю… Теперь вспомнил! Господин заместитель министра пришел за кулисы и вызвал меня. Я спустился в фойе балета, заместитель министра и его заместитель были уже там. Вдруг я поворачиваюсь… И сзади стоите вы! Мне даже показалось, что вы задели меня, и больше никого сзади не было. О, я как сейчас вижу вас!

– Да, так оно и было, господин директор, так оно и было! Тогда-то я и завершила эту проделку… Этот карман очень удобный!

И мадам Жири продублировала свои слова жестом. Она прошла за спину Ришара и так ловко, что сам Моншармен, который смотрел во все глаза, поразился, опустила конверт в карман господина директора.

– Ну конечно! – воскликнул немного побледневший Ришар. – Весьма ловко со стороны Призрака! Перед ним стояла проблема: устранить опасного посредника между тем, кто дает двадцать тысяч франков, и тем, кто их принимает. Потом ему оставалось лишь взять их из моего кармана так, чтобы я не заметил, тем более что я даже не знал, что деньги там… Великолепно, не правда ли?

– Великолепно! Разумеется, великолепно, – проворчал Моншармен. – Только ты забываешь, Ришар, мой друг, что из этих двадцати тысяч, вложенных в этот конверт, половина принадлежала мне, а в мой карман ничего не положили…

Последняя фраза Моншармена слишком прозрачно намекала на подозрение, под которым отныне находился его коллега. В конце концов после бурных объяснений было решено, что с этой минуты Ришар будет беспрекословно слушаться Моншармена и помогать ему искать мерзавца, разыгравшего их.

Теперь мы подходим к антракту после сцены в саду, когда секретарь Реми, от которого ничто и никогда не ускользает, отметил странное поведение директоров, и нам легко будет понять, почему они вели себя столь нелепым образом, который так не соответствует директорскому достоинству.

Поступки Ришара и Моншармена были обусловлены только что сделанным ими открытием; поэтому, во-первых, в тот вечер Ришар должен был в точности копировать свои передвижения и жесты в день исчезновения первых двадцати тысяч франков; во-вторых, Моншармен не должен был ни на секунду упускать из виду задний карман фрака Ришара, куда мадам Жири должна была вложить новый конверт.