Кристина все приближалась к своему зеркальному отражению, и оно надвигалось на нее. Обе Кристины – настоящая и зеркальная – в конце концов коснулись друг друга, слились воедино, и Рауль протянул руку, чтобы сразу схватить обеих.

Но вдруг какая-то удивительная сила заставила Рауля покачнуться, и он был отброшен назад, а в лицо ему дохнуло холодом; уже не две, а четыре, восемь, двадцать Кристин кружились вокруг него с такой легкостью, насмехались над ним и столь стремительно ускользали, что он не мог дотронуться ни до одной. Наконец все снова пришло в неподвижное состояние, он увидел в зеркале себя. Но Кристина исчезла.

Он бросился к зеркалу, но наткнулся на стену. Никого! А в артистической все еще раздавалась далекая страстная мелодия.

Рауль прижал ладони ко лбу, на котором выступили капельки пота, ущипнул себя, усилил пламя газового фонаря. Он был уверен, что все это ему не снится: он оказался в центре какой-то чудовищной игры, тяжелой в физическом смысле, игры, которой он не понимал и которая, возможно, его уничтожит. Рауль казался себе каким-то отважным принцем, который перешел дозволенную границу волшебной сказки и потому не должен удивляться, что стал игрушкой неких магических явлений, которые он, сам того не сознавая, вызвал силой своей любви…

Но как? Каким образом исчезла Кристина?

Откуда она появится вновь?

И вернется ли она? Увы! Она же сказала ему, что все кончено! А сквозь стену доносилось по-прежнему: «Судьба навек связала нас с тобой…» Со мной? С кем?..

Тогда, в полном изнеможении, побежденный, с помутившимся разумом, он опустился на то самое место, где только что сидела Кристина. Так же как она, он уронил голову на руки. Когда он поднял ее, по его юному лицу струились слезы – настоящие тяжелые слезы, какими плачут завистливые дети, слезы, которыми оплакивают горе, отнюдь не воображаемое, но знакомое всем влюбленным на земле. Он высказал его вслух:

– Кто же этот Эрик?

На следующий день после того, как Кристина исчезла прямо у него на глазах – какое-то ослепление, заставившее его усомниться в трезвости собственного рассудка, – виконт де Шаньи отправился проведать госпожу Валериус. Его глазам предстала идиллическая картина.

У изголовья кровати старой дамы, вязавшей сидя в постели, Кристина плела кружева. Никогда еще над девичьим рукоделием не склонялся более прелестный овал лица, более чистый лоб, более нежный взгляд. Щеки девушки вновь обрели свежесть, исчезли синеватые тени вокруг глаз. Это было уже не то трагическое лицо, что Рауль видел накануне. И если бы молодой человек не решил, что легкий налет грусти на ее чертах – последний признак той невероятной таинственной драмы, приключившейся с бедной девушкой, он мог бы подумать, что Кристина не имела к этим событиям никакого отношения.

Она, не выказав никакого волнения, поднялась ему навстречу и протянула руку. Но Рауль был так потрясен, что молча стоял, абсолютно подавленный, не в силах даже пошевелиться.

– Так что же, господин де Шаньи! – воскликнула матушка Валериус. – Вы уже не узнаете нашу Кристину? «Добрый гений» вернул ее нам.

– Матушка! – живо прервала ее девушка, покраснев до ушей. – Я думала, что об этом и речи больше нет. Вы же знаете, что нет никакого гения музыки.

– Девочка моя, он же целых три месяца давал тебе уроки!

– Матушка, я ведь обещала вам скоро все объяснить… Во всяком случае, я на это надеюсь; а до того дня вы обещали хранить молчание и не задавать никаких вопросов.

– Да, если бы ты дала мне слово больше меня не покидать! Но ты ведь этого так и не пообещала, Кристина.

– Матушка, все это, должно быть, неинтересно господину де Шаньи…

– Вы ошибаетесь, мадемуазель. – Юноша попытался сделать свой голос твердым и мужественным, но тот все еще дрожал. – Все, что касается вас, очень меня интересует, и когда-нибудь вы, возможно, это поймете. Не скрою, я удивлен не меньше, чем обрадован, найдя вас рядом с вашей приемной матушкой, хотя все то, что произошло вчера между нами, то, что вы мне рассказали, и то, о чем я мог лишь догадываться, никоим образом не предвещало столь скорого возвращения. И я буду очень рад, если вы не станете упорствовать. Госпожу Валериус также не может не беспокоить это зловещее приключение, которое будет угрожать вам до тех пор, пока мы не раскроем его суть, иначе это приключение, Кристина, обернется для вас катастрофой.

При этих словах матушка Валериус беспокойно зашевелилась.

– Что это значит? – воскликнула она. – Так, значит, она в опасности?

– Да, мадам, – храбро заявил Рауль, несмотря на знаки, которые подавала ему Кристина.

– Боже… – задыхаясь, проговорила добрая и наивная старушка. – Ты должна все мне рассказать, Кристина! Почему ты успокаивала меня? А о какой опасности вы говорите, господин де Шаньи?

– Ее простодушием злоупотребляет самозванец!

– Ангел Музыки – самозванец?

– Она же сама вам сказала, что нет никакого Ангела Музыки.

– О, ради всего святого! Что же все-таки происходит? – умоляюще сказала бедная старушка. – Вы меня убиваете!

– Мадам, всех нас – и вас, и Кристину – окружает земная тайна, которой следует опасаться больше, чем всех призраков и гениев, вместе взятых.

Матушка Валериус в ужасе повернулась к Кристине, но та уже бросилась к своей приемной матери и сжала ее в объятиях.

– Не верь ему, милая матушка, не верь ему, – повторяла она, стараясь успокоить ее своими ласками, потому что старая дама душераздирающе вздыхала.

– Тогда обещай, что никогда меня не оставишь! – умоляла вдова профессора.

Кристина молчала. Рауль поддержал госпожу Валериус:

– Вы должны это обещать, Кристина. Это единственное, что может нас успокоить – меня и вашу матушку. Мы же более не зададим вам ни одного вопроса о прошлом, если вы обещаете впредь оставаться под нашей защитой.

– Я вовсе не прошу вас о таком обязательстве и ничего подобного вам не обещаю! – гордо сказала девушка. – Я свободна в своих действиях, господин де Шаньи, и вы не имеете никакого права их контролировать, поэтому я прошу вас больше этого не делать. Что касается того, чем я занималась эти две недели, только один человек в мире мог бы потребовать у меня отчета – мой муж! Но у меня его нет, а я никогда не выйду замуж!

Сказав все это, она протянула руку в сторону Рауля будто для того, чтобы ее слова звучали более торжественно, и Рауль побледнел – не только из-за того, что услышал, но и из-за того, что на пальце Кристины он заметил золотое кольцо.

– У вас нет мужа, однако вы носите обручальное кольцо!

Он хотел схватить ее руку, но Кристина проворно ее отдернула.

– Это подарок! – сказала она и снова покраснела, тщетно пытаясь скрыть свое смущение.

– Кристина! Поскольку мужа у вас нет, значит это кольцо дал вам человек, который надеется им стать! Зачем обманывать нас и мучить еще больше? Это кольцо означает предложение руки и сердца, и вы его приняли!

– И я ей говорила то же самое! – воскликнула старая дама.

– И что она вам ответила, мадам?

– То, что захотела! – раздраженно сказала Кристина. – Вы не находите, сударь, что этот допрос слишком затянулся? Что до меня…

Рауль, крайне взволнованный, перебил ее, чтобы не дать ей произнести слова окончательного разрыва:

– Простите, что я так с вами говорил, мадемуазель. Вы прекрасно знаете, какое благородное чувство вынуждает меня сейчас вмешиваться в дела, которые, без сомнения, меня не касаются. Но позвольте мне рассказать то, что я видел, а я видел больше, чем вы можете себе представить, Кристина… или, скорее, то, что мне привиделось, потому что, по правде говоря, в такой ситуации немудрено не поверить своим глазам…