— Я сейчас! — кинул он. — В сортир метнусь только!

Он подбежал к двери и начал бить в нее ногой. Дверь тут же распахнулась, и стукач протиснулся в щель.

— Интересно, — подумал Костя. — Они там что, подслушивали что ли?

Дверь еще закрывалась, и до него из коридора донесся голос стукача:

— Мне в оперчасть надо, срочно!

Дверь захлопнулась, и парень остался один.

"— Ну и идиот этот Иван, — думал он. — Красавец!"

Тут же ум пришла мысль, что, может, и не надо было так про Олегыча с Генкой. Как бы чего не вышло. Но с другой стороны, он ведь сейчас не сказал, что Олегыч с Геннадием партизаны. Просто сказал, что Олегыч и Генка мои командиры, и всё.

Прошло минут десять. Дверь раскрылась. Костя думал, что это "наседка" вернулся, но в проходе показался здоровый полицай.

— На выход! — послышалась команда.

Костя, не мешкая, двинулся к двери. В коридоре его поставили лицом к стене и велели завести руки за спину. Два рослых полицая повели парня по коридору. Пройдя немного по коридору, они завели его в пустую комнату, где пахло краской и стояла скамейка у стены. На ней сидел плюгавый полицай, один из тех, кто допрашивал его недавно.

— Присаживайся, — показал он на лавку рядом.

Костя подошел к лавке, присел. Один из конвоиров застыл, привалившись к дверному косяку.

— Ну, что? — дружелюбно поинтересовался плюгавый. — Надумал? Будешь говорить?

— Послушайте, но ведь я всё рассказал! Ну, сами судите, ну какой я партизан? Я ведь тех ребят, которые со Славиком, знать не знаю. Это они с Олегычем на стоянке разговаривали, а мне отойти велели. И о чём они говорили, я знать не знаю. Я ведь не с ними, я человек Олегыча.

— А когда и как ты с ним познакомился?

— Так нас вчера, Генка познакомил.

— Генка, это кто?

Костя подробно рассказал о приятеле. Внимательно выслушав его, полицай достал записную книжку и что-то записал в ней.

— А татуировки у тебя есть? — вдруг спросил он.

— Нет.

— На теле нет? Точно нет?

— Нет, вообще нет.

Парня заставили раздеться до трусов. Убедившись, что он говорит правду, плюгавый велел ему одеться. Когда тот натянул куртку, плюгавый бросил стоящему в дверях конвоиру:

— В яму его.

Парню опять завели руки за спину, вывели из дома на улицу, и скоро они подходили к нескольким красным контейнерам, похожим на те, что возят на поездах и кораблях.

Теперь же он сидел в яме рядом с кучкой узников, которые чавкали, поедая свой поздний обед.

После еды, пластиковые тарелки уехали вверх в ведре на веревке, и в этом же ведре вниз, в яму, спустился бидон со стаканами.

К удивлению Кости, после еды сокамерники не проявили к нему никакого интереса. Все сидели, глядя перед собой, словно каждый погружен в тягостные думы. Костя же чувствовал себя весьма неуютно.

"— Да мы же тут, как заживо похороненные, сидим, — тревожно думал он. — Кинут они нам сюда гранатку и всё, привет Лучнику и Мельгунову!"

От осознания, что эта поганая яма может оказаться последним пристанищем в его жизни, парня затрясло. Увидев, что Никитич повернулся к нему, Костя тихо спросил:

— Так это тебя что? Из-за меня взяли?

— Да не болтай, — поморщился старик.

— Да как же, не болтать! — вскрикнул парень.

Видя, что остальные поворачиваются к нему, парень начал рассказывать о себе. Как попал в лагерь и про свою карьеру ходока. Говорил он из-за того, что просто не мог молчать и чувствовал, что ещё немного и свихнется от этих перипетий последних дней. Также была у него смутная надежда, что заключенных постоянно тут подслушивают, и может быть эти "откровения" как-то позитивно скажутся на его судьбе. Поэтому он говорил подробно, исключая, разумеется, важные детали.

Узники слушали с интересом. Когда он закончил, угрюмый мужик, что первым обратился к нему здесь, сказал:

— Не повезло тебе, парень. Но тут и за меньшие промашки расстрелять могут.

— Да какие промашки! Во-первых, я не знал, что эти типы — партизаны. Это мне тут сказали, что они партизаны. А я и понятия не имел! Думал, какие-то деловые типы! А во-вторых, пусть даже это партизаны. Но я-то был с ними всего несколько часов! Они что там, серьезно что ли думают, что за несколько часов я с ними скорешился и решил ради них жизнью рисковать?

Угрюмый криво усмехнулся:

— Ты не первый, парень. Вспомни войну. Там люди у немцев в окружении считанные часы были, к своим с боем прорывались, а их за это — либо к стенке, либо в штрафбат.

— Да при чем тут война? — глухо откликнулся лысый мужик неопределенного возраста. — Где война, а где мы?

— А при том! — резко сказал угрюмый. — Кто ты думаешь, там?

Он показал пальцем в потолок.

— Это внуки и правнуки тех гнид, которые всю войну в тылу отсиживались и невинных на смерть посылали. Их деды наших дедов гнобили, а их внучки сейчас нашу кровь пьют!

— Эх, гады! — тихо воскликнул щуплый мужик, сидящий рядом. — Вот жалко мне, что я партизан не встретил! Сейчас дали бы мне автомат, всех бы гадов убивал, всех! Никого из уродов не пожалел бы! Всех бы давил — и баб их и детей! Всех, до десятого колена!

— Не береди душу, — глухо сказал один из арестантов, не поворачивая головы.

Щуплый мужик замолчал. В яме воцарилась тягостная тишина, изредка прерываемая кашлем арестантов.

Косте почему-то расхотелось говорить. Рядом, на расстоянии вытянутой руки, сидел Никитич. Вот с ним сильно хотелось поговорить, расспросить, за что его сюда? Однако, как тут поговоришь? Пришлось молчать.

Через полчаса в стальном потолке ямы-камеры послышались звуки открываемого люка. Вниз спустилась лестница и из проема в яму крикнули:

— Зайцев! На выход!

Костя удивился, но тут же поднялся на ноги и начал подниматься по лестнице. Сразу возникла надежда, что его недавнюю болтовню подслушали, донесли Олегычу и его дружкам, и сейчас его, Костю, выпустят. Или, хотя бы, перестанут считать партизаном. Как бы там ни было, парень взбирался по лестнице полный оптимизма.

Выходя из контейнера, Костя заметил, что на улице уже сгущаются сумерки — начинается вечер. Парень твёрдо решил, что если его сейчас выпустят, то выйдя "на волю" надо сразу же попробовать разыскать Генку. Если того нет, то все свои силы бросить на поиск возможности выбраться за периметр лагеря.

"— Мне бы только за колючку выскочить, — возбуждённо думал он. — А там я рвану!"

Парень не видел сложностей в одиночку добраться до города. Полицаи вряд ли к той Трубе ходят ночью, а если и хотят, то с фонариками, так что их можно вовремя заметить и спрятаться.

" — Добраться до окрестностей Трубы, — планировал парень, — обойти её и добраться до девятиэтажки, где у мусоропровода ждёт гениальный Славик, творец этой безумной разведывательной операции…"

Конвоиры провели его в двухэтажный дом, где сегодня уже проводили допрос и доставили в комнату, где за столом восседал главный седой упырь. Он один сидел за столом, на котором лежали несколько очищенных яиц. Полицай держал в руках большой стакан в стальном подстаканнике и задумчиво смотрел на вводимого в комнату парня.

— Ну что? — спросил упырь. — Будешь говорить?

— Послушайте! Ну, какой я партизан? — взмолился парень. — Я ведь у них в плену всего-то пару часов был. Ну, какой я шпион?

Мужик за столом медленно взял в руки бокал, отпил несколько глотков и поставил бокал на место. Пожевав губами, полицай сказал:

— Я такие отмазы слышал, когда ещё в твоем возрасте был, мальчик. И мне…

В этот момент, он прервался, глядя за спину пленника и Костя скорее почувствовал, чем услышал, что дверь за его спиной приоткрылась.

— Да, заходи, Аркадий, — пригласил кого-то упырь.

Повернув голову, Костя увидел, что в комнату зашел еще один полицай в тёмно-серой форме. Среднего роста, пожилой, но весьма крепкий. От взгляда на противную морщинистую рожу парня замутило.