– Я хоть и человек военный, но понять вас могу. И все же. Если он – человек, что может заставить его выполнить приказ, препятствующий его воле?

– В его биочипе, – после некоторого раздумья ответил Ермолов, – стоит ограничение на уровне гормонального контроля. Сложный механизм подавляет его волю, стирает ненужные воспоминания. Я уверен, что благодаря этому, он выполнит любой приказ.

– И все же я не понимаю. Почему нельзя было, как это у вас там делается, отрезать, пришить ему, ввести препарат, чтобы он вообще не испытывал никаких эмоций, а только выполнял приказы. Я же знаю, эксперименты такие проводились.

– Проводились, но не у нас. Мы делали совершенного человека и не хотели из него лепить биологического робота.

Министр напрягся. Он так и не получил ответы.

– Профессор, вы, верно, меня не хотите слушать. Я сошлюсь на ваш стресс, все-таки Мильке переборщил с последним тестом, и я видел ваши переживания. Но ответьте мне четко. Сейчас объект – больше робот или человек?

Ермолов, которому надоел этот бестолковый диалог, закрыл глаза, выдохнул и цокнул языком:

– С вашей точки зрения, я повторюсь, он – робот. Он выполнит все ваши приказы и даже не спросит ничего. Но человеческий потенциал в нем есть. И этот потенциал закрыт для него кодом. Но доступа к нему, как я уже говорил, у биокибернетического организма нет и не будет.

– Спасибо профессор, – удовлетворенно кивнул Хагакурэ и занял свое место.

Едва презентация закончилась, Ермолов поспешил избавиться от надоедливых слушателей, которые даже же после слов министра обороны осыпали его градом вопросов. Теперь же он спешил по коридорам Академии в кабинет руководства, располагавшегося на девяностом этаже здания.

Место строительства Военной Академии наук Конфедерации никогда не обсуждалось. Где еще, как ни на Марсе в городе Аресе было строить. Здание, возведенное более двух веков назад, по-прежнему считалось эталоном научной и архитектурной мысли. В его основании находился цилиндрический каркас из современных металлических сплавов, возвышающийся над землей на девяносто пять этажей. Каркас обрамляли конструкции из двух декоративных спиралей, которые по специальным желобам приводились в движение. Создавалось впечатление, что Академия, будто огромный бур, стремительно взмывала ввысь, вырвавшись из подземелья на дневную поверхность. Здание, облицованное тончайшим стекло-титаном, кружилось в завораживающем танце, искрясь мириадами огней в лучах марсианского солнца. Венчала башню воинствующая пика, а там, где окна здания выходили на стороны горизонта, двигались скоростные лифты, способные за несколько секунд домчать человека с первого этажа и до самых звезд. Именно до звезд, поскольку последний этаж Академии занимала самая совершенная во всей Конфедерации планетная обсерватория.

Внутри здание выглядело столь же необычно. Даже простые стены часто удивляли диковинкой. Вместо серых однотонных перегородок стены Академии зачастую представляли собой интерактивную площадку, на которую выводилась открытая для доступа информация. Это могло быть и изображение проводимых в стенах Академии экспериментов или прогноз погоды с его изменением, дополненный изображением атмосферы Марса из космоса.

Ермолов спешил, но понимал, что разговор с Мильке предстоял трудный. Заместитель директора Агентства Безопасности Конфедерации был личностью весьма закрытой и предельно своеобразной. Его на дух не переносили коллеги и подчиненные. Но его боялись. Он не щадил никого на своем пути. Мильке был прагматиком до мозга костей и к тому же, наверно, самым верным Конфедерации генералом. Отыскать более самоотверженного человека, столь ретиво отстаивающего государственные интересы, было не то, что трудно, невозможно. Если генерал находил себе мишень, то, как показывала практика, своего он уже не упускал. И теперь его мишенью почему-то стал Ермолов. Или Александр? Он хотел уничтожить Александра или отстранить от работы профессора? Какая в этом была выгода для него? Слишком много вопросов. Они мешали думать, мешали сосредоточиться.

Тяжелые мысли витали в голове Ермолова. Он вышел из лифта и оказался перед единственной внутри кругового коридора дверью девяностого этажа. Профессор не успел приблизиться к ней, как та открылась, впуская внутрь посетителя.

За огромным столом в необъятном рабочем кабинете сидели Мильке, отчего-то оказавшийся здесь раньше Ермолова Хагакурэ и руководитель Академии – доктор Брюс Чан. Чан – приветливый пожилой человек, отметивший свое двухсотлетие, бодро поднялся со своего места и устремился к Ермолову. Протянув ему свою сухую ладонь, он взволновано проговорил:

– Приветствую тебя, Алексей, мой славный ученик и последователь.

Ермолов ответил на его рукопожатие и в знак уважения слегка поклонился.

– Здравствуйте, доктор Чан, – он через плечо пытался разглядеть выражение лица Мильке, но оно, как и всегда было непроницаемым.

Его взгляд поймал Чан и прошептал:

– Ничего не бойся! Я не дам тебя в обиду!

Если Чан с этого начал, значит, все было совсем плохо. Собираясь с духом, Ермолов неспешным шагом подошел к столу. Сопровождавший его руководитель Академии по-хозяйски указал ему, за какое кресло присесть. Профессор безропотно повиновался. И без того удобное сидение приняло форму спины Ермолова. Включился индивидуальный климат-контроль. На подлокотнике высветился цветной дисплей с набором дополнительных настроек кресла. Профессор установил себе микроклимат на двадцать градусов и, посмотрев на своих собеседников, улыбнулся. Он старался выглядеть уверенным в себе, уже решив для себя, что будет сражаться с генералом до последнего, чтобы Мильке ему не уготовил.

– А что это вы, мистер Ермолов, улыбаетесь. Уже прошла тревога за подопечного? – тут же начал свое наступление генерал.

– Я, конечно, понимаю, что форма обращения «мистер» принята за официальную, да и просто вежливую на территории Конфедерации, но позвольте заметить, когда вы меня сегодня уничтожали словесно, вы так не делали, – сразу парировал его выпад Ермолов, – или вы стесняетесь доктора Чана?

– Алексей! – удивленно вскинул бровями старик.

Хагакурэ изучал лицо Ермолова с живым интересом и одобрительно улыбался. Ему профессор понравился еще на презентации уже тем, что позволил себе пойти против Мильке. К тому же Ермолов первоклассно парировал и его вопросы, чем поначалу утомил министра. Но, тем не менее, за свою принципиальность профессор и тут заработал порцию уважения. Реакция Мильке на столь храбрый выпад Ермолова мало интересовала Хагакурэ, поскольку генерал был его старым приятелем и партнером в политических интригах. К тому же статус министра обороны котировался выше генеральского чина и должности в АБК Мильке. Поэтому Ямамото не упускал возможности открыто симпатизировать храбрецу, бросившему вызовов заоблачной для себя по статусу персоне.

Мильке вида не подал, но в голосе его проскользнула напряженная нотка:

– Хорошо, профессор. Как вам будет угодно. Я опущу вежливые формальности. Более того, я сразу перейду к сути вопроса, чтобы не отнимать у вас драгоценное время, – последние слова он цедил уже сквозь зубы.

Это был плохой знак, поэтому Хагакурэ заулыбался еще больше и вступился за Ермолова:

– Ну что ты дорогой, Маркус. Не стоит так реагировать на такие пустяки. Ты действительно был несколько колок на сегодняшней презентации. И профессор Ермолов имеет право предъявить тебе претензии, – открыто съязвил он.

– Дорогой мой, Ямамото. Мне действительно бы хотелось, чтобы ты сейчас, – злобно втянув голову в плечи, Мильке зашипел, – замолчал и не лез не в своё дело!

Теперь Хагакурэ опешил. Чан попытался разрядить обстановку:

– Друзья! Друзья, давайте не будем доходить до выяснений отношений. Может быть, выпьем чаю? Внемлем голосу разума и почувствуем вкус мудрости великих трав?

Мильке привычно заулыбался:

– Спасибо, доктор. Но мы обойдемся без мудрости вашего пойла. Внимать разуму будем сегодня исключительно моему. А по сему, Ямамото, я тебя прошу, как соратника, как старого товарища, не лезть в этот разговор. Это не твое дело. Пришел, увидел, что технология работает, что деньги вашего министерства затрачены не зря, и успокоился. Договорились?