Дешон пристально посмотрел на раненого. Затем он наклонился и сказал, слишком низким голосом, чтобы остальные офицеры могли его услышать:

– Дик Вэнс, ты пострадал не больше, чем я. Это все подстроено, и в основе всего лежит эта женщина. Ради Бога, не будь дураком.

– Не говори так громко, – прошептал офицер. – Я должен остаться здесь на ночь. Есть пара вещей, в которых я обязательно должен разобраться. Я обещаю быть осторожным, док. Не волнуйся, старик, – продолжил он, когда хирург заколебался. – Я уже достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе, и здесь нет ни малейшей опасности.

– Я не уверен в этом, – пробормотал Дешон, снова принявшись осматривать поврежденную лодыжку.

– Ну, тогда мне все равно, есть ли она, и, кроме того, я должен соответствовать своему новому аплуа для принятия решения.

– В чем дело? – воскликнул подскочивший к ним капитан Френч. Известие о происшествии вернуло его из головы колонны.

– Боюсь, – медленно сказал хирург, – что нам придется оставить лейтенанта Вэнса здесь, пока мы не сможем прислать за ним носилки утром. Его лодыжка, похоже, вывихнута или растянута, и эти люди говорят, что готовы позаботиться о нем. Я, конечно, тоже останусь.

Капитан Френч нахмурился.

– Он не может идти? – спросил он.

– Нет, – быстро ответил Вэнс, прежде чем хирург успел ответить.

Капитан на мгновение замешкался, глубоко раздосадованный.

– Ну, – сказал он наконец, – мы, конечно, не можем провести здесь ночь, и если мистер Вэнс должен остаться, я полагаю, так и надо сделать. Но я не хочу рисковать, оставляя вас, доктор. Ему придется остаться одному. Держись, парень.

Дешон выглядел обеспокоенным, но он позволил себе зайти слишком далеко для отступления и понимал безнадежность протеста.

Неохотно он отошел к остальным, но, оглянувшись, когда они вышли на улицу, увидел, как двое островитян подняли его друга и понесли обратно во дворец.

Глава 5. Зелка

Лейтенанта расположили в небольшой комнате, выходящей на одну из галерей, окружавших двор дома Совита. Его апартаменты были обставлены с большим вкусом, не говоря уже о роскоши. Небольшая кушетка была покрыта бархатной тканью красного цвета. Стены с драпировкой такого же цвета, а на полу лежали циновки. Окон не было, и вентиляция осуществлялась через ряд маленьких квадратных отверстий под потолком, которые можно было закрыть только короткой занавеской на стержне. Металлическая лампа в углу освещала все мягким, насыщенным светом.

Едва Вэнс был уложен носильщиками на кушетку, как вошел сам Совит в сопровождении нескольких вельмож и одного священника.

– Я привел к вам одного из наших лекарей, – объяснил хозяин, одновременно указывая на священника. – Он искусен и осмотрит и вылечит твою рану.

– Я не могу выразить вам свою благодарность, – ответил Вэнс с некоторым смущением, которое он не смог скрыть. Он чувствовал, что глаза священника читают его, и что он должен избавиться от услуг этого человека или подвергнется очень серьезному риску, что его уловка будет раскрыта.

– Конечно, вы меня поймете, – продолжал он после минутного колебания, – когда я скажу, что мы привыкли к методам лечения только наших собственных врачей. Кроме того, я не думаю, что рана серьезная, – добавил он, заметив выражение удивления на лице советника. – Через день или около того я буду в порядке и, на самом деле, сейчас боль уже уменьшилась. Отдых – это все, что нужно, и я не буду просить у вас большего, чем это и немного еды.

– Как пожелаешь, – ответил другой, бесстрастным тоном, – Мои женщины будут присматривать за тобой и обеспечивать твои потребности.

Он повернулся и вышел вместе со своими помощниками, причем жрец-лекарь ушел последним.

Когда последний уходил, он бросил на Вэнса взгляд, который, конечно, совсем не был дружелюбным, и который заставил американца горячо поздравить себя с тем, что он вырвался из этих рук. Его размышления, однако, отнюдь не были хвалебными его самообладанию.

– Я все это ужасно запутал, – размышлял он. – Интересно, сколько из этих людей мне не доверяют? Я думаю, что все.

Затем он попытался спокойно вспомнить события последних двух дней со всем их удивительным содержанием. Какой безумной была эта его последняя затея! Чего он мог добиться? Чего он хотел добиться?

Его размышления были прерваны тихими шагами в коридоре. Затем женский голос спросил, может ли его обладательница подать незнакомцу еду и питье. Сердце Вэнса ёкнуло при этих словах, но через мгновение так же быстро утихло, когда, прежде чем он успел достаточно собраться с мыслями, чтобы ответить, в комнату вошли две девушки.

Они были, несомненно, красивы, но не той красотой, о которой он мечтал, и он наблюдал за ними, пока они придвигали к его кушетке маленький столик и накрывали на него трапезу из фруктов, козьего молока, хлеба и чего-то вроде чизкейка. Та, что заговорила, больше не обращалась к нему, вероятно, полагая, что, судя по тому, что он не ответил, он не понимает их речи, но время от времени обе смотрели на больного глазами, в которых любопытство и интерес смешивались с робостью. Наконец младшая заговорила со своей спутницей тихим голосом:

– Это не тот незнакомец, которого, как ты полагала, наша госпожа была рада увидеть. Тот переводил для них, а этот человек не понял моих слов.

– Очень может быть, что и нет, – коротко ответила вторая, – но о таких вещах не тебе болтать.

Одна мысль за другой проносились в голове лейтенанта. Эти девушки скоро уйдут. Он должен устроить встречу со своей дамой с балкона, хотя бы на несколько мгновений, и все же, мог ли он им доверять? Разве даже раскрытие того факта, что он понимает их язык, не поставило бы его в невыгодное положение после того, как они говорили так свободно, как раньше?

– Тебе лучше расправить эту ткань, – сказала старшая из них. – Возможно, леди Зелка придет посмотреть, хорошо ли мы ему послужили, и ты будешь наказана.

Вэнс почувствовал, как его лицо покраснело и вновь побледнело. Она придет, придет навестить его. Он должен увидеть ее снова и поговорить с ней. В этот момент, словно для того, чтобы слова не пропали даром, из коридора послышался шорох одежды, и в дверях перед ним предстала настоящая принцесса его мечты. Белая туника с открытыми рукавами, подпоясанная в талии золотым поясом и украшенная тут и там диковинными драгоценностями, ниспадала к ее ногам, а длинная мантия, подвешенная к брошам на плечах и перехваченная на талии, висела на ней изящными складками. Ее лицо было еще прекраснее, чем тогда, когда Вэнс видел его сквозь занавески. После минутного колебания она шагнула вперед в комнату.

Служанки и еще двое, сопровождавшие ее, стояли со склоненными головами и скрещенными на груди руками.

Что касается американца, то с того момента, как она вошла, его глаза были бессильны отвести взгляд, но девушка, казалось, не замечала горячности его взгляда. Она подошла к кушетке и встретила его взгляд, в котором сочувствие и интерес смешивались с детской откровенностью.

– Вам очень больно? Вам оказали хорошую помощь? – спросила она.

Вэнс быстро принял решение.

– Мне совсем не больно, – ответил он низким шепотом. – Я хотел увидеть вас снова. Простите ли вы меня за то, что я сказал правду?

Она отпрянула назад. К счастью, никто из служанок не мог уловить его слов, но те две, что говорили так свободно, увидели, что он ответил их хозяйке, и сразу же впали в явное замешательство и отчаяние при воспоминании о своей неосмотрительности. Вэнс почувствовал, что должен рассеять любую возможную враждебность с их стороны, и добавил:

– Обо мне заботились лучше, чем я смел ждать, а ваши горничные столь же добры, сколь и красивы.

Теперь она встретила его взгляд с выражением глубокой и серьезной задумчивости, а на ее щеках расцвел, потускнел и снова расцвел цвет. Затем, с легким налетом властности, смешанной со смущением, она повернулась к слугам.

– Удалитесь в мои комнаты и ждите меня там, – сказала она.