Женщины склонили головы и удалились, но на их лицах не было заметно удивления. Когда они ушли, их хозяйка подошла к Вэнсу и спросила:

– Зачем вы хотели меня увидеть?

Если у него и были какие-то сомнения в своих чувствах, то они давно рассеялись. Время и слова были очень ценны, и о риске не стоило и думать.

– Потому что я люблю вас, – ответил он.

Она снова отпрянула назад с изумленным видом.

– О, нет, нет! – пробормотала она. – Это невозможно. Вы не понимаете. Вы не можете.

Вэнс поднялся с дивана, не обращая внимания на возможность быть остановленным. Он подошел к ней и взял ее за руки.

– Что невозможно? И почему я не могу любить вас? – сказал он. – Вы не из тех, кого трудно любить, и ведь вы не жена другого мужчины?

Она покачала головой, и в ее глазах появилось выражение некого ужаса.

– Разве ты не знаешь, что я дочь Совита? – ответила она.

Вэнса встревожили ее слова, хотя он уже был уверен в ее происхождении и не учитывал этого в своих расчетах. Вряд ли это могло не осложнить задачу, но мысль о полном провале он с самого начала решительно выбросил из головы.

– Я знаю, что поступаю очень самонадеянно, – сказал он, – но я люблю вас, и ваш отец отдаст вас мне. Я не без чина в своей стране – стране столь обширной, что многие тысячи островов, подобных этому, могут быть заключены в ее пределы, и где поток мужчин и женщин в сотне городов течет туда и сюда, как пенные брызги в прибое.

Это старая поговорка, в которой не может быть никаких сомнений, что языки всегда должны преподавать хорошенькие женщины, которые не понимают ни одного языка, кроме того, который им предстоит выучить. Вэнс чувствовал, что мог бы говорить бесконечно долго в этом духе. Слова больше не замирали, но выражение, медленно проступившее на ее лице, остановило его речь, как внезапный холод. Это был тот же взгляд необъяснимой печали, который он видел сквозь занавески галереи. Она сделала жест головой, как бы прося его замолчать; затем, отняв свои руки от его, где они покоились в кажущейся бессознательности, она отступила назад. Его охватило предчувствие зла, такое, какое иногда посещает сердца людей, предупреждая их о приближающейся беде. Дважды она пыталась заговорить, и наконец ее слова прозвучали с невероятной силой.

– Не мечтайте о таких вещах, – сказала она. – Я уверяю вас – то, о чем вы говорите, совершенно немыслимо и невозможно.

И тут он начал понимать, насколько абсурдно неожиданным было его заявление.

– Не поймите меня неправильно, – умолял он. – Я не должен был говорить с вами так, как говорил. Я не могу надеяться, что в вашем сердце сейчас есть такая любовь, как в моем, но, помните, я остался только для того, чтобы увидеть вас, и я знал, что если эта возможность будет упущена, то я никогда не смогу завоевать другую. Вы же простите меня за то, что я так внезапно обратился к вам, не правда ли? Я чувствовал, что должен вам это был сказать.

Стройная фигура девушки, казалось, была взволнована каким-то глубоким чувством.

– Выслушайте меня, к какому бы народу вы не принадлежали, – сказала она, – чтобы вы знали, что меня сдерживает не удивление или глупая стыдливость, что я могу быть такой же откровенной, как вы, когда этого требует мое сердце. Я, Зелка, дочь Меррака Совита, люблю тебя, и все же я говорю, что ты должен вычеркнуть меня из своей души. Есть причины, которые я не могу даже назвать, и которые сделают твой поступок твоей погибелью.

Пока она говорила, Вэнс шагнул к ней и притянул ее к себе.

– Неужели вы думаете, – сказал он, – что любящие люди отказываются от тех, кого они любят, и кто любит их, из-за какой-то небольшой опасности? Я отведу тебя на наш корабль, и нет на этом острове силы, способной оторвать тебя от меня.

До их слуха донесся шум на галерее. Она подняла руки и, быстро опустив его голову, поцеловала его. Затем она бросилась прочь.

– Ты никогда больше не должен вспоминать о том, что произошло сегодня, – сказала она низким, печальным шепотом.

Она ушла, и в следующий момент в дверном проеме показался священник-лекарь. На его лице появилась сардоническая улыбка, когда он увидел больного, стоящего прямо посреди комнаты, но его голос был надменно мягким и почтительным, когда он сказал:

– Совит велел мне снова навестить вас, но я вижу, что ваша нога уже не нуждается в моем уходе. Я доложу ему, что вам стало лучше.

Когда он повернулся, чтобы уйти, Вэнс шагнул вперед, не забывая болезненно прихрамывать. Он почувствовал сильный порыв повалить своего непрошеного гостя на землю, поспешить за Зелкой и вместе с ней помчаться к берегу, но абсурдность такого безумного поступка была слишком очевидна даже для влюбленного, чтобы долго носить эту мысль в голове.

– Передайте и Совиту, – сказал он с жестокостью, – что я желаю его аудиенции утром – на рассвете, если он захочет.

Священник наклонил голову, все с той же тревожной улыбкой, в которой смешались хитрость и злоба, и удалился, а Вэнс, снова не обращая внимания на свою притворную хромоту, принялся расхаживать по узкой комнате. Сон, как бы он ни был ему необходим, казался невозможным, а тут еще он почувствовал, что на него действуют такие силы, которые могут сделать небезопасным даже одно мгновение забвения. Уже почти наступило утро, когда природа неодолимо заявила о своих правах, и он закрыл глаза, чтобы в течение короткого часа подготовиться к тому, что, как он решил, должно стать днем борьбы с противостоящими ему силами.

Глава 6. Ароо

Он проснулся внезапно. Серый свет утра проникал в его комнату, а у дивана он увидел улыбающееся лицо того же священника, глядящего на него сверху вниз. Он ощутил нервное потрясение от осознания того, что он всецело оказался во власти человека, которого считал своим врагом. Однако последующие мысли его несколько привели в себя. Он был в безопасности. Поэтому казалось очевидным, что убийство – это не та опасность, которую следует ожидать.

– Уже утро, – сказал разбудивший его человек. – Тебя примет Совит, и, если ты можешь идти, я провожу тебя к нему.

Вэнс не смог уловить в этом тоне ни малейшего оттенка сарказма.

– Или ты сначала поешь? – продолжал другой.

– Нет, – решительно ответил Вэнс. – Если вы одолжите мне свое плечо, чтобы я мог на него опереться, я думаю, что смогу пойти с вами, и я предпочел бы пойти прямо сейчас.

Больше не было произнесено ни слова, и лейтенант, поспешно приведя себя в как можно более презентабельный вид, медленно вышел, опираясь на руку своего проводника.

Галереи, коридоры и залы, через которые они проходили, казались бесконечными, но наконец они добрались до небольшой комнаты и вошли в нее. Советник сидел на диковинном резном стуле с изогнутыми ножками, по обе стороны от него стоял один из его вельмож. Вэнс поспешно взглянул на его лицо, чтобы по возможности определить, не внушит ли оно ему подозрений, но на нем было лишь выражение тихой, безнадежной меланхолии, которое он заметил раньше.

В нескольких словах Меррак расспросил гостя о его травме и выразил учтивое удовольствие узнать о улучшении его состояния. Затем наступило неловкое молчание.

– Разрешите мне, – сказал наконец Вэнс, нервничая, – поговорить с вами наедине. Есть вещи, которые я хочу сказать и которые, по возможности, никто не должен услышать.

Совит на мгновение пристально взглянул на молодого офицера и, повернувшись к своим сопровождающим и священнику, сделал знак, чтобы они удалились. Затем он снова обратил свой взор на гостя и сказал:

– Говорите.

Слова американца звучали нерешительно и сбивчиво, но по мере того, как он чувствовал, что вступает в борьбу, которая должна сделать или погубить его жизнь, он обретал самообладание и живость.

– Противоречит ли вашему закону, – спросил он, – чтобы ваши дочери выходили замуж за чужеземцев?

– Такой вопрос перед нами никогда не стоял, – медленно ответил советник. – Мы издавна жили обособленно и ничего не слышали о других людях, кроме как из старых легенд. Тем не менее, я не вижу причин, почему такие браки не должны заключаться.