– Теперь это действительно так и выглядит, – задумчиво сказал мой друг, – но что этот человек хочет скрыть?

– Ах! Вот тут я могу лишь предполагать. Возможна любая из сотни причин. Я собираюсь попытаться выяснить, какой именно.

– Ты!.. Как?

– Я собираюсь найти доктора Дешона.

– Возможно, он мертв уже много лет.

– Более чем вероятно, что так и есть, но все равно завтра утром я собираюсь отправиться в Новый Орлеан. В наши дни нам, бедным романистам, нелегко придумывать сюжеты, и я не могу позволить себе упустить такой шанс, как этот. Кроме того, мне действительно очень интересно.

Такова была суть нашего разговора, и на следующий день, вооруженный информацией о докторе Дешоне, полученной из военно-морских архивов, я отправился в Новый Орлеан. Удача благоволила мне с самого начала. По единственному адресу, который я нашел в связи с его именем, в старом доме в самой аристократической части французского квартала, проживал брат человека, которого я искал. Этот джентльмен принял меня вежливо, но весьма сдержанно. Тем не менее, проявив некоторую дипломатичность, я узнал, что после того, как доктор Дешон уволился из военно-морского флота, он провел много лет в путешествиях, большую часть в одиночестве и в отдаленных районах; что, наконец, он вернулся к себе домой; что сейчас он жив, хотя ему уже перевалило за восемьдесят, и часть года он проводил со своим братом, а остальное время – на небольшой плантации недалеко от города.

Затем, чтобы сократить эту длинную историю, я договорился о встрече с ним, что мне удалось сделать при очень благоприятных условиях. Я был приглашен навестить его на его плантации, завоевал его доверие самым простым из всех методов, доказав, что я его заслуживаю, и узнал из его уст историю, которую я собираюсь рассказать. Вы легко поймете, что целью многих лет, проведенных им в путешествиях по отдаленным регионам, было заново открыть место его прежнего приключения и узнать судьбу его друга, в обеих этих целях он в конце концов преуспел, и единственными условиями, которые он потребовал соблюсти, – чтобы я не предавал рассказ гласности до его смерти и чтобы в качестве меры предосторожности я не пытался исследовать остров дальше, чем это сделал он. С тех пор я нашел причины, подтверждающие мою уверенность в том, что официальный отчет был не только расплывчатым, но и явно вводящим в заблуждение относительно этого пункта. Как бы то ни было, мне было больно узнать о смерти доктора, которая произошла всего через неделю после того, как я отбыл от него, и вы можете поверить мне, когда я скажу, что я бы с радостью скрывал эту историю еще много-много лет, потому что он был очаровательным джентльменом, обладавшим откровенностью и гостеприимством плантатора старой школы Юга, привитого к такту, остроумию и приятным манерам его французских предков.

Глава 2. Земля!

Наступило утро 9 января 1839 года. Ураган, который два дня гнал перед собой Сокола, утих почти так же быстро, как и начал свое веселье, и солнце лилось на океан, чье лоно еще хранило воспоминания о волнующем дыхании своего бурного ухажера. За четверть часа до этого мы с тревогой ожидали появления земли. Теперь, однако, ощущения были совершенно иными: офицеры и матросы смотрели на богато заросший лесом остров, в центре которого возвышался кратер огромного вулкана, словно корона на древнем гербе. Среди деревьев то тут, то там виднелись невысокие, но значительные по размерам здания, построенные из белого материала.

Естественно, корабельная команда была невероятно взволнована. Новый остров! Новый народ! С трудом они сдерживали свое нетерпение, подойдя к берегу как можно ближе и ожидая, пока волнение не утихнет настолько, чтобы можно было высадиться.

Вскоре стало очевидно, что присутствие Сокола вызвало не меньший интерес на берегу. Можно было видеть толпы людей, собравшихся на пляже и бегающих туда-сюда, – людей с сумрачными лицами, одетых в грубые туники из какого-то темного материала, а среди них то тут, то там попадались другие, в длинных белых туниках и красных плащах. Эти последние казались более светлокожими. Несомненно, они обладали властью, так как у них были короткие кнуты, которыми они били тех, кто слишком настырно лез вперед.

Вскоре, однако, внимание американцев было отвлечено от сцены на берегу. Восклицание одного из матросов обратило все взоры туда, куда он указывал, и из-за мыса показалась лодка, смесь галеры и каноэ. Приводимая в движение десятью гребцами, она неслась к военному кораблю. На корме сидел один из мужчин в красной мантии, похожий на тех, кого заметили в толпе. Гребцы были смуглыми, почти черными, и голыми, если не считать коротких фартуков, свисавших с их поясов.

Разумеется, намерения этих гостей не казались враждебными, и капитан Френч приготовился принять их со всеми возможными церемониями, кроме салюта, который он не стал производить, опасаясь его устрашающего воздействия на людей, вероятно, не привыкших к пороху. Они подошли ближе. Их судно с резным носом, похожим на голову какого-то животного, чем-то напоминало древние галеры, которые называли "либурнами". Теперь гребцы подгоняли ее к борту, держась на большом расстоянии, пока отступающая волна не позволила им приблизиться настолько, что человек в красном плаще смог ухватиться за трап и подняться на палубу.

Это был высокий человек, худощавого, атлетического телосложения, с лицом почти таким же светлым, как у испанца, и чертами лица, как у араба, а густая, плотно завитая черная борода придавала еще более семитский характер его пронзительным темным глазам и выдающемуся носу. Его манера поведения была совершенно бесстрашной и спокойной. Его одежда была такой, как я уже описал, – белая туника без рукавов, доходившая почти до ног и стянутая на талии поясом, в который был продет короткий меч со змеевидным лезвием, немного похожий на малайский крис. Мантия ярко-красного цвета изящно свисала с его плеч на голые мускулистые руки, а завершали костюм котурны1, скрепленные на лодыжках перекрещенными ремешками.

Пока капитан Френч и лейтенант Вэнс выходили вперед, чтобы поприветствовать незнакомца, экипаж Сокола расходился по каютам. Последний стоял, скрестив руки на груди, и низко, но с большим достоинством кланялся. Затем он медленно заговорил, время от времени указывая на берег. Язык был совершенно не похож ни на один из диалектов Южного моря, и те из офицеров и матросов, кто был сведущ в языках, цивилизованных или варварских, были призваны на помощь, но безрезультатно.

Мужчина снова попытался донести свою мысль, и на этот раз на лице первого офицера появилось выражение глубокого удивления. Он вдруг стал внимательно слушать. Затем он попытался ответить, произнося слова нерешительно и неуверенно, на что второй офицер снисходительно улыбнулся. Тем не менее, к всеобщему удивлению, он, казалось, уловил смысл ответа американца.

Лейтенант Ричард Вэнс был известен на службе как человек большой эрудиции, научными способностями и ярко выраженной склонностью к востоковедению. Он прекрасно знал иврит, а некоторые его сослуживцы даже утверждали, что он владеет древнеегипетским языком. Как бы то ни было, он определенно мог общаться с гостем своего корабля.

После нескольких минут беседы, оживленной с одной стороны и затихающей с другой, Вэнс повернулся к капитану и сказал с озадаченным выражением лица:

– Возможно, вы будете смеяться надо мной, но, если я не ошибаюсь, этот парень говорит на очень приличном финикийском или пуническом языке. Я немного порылся в обоих, насколько это вообще возможно в наше время, и довольно хорошо знаю иврит, который практически является диалектом финикийского или наоборот – одному Богу известно. Суть всего этого в том, что он приветствует нас в стране некоего Меррака и хочет знать, откуда мы прибыли, чтобы доложить своему хозяину. Я рассказал ему все, что мог.

– Спросите его, можем ли мы найти безопасную якорную стоянку ближе к берегу, – сказал капитан.