После 18:00 по местному времени, так и не добив поредевшие остатки противостоящих им сил, запнувшись на тралении, русские стали выводить свои корабли из залива.

Готовые уже сегодня умереть японские моряки воздавали хвалу богам за отсрочку.

Катаока уже знал, что этот день был последним.

По полученным сведениям, генерал Ноги отказался от своих бесплодных попыток штурма. Его армия отходила, оставив в прикрытие сводный усиленный полк, спеша миновать четырёхкилометровое игольное ушко у Цзиньчжоу, пытаясь спасти обоз и склады, накопленные в Дальнем. Но уже было окончательно ясно: большую часть всего этого добра, что так упорно свозилось судами из метрополии, придётся уничтожить.

Катаока, собрав воедино все данные, выслушав доклады командиров уцелевших и полууцелевших кораблей, смысла в завтрашнем артиллерийском сопротивлении русским не усматривал.

«Полууцелевшими» вице-адмирал посчитал лишённые хода (или адекватного хода) корабли: «Мацусиму», крейсер 3-го ранга «Сайен», канлодку «Чокай», вообще не принимавшую участия в бою по причине поломки машин, в том числе один из вспомогательных крейсеров. Время их «жизни», применяйся они даже в качестве неподвижных огневых точек береговой защиты, исчислялось минутами.

Невысокими оставались боевые показатели и у других судов, но они хотя бы были на ходу.

«Завтра всё будет кончено, – совершенно спокойно, со свойственным японским фатализмом вывел командующий обороной Талиенванского залива, – весь инвалидный отряд не продержится против ”бородинца” и часа. Минами их тоже уже не задержать».

После недолгих размышлений Катаока решает вывести из-под удара всё что можно, что ещё представляет хоть какую-то боевую ценность, обосновав:

– Что ни говори, но «Чин-иен» всё-таки остаётся броненосцем. Лишённый большинства артиллерии, он ещё подлежит ремонту, перевооружению, как и израненный «Хасидате». Армии гибель этих кораблей, гибель их экипажей поможет ненамного. Вообще будет бессмысленна.

Офицеры молча выражали своё согласие, вытянувшись перед адмиралом – маленьким, сухоньким, но необычайно упрямым командующим «Забавным флотом»[41].

Вывод кораблей ночью, резервным (а теперь аварийным) проходом в системе заграждений в северной части залива вдоль материковой береговой линии многим виделся делом рискованным. И пусть зажжённые на побережье вешковые ориентиры не позволят сойти с фарватера, но ночь есть ночь!

Этой ночью при попытке постановки дополнительных заслонов подорвалось на собственных минах судно-заградитель.

Наверняка подозрительные огни на берегу привлекут внимание противника. И тогда медленно и осторожно бредущие фарватером суда окажутся под дулами и в досягаемости русских пушек с Норд-Сан-шан-тау.

«А боги в последнее время к нам не столь благосклонны, – читал мысли подчинённых адмирал, – однако попытаться мы должны».

Распустив офицеров, выйдя на мостик, Катаока взглянул в сторону берега.

В порту у складов горели десятки огней, стоял шум, копошилось муравьиное движение людей – армия спешила эвакуировать свои запасы.

«Всё не успеют, – мысль в адмиральской голове отрешённа, почти ленива, даром, что повторялась, будто оправдываясь, – завтра уже после одиннадцати русские корабли начнут обстрел отступающей из-под стен Рёдзюн армии. Что я и могу сделать для Ноги, это утопить всё бесполезное в узостях и фарватерах заливов Джонок и Хунуэза. А что не дотащить и туда – в бухте Виктория. Так, по крайней мере, русские не смогут расстреливать японские войска из менее дальнобойной артиллерии канонерок. ”Бородинцев” это касается в меньшей мере, однако расстрел стволов кораблей линии станет небольшим, но успокоением совести».

Стоял вопрос: «Что дальше?»

Собственно, мыслями вице-адмирал уже был там – у той группы островов, что Хэйхатиро Того явочным порядком превратил из временной стоянки в мобильную базу флота.

Эллиоты.

Карта с секретами периметра обороны лежала перед глазами на столе.

Ещё сорок восемь часов назад Катаока был уверен, что Талиенванский залив он сможет держать не менее недели. Вместе с тем враг проявил не такую уж чтобы настойчивость, но методичность.

И эта пошаговость давала повод думать, что завтра русские планомерно довершат дело в заливе, и уж на следующий… возможно, последующий день явятся к Эллиотам.

Или вообще не явятся? Дозоры и сигнальщики брандвахты ни разу не заметили появления вражеских разведчиков близ архипелага. Это давало некие надежды, но и подозрения – с чего бы?

Сама позиция «Эллиот» – россыпь островов, с неизвестными промерами глубин, разноплановыми линиями минных и боновых заграждений, оправданно считалась японскими стратегами более сложной, запутанной целью, нежели тот же Талиенванский залив.

Конечно, у них и мыслей возникнуть не могло, что у Рожественского окажутся весьма подробные планы минно-артиллерийской обороны островов. Планы (добавим лирики), когда-то потом выложенные безжизненными цифро-фотографиями в мировую сеть интернета и просочившиеся порталом сквозь года (года ли?) обратно к живым, реальным местам действия.

Однако долой лирику непознанных загадок, вернёмся к этим самым «местам действия».

Если уж по-честному, Катаока был уже словно загипнотизирован неизбежностью потери и этой позиции, которую всегда и по праву считал временной… действительно что «стоянкой». Даже те батареи, рассредоточенные на некоторых островах группы, были рассчитаны на отражение не более чем миноносцев. Выстоять против крупных кораблей с последующей высадкой десанта они были не в состоянии. А большие контраргументы – закованные в броню калибры сэнсэя Хэйхатиро – ныне находились в ремонтных доках… за вычетом тех, что возлежали на дне.

Упрямство.

Именно за собственное упрямство держался вице-адмирал, не желая терять оперативный форпост, стоивший стольких усилий. Держать и, будучи под боком у противника, продолжать досаждать ночными диверсионными рейдами к Порт-Артуру.

– И когда-нибудь на земле предков в нашу честь…

Нет… не договорил, не довёл мысль, ступив на зыбкую почву сиюминутных слабостей и долга. Выбирая последнее – долг, строя планы, уже заглядывая вперёд, оценивая ходы поэтапного отступления. Где первые решения свелись пока к простому – не оставлять тихоходные транспорты и обеспечители в ловушке островного внутреннего бассейна, а увести, укрыв в отдалённых материковых бухточках, вплоть до устья Ялу, а то и вовсе отправить к Чемульпо. Другие, понёсшие повреждения боевые корабли, без всякого сомнения, должны уйти на ремонт в метрополию.

Спешно составленный приказ для капитанов транспортных судов убежал телеграфным кабелем на Эллиоты. Сейчас же требовалась организация и вывод из залива назначенных судов.

Дожидаясь ответных докладов о готовности каравана, Катаока тяжело привалился в кресле – сон шёл, сон валил с ног, но спать категорически было невозможно, нельзя.

А не отпускающая ночь растянулась на долгие напряжённые часы, двигаясь скрыто и явно к короткой сумбурной стычке прорыва кораблей из залива.

Успели ранее по-тихому уйти авизо «Яэяма» и крейсер «Хасидате». Погодя основным караваном на большую воду вышли два транспорта и вспомогательный крейсер. Следом… неповоротливый утюг «Чиниен» вдруг напоролся на мину!

Звук подрыва всполошил засевшие на островах вражеские батареи!

Вспыхнули, очертились дуги осветительных ракет, озарило вспышками, обоюдной пальбой, неразберихой. Просевший забортной водой «Чин-иен» встрял на мели, перегородив фарватер, вынуждая повернуть остатки судов обратно, оставив в дрейфе подбитый пароход-угольщик.

«Чин-иен» ближе к утру сумели стащить, вывели – ушел, кренясь, назад в залив.

Теперь судьба его – лечь на дно в бухте Хунуэза… само собой такие глупости, как завтрашний бой окончательно повреждённого броненосца, не обсуждались.

Корабль затопили.

Совершенно вымотанный Катаока отбыл одним из миноносцев, уверенный, что пауза в сутки-двое у него будет.