Тут тихо постучали. Из приоткрывшейся двери выглянула скромная фигурка.
– Можно?
Александр пальцем указал на кресло напротив стола. Аккуратно прикрыв дверь за собой, девушка прошлась, едва касаясь пола ногами, словно боясь издать лишний шорох.
– Мне сказали подойти к вам. Сказали, что вы знакомитесь с каждым сотрудником.
– Предусмотрителен тот, кто лично знает каждого в лицо. И кто же ты? – он поднял на нее такой недружелюбно-холодный взгляд, от какого девушка неуклюже рухнула в кресло, невольно сглотнув.
– Администратор… – заторопилась она, но Катаев, не слушая, сразу же перебил бедняжку.
– Вот бумага и ручка. Пиши сочинение-рассуждение. Помнишь, в школе давали такие задания? Вот и пиши на тему, что такое счастье. Прямо при мне.
Она послушно взяла планшетку с бумагой. Спина образцово прямая. Одна нога закинута на другую. Первые несколько минут девушка не решалась коснуться ручкой бумаги, время от времени искоса поглядывала на Александра в недоумении, хмуря тонкие брови, как будто помышляя убраться восвояси…
– А… Насколько объемным должно быть… Сочинение.
– Сколько душа выразит, – равнодушно пожал плечами Александр, не отрываясь от компьютера.
В скучающем ритме тихо щелкали секундами настенные часы. Стесняющая неловкость залила кабинет, превратив время в тягучую массу… Скрипнула дверь, на пороге вырос мужчина в темно-синем костюме с по-борцовски короткими волосами. На светлом лице выделялся уродливый, неестественно огромный нос. Такая-то морда в сочетании с нахальной ухмылкой одним своим видом доводит до белого каления.
– Александр Михайлович?
– Чего тебе? – рявкнул тот.
– Так можно или нет? – мужчина за дверью не собирался отступать.
Тяжело выдохнув, Катаев, прикрывая ладонью глаза, словно укрываясь от слепящих лучей головной боли, кротким жестом позвал тот гостя.
– А ты пока иди, – обратился он к и без того запуганной девушке, – макулатуру занесешь потом. Завтра, например. Завтра же жду тебя. Сегодня, как видишь, обстоятельства…
– А я уже все, – поднявшись, стыдливо пробормотала девушка, протянув планшетку с наполовину исписанным листом.
– Так быстро, – в удивлении округлил очи Александр, беря планшетку.
Девушка кивнула и поспешно, не глядя на вошедшего, покинула кабинет, в каком преобладали дубовые оттенки, несмотря на нарушенную целостность дизайна. Мебель сюда заволокли лишь бы заставить пространство. Вон, видавший виды полупустой шкаф вытянулся вдоль стены… Мужчина опустился в кресло. Манерно поправил красный галстук. Широко зевнул…
– А напомни-ка, – на своих правах начал тот, – когда у нас смотр?
Александр перелистнул страницу раскрытого ежедневника. Большинство страниц пустовало. Катаев, до своего предела богатства, как будто бы позабыл обо всех занятиях, какими только затыкают безрадостные дни…
– Через пару дней.
– Обычно-то даты наизусть помнят, – усмехнулся тот, развалившись в кресле. – Да и торопливых издали видать…
– И как же, по-твоему, я должен усердствовать?
Роман сдержанно выдохнул. Достал сигарету из пачки. Щелкнул бензиновой зажигалкой…
– Здесь не курят, – сурово процедил Александр. Он таращился на него с такой озлобленностью, с какой, не мешкая, выпускают пулю в лоб.
– Что ж, очень жаль. Одна из распространенных причин, кстати, по которой инвесторы уходят. Такой пустяк… Нервы, понимаешь ли, не у всех как стальные канаты.
Прежде, чем спрятать сигарету обратно в пачку, он, словно поигрывая на терпении Александра, еще раз щелкнул зажигалкой. Бледный огонек мигнул в светлом кабинете тусклым маяком, не отбросив ни тени.
– Я вот думаю. Почему именно загород? Почему не центр? Где красивые виды, где гранитные набережные, где расхаживал Пушкин…
– Потому что это желание. Мое желание! И нечего тут объяснять.
– Желания частенько банкротят.
– Меня всегда интересовало, какими методами люди добираются до богатств…
– И в этих историях, – с подленькой ухмылкой, вцепившись глазами в Александра, перебил Роман Юрьевич, – частенько мелькает уголовщина.
Катаев раздраженно сжал кулаки. Знал он эти истории про быстрые деньги, угрожающие то свободой, то могилой…
– Какой такой ветер гонит вкладываться тебя в мои интересы…
– Не торопись, дружок, я ведь никуда не сбегаю, меня только гложет интерес. Волнуют мотивы. Мотивы твоего поведения… Недаром ведь всякий, кого бы не привели в пример, стремится выбиться в центре. Так зачем же ты метишь на окраину?
– Вот проклятье! – взвыл Александр, прикрыв лицо искусанными шрамами ладонями. – Повторять, повторять и еще раз повторять одно и то же! Желание, и никаких более загадок.
– Желание, – усмехнулся тот. Его уродливый нос, несмотря на свой огромный размер, как безжизненный, ни одним краем не дергался. – Это ж сколько потребовалось беспрепятственно делов намутить, чтобы потом, однажды, руководствоваться исключительно желаниями…
– Заткнись, – процедил Александр. – Когда по-настоящему нуждающимся срочно требуется круглая сумма, ни один инвестор голову не высунет…
– Мы не благотворительностью занимаемся, а бизнесом, разница огромная. У нас задача не раздавать, а считать деньги.
– Легко ж некоторым живется…
– Да что ты, – с добродушной улыбкой на лице не дал договорить ему Роман Юрьевич, – мы не настолько уж и различны, а потому оба понимаем, что ты поднимаешь бестолковые рассуждения обожравшихся коршунов, – Александр молчал, доля правды числилась в словах Беляева. – М-да, так оно и есть: бестолковые рассуждения, – еще раз повторил тот, лишь бы не молчать.
Время не стояло на месте, часы отчетливо отбивали секунды, человеческие силы, как горящие восковые свечи, таяли понапрасну. Подпирая голову рукой, Роман Юрьевич сидел в кресле с закинутой на колено ногой. Человек, подумал Катаев, добивающийся измором, сам не зная чего, так и нарывается на выбитые зубы.
– Меня всегда учили бояться бездельников, – начал Александр. – С самого детства. Я долго не понимал почему, а теперь… Оказалось, самые страшные люди всегда чего-то вяло выжидают.
– И правда, сколько еще мариноваться?
Он наклонился и поднял с пола худенький портфель, из которого выудил внушительную папку с бумагами.
– Весь этот хлам можешь засунуть, как минимум, обратно. Я и пальцем к нему не притронусь.
– От этой кипы тебе не укрыться, чем раньше…
– И славно, – огрызнулся Александр, лязгнув зубами. – Когда прижмет, тогда и стану хвататься за каждую соломинку.
– Вообще-то, это условия…
– Прячь, я сказал! – раздраженно рявкнул Катаев.
Поджав хвост, Беляев, сминая листы, кое-как сунул бумаги обратно в портфель.
– Что ж, остается лишь ждать и надеяться, как оно обычно и бывает, нам ли привыкать? Но вдобавок ко всему до кучи придется надеяться на разумность стареющего Игоря Валентиновича…
– А на сим вынужден прощаться, – Александр приподнял и плюхнул папку с бумагами о стол. – Контракты горят, дел по горло, телефон не умолкает, хоть вешайся.
Вальяжно поднимаясь с кресла, Беляев с подлянкой ухмыльнулся. Лицо, подумал Катаев, незнакомое и в тоже время… Как будто за этим лицом-маской однотипная, ничем не удивляющая история сидельца. Когда дверь захлопнулась, Александр резким движением, забывая обо всем на свете, схватился за исписанный на треть лист.
– Даже не подписалась, – пробубнил он себе под нос, отложив сочинение-рассуждение в сторону.
Счастье в благополучии, в достатке, в хорошей квартире, хорошей машине, любящем и богатеньком муже… Счастье в объектах, утверждала, обобщая, она, ни разу не упомянув течение процесса. Счастье в том, чтобы иметь, а не в искусстве быть и созидать.
Последние недели лета тешили петербуржцев уходящим теплом. Александр, склонив отяжелевшую от дум голову, пересек пешком несколько пыльных кварталов до дверей ближайшей библиотеки. Лес железных стеллажей, забитых многовековыми трудами человечества. Запах рассыпающихся в прах страниц забивает ноздри, пытается прошмыгнуть в глубину легких. Катаев всматривался в корешки книг. Ну как же так? В обители напечатанных на бумаге мыслей не сыскать детскую мудрость… Как ни крутись, а еще не изобретенное лекарство никакими силами не раздобудешь.
