– Идем. Нам есть чем полюбоваться.

Он запер машину и предложил Карине взять его под локоть. Несмотря на будний день, территорию парка аттракционов рассекали звонкие вопли веселящихся детей.

– В школьные годы, мои одноклассники часто сюда бегали. Они экономили деньги на обедах, чтобы пострелять в тире или прокатится на горках или на чертовом колесе, а я лишь раз, когда меня пригласили на день рождения, здесь бывал.

– Родители не давали денег?

– Даже на обеды. Вырос в бедной семье. Родителей лишился перед школьным выпускным. Я так и не пошел на него: не мог видеть, как чужие сквозь слезы радуются тому, что их дети закончили школу…

– Я тоже, считай, потеряла своих несколько лет назад. Моя мать… Матерью тошно звать ее…

– Вот черт…

– Что такое? – она цепко обвила мужскую руку. Я с тобой на край мира, в огонь и в воду…

– Мы зарываемся реалистичным пессимизмом, когда перед нами открыто столько возможностей ловить радости.

– Например? – заинтригованно протянула она.

Он подвел Карину к ларьку со сладостями. В нескольких шагах от тележки дитя с измазанными шоколадом щеками, держась за складку темно-синих брюк матери, уплетало мороженное.

– Сахарную вату, пожалуйста.

– Две? – Уточнила девушка за прилавком, взявшись за палочку.

– Одну.

– А как же ты? – забеспокоилась Карина, когда Александр вручил ей вату.

– Не хочу.

Они приземлились на свободную скамейку, какую покрывало по-осеннему бледно-желтое, постепенно скатывающееся к горизонту, солнце, которое не слепило глаза, но и не грело.

– Очень вкусно, между прочим – довольно протараторила она, как будто бы склоняя Александра попробовать.

– Несчастье в том, думаем мы, что невмоготу вечность напролет наслаждаться одним и тем же вкусом, когда в том, в самом деле, наше счастье, которое мы ненароком или намеренно упускаем из виду.

– Ты много читаешь, да?

– Раньше много, а сейчас уже кажется, будто перечитал все, что только можно.

– Разве оно возможно? Столько мыслей на бумаге изложено…

– Невозможно, – он виновато улыбнулся как в намерение залить парк оправданиями… – В пик увлеченности головокружительно мерещится неизученная новизна, какую только предстоит постигнуть, необъятность какой подстегивает… А там, на спаде…

– Значит, сейчас тебя что-то гложет?

– Сейчас ничего.

– А если в общем и целом?

– Никак не отыщу одну книгу. Она как сквозь землю провалилась.

– Откуси и ты…

Она поднесла сладкую вату к мужским губам. Катаев оторвал зубами небольшой кусочек, на что Карина звонко рассмеялась.

– Ну не с такой ведь кривой миной! Кусай еще!

И он отщипнул зубами еще один кусочек. Последовательно наклонилась к вате она. Координация сбилась. Мир перевернулся вверх дном. Север вытеснил юг, запад – восток… Александр плавно наклонился. Кончики носов легонько столкнулись друг о друга и тут же разошлись, как ударенные электричеством… Тогда была глупая ночь, тогда были виноваты сгустившиеся сумерки. Тогда только показалось…

– Было бы забавно… – растерянно пролепетала она…

Четко обрисовывая тайное желание, Катаев любовно взирал на милые волосы медного отлива, карие глаза, светлую, чистую кожу… Забыв о дыхании, Карина ждала, как будто представ пред судом судьба… Сейчас, или момент безвозвратно упущен… Он отодвинул взгромоздившееся меж ними облачко сахарной ваты, плавно прислонился к девушке всем телом…

– А мне казалось… – сбившимся дыханием защебетала она, так и не договорив.

– Ну?

– Мне казалось, будто в тот вечер почудилось, приснилось…

Темно-каштановая головка застенчиво склонилась на мужское плечо. Александр усмехнулся: вокруг беззаботно болтается еще не созревшая для чувств ребятня, а они, вот, пытаются разжечь, да еще и под надзором голубого неба, искорки любви… Тени деревьев и металлических конструкций постепенно удлинялись, вырастали, сгущались… Он задрал рукав пальто и взглянул на кварцевые часы.

– Пора идти.

– Куда? – истомно выдохнула Карина.

– Обратно.

Домой? – она вскочила на ноги испуганно-ужаленной. В зрачках безумный страх, словно на труп впервые напоролась, поймал мысль Александр.

Катаев с трепетностью сжал маленькие ладошки девушки. Холодная кожа. Видно, страх обуял ею настолько, что она и гневом-то вспыхнуть не в силах, подумал он.

– Ну что ж так переживать… Посидели на лавочке и хватит с нас.

Но она гордо вскинула голову и состроила такой неприступный, гордый вид, с каким, не зная пощады к самому себе, проламывают бастионы во имя собственно выдуманных принципов. Ветер, незаметно накатывающий по несколько раз в минуту крохотными волнами, каким-то чудом умудрился разворошить ее челку.

– Ну раз так… Значит, по домам? – после недолгой паузы наконец выплеснула она.

– А тебя просто так не взять.

– А что ты ожидал? – с вызовом бросила Карина.

– У меня были иные планы, но ты вскочила с таким видом…

– Это с каким?

– С таким испуганным, будто домой тебе попросту нельзя. Будто ты предпочтешь незнакомый кров или, на худой конец, улицу, но только не возвращаться домой.

– Домой, и правда, не шибко-то тянет.

– Тогда следуй за мной…

Он протянул ей руку, приглашая последовать за собой… Они подошли к кассе. Очередь всего из пяти человек, в нетерпении топчущихся на месте.

– Два взрослых на колесо.

Продавщица – женщина с глубокими морщинами, – безынтересно глянув на покупателей, пробила билеты, с трудом сдерживая зевоту в мире безудержного веселья и смеха.

– Куда это мы? – дернула Карина Александра за рукав.

– А ты почти что ребенок…

– Ничего я не ребенок… – с тихой обидой возмутилась она, на что Катаев лишь выразил сердечную улыбку любящего отца.

– Почти что… Тем более, ничего в том оскорбительного нет. Девушка, не утратившая порывы юности и имеющая смелость давать им волю, бесконечно прекрасна…

– Это еще почему?

– Потому как жизнь полна разочарований и тяжестей… Поэтому в жизни выигрывают те, кто радуется всяким пустякам и мелочам.

– Наверное, что-то в этом есть, но…

– Вот и пришли.

Катаев подвел ее к железному корневищу колеса обозрения. Карина запрокинула голову назад – колесо-то вдвое выше девятиэтажки. Он протянул билеты помятому молодому человеку с форменной кепке. Едва выпустившийся со школы, с фиолетовыми фингалами под глазами. Катаев взглянул на Карину: у нее вот точно такие же мешки. Измотанные жизнью юнцы… Они уместились в освободившуюся кабинку, какая медлительной гусеницей поползла описывать окружность. Каждый новый толчок железной громадины все больше и больше возвышал их над Крестовским островом… Оранжевый закат мерцал палитрой красок, разбивал лучи о темные просторы Финского залива, о белые ванты моста…

– Какая красота… – прошептала она, не отрываясь завороженным взглядом от заката, лоснящегося янтарем на крышах, окнах, пушистых кронах деревьев…

– Иногда и не верится, что мы живет вот здесь, среди такого архитектурного художества, правда?

– Правда, – машинально откликнулась она.

– Иди ко мне.

Она очнулась, расплылась в простодушной улыбке. Темно-каштановые волосы отливали звонкой медью. Кончики челки залезали на линию тонких бровей, подчеркнутых коричневым карандашом. В черном платье с кружевами она была чудесно хороша… Она могла бы стать мечтой любого мужчины, начиная от благородного рыцаря и заканчивая последним негодяем…

Вот и весь Петербург на ладони, за каким темная зелень необъятных лесов. Вблизи порта крохотные грузовые корабли, нагрузившие себя прямоугольниками… Катаев нежным касанием подтянул ее подбородок к своему лицу…

Она вдруг тихо заплакала. Прислонилась личиком к мужскому плечу. Горячее дыхание пробирается сквозь ткань мужской рубашки, касается кожи и как будто исхитряется устремиться к самому сердцу с намерением растолковать тому бесхитростную проповедь…

– Ты так красиво и легко играешься со мной…