— Орать прекрати! Ребенка напугаешь.

— Да какого хрена? Она тебе никто, и ребенок чужой! Его нужно отдать отцу, иначе, помяни мое слово…!

— Это — МОЯ жена и МОЙ ребенок! — Вот тут то я и вздрогнула, впервые услышав, как ругается Андрей Туманов. Оставалось только послушаться, зайти на кухню и приняться за приготовление детской смеси, но мои ноги приросли к дощатому полу.

— Нужна значит баба, нужен и её приемыш? Так получается? А карьера, которую ты, мать твою, строил на протяжение последних десяти лет тебе уже не сдалась! Да ты себе сам могилу роешь!

— Выйдем. — Андрей грубо схватил своего товарища за грудки и потащил к выходу. — А ты Тася — иди в кухню, или я как то не понятно выразился?!

— Она — не Оля! И, мать твою, если Оля в восемнадцать лет к бабке поехала аборт делать на большом сроке, сама кровью истекла и ребенка угробила — нужно это принять! Жизнь такая, Туманов! Погоревали и дальше жить начали! Но нет! Ты с улицы побирушек будешь благодетельствовать!

— Заткнись Гера, я в последний раз предупреждаю!

— Думаешь я не заметил еще тогда, что она копия Ольки? Я все ви…

Герман получил в нос.

Андрей больше не оборачивался, он вытолкал друга на улицу и громко хлопнул входной дверью.

— Валентина Петровна, а что…

— Ох Герман… Тась, не стой в проходе! Двери туда — сюда расшагакивают, понимаешь ли — Марусеньку нам застудят!

Кроха, до этого подозрительно притихшая и смоктающая варежку своего комбинезончика, заворчала и приготовилась кричать.

— Все — все! Я поняла свою ошибку! осознала! Быстренько исправляюсь! Манюх, не нервничай!

В две руки мы с Валентиной Петровной приготовили бутылочку, я присела у окна, в уже полюбившееся мне кресло, набросила на плечо пеленочку и принялась кормить ребенка.

— А вы не говорили, что… ну… та девушка…

— Что Оля к бабке пошла аборт делать?

— Да. — Глазами я искала Андрея и быстро его обнаружила у гаража. Они с Германом толкались, как парни малолетние, и явно не собирались прекращать ссориться.

— А зачем оно тебе было надо? Достаточно того, что сказала, что нет их больше. Ни Ольги, ни ребенка. А Андрей Викторович вон до сих пор простить себе этого не может.

— Он не хотел того ребенка?

— Тасенька…

Пожилая женщина поставила передо мной тарелку с ароматной овсяной кашей, разлила чай, и только потом я заметила в уголках ее глаз слезы.

— Ну как так, не хотел? Хоть и девятнадцать лет ему было — мальчишка совсем, но он вагоны по ночам разгружал, что бы хоть что-то на дите заработать! Ольга не хотела. Все мать свою, глупую слушала, да и пропустила все сроки медицинские. А потом как шлея под хвост попала. Нашли они бабку какую то, поехали к ней, что бы от ребенка избавиться, да таких дел наворотили, что и скорая уже ничем помочь не могла.

— А Андрей?

— А что, Андрей? Будто помешался с тех пор на учебе и работе.

Я придержала бутылочку со смесью подбородком и быстренько съела пару ложек, пока еще горячей каши.

— Не поубивают они друг с другом с Германом?

— Да нет. Попетушатся, да успокоятся. Лишнего себе мальчик позволил…

Я хрюкнула, чуть не подавившись овсянкой! Мальчик? Да им обоим уже далеко за тридцать! Но, видимо, для Валентины Петровны они все еще были — что дети малые.

Спустя минут десять — пятнадцать, машина Германа Александровича выехала за пределы особняка, а мой муж, суровый и задумчивый, вернулся в дом.

Я успела уже позавтракать, положила сонную кроху в коляску, укрыла пледиком и выкатила на веранду — воздухом свежим дышать.

Валентина Петровна тоже на улицу засобиралась, мол почитает, посидит на диванчике, Машуню покараулит. А перед тем как дверь за собой закрыть, экономка пихнула меня в бок локтем:

— Чаю налей мужу. И две ложки сахару положи.

— И кашу?

— С бутербродами.

Больше ценных указаний дано не было, поэтому я нагрела чайник на плите, насыпала горсточку чайных листьев в заварник и залила их крутым кипятком.

Андрей молчал. Просто сидел, как большая и неразговорчивая гора, сложив руки на груди, и смотрел вдаль. Занавески я не задернула и из больших окон открывался вид на сосновый лес и озеро вдалеке.

Тихо. Ни души вокруг, кроме нас, ляльки, Валентины Петровны и охраны. Соседские дома и те были довольно далеко от резиденции Андрея Туманова.

Я аккуратно и красиво разложила бутерброды с говядиной, яйцом и листьями салата на тарелочке, достала большую чашку для большого мужчины и поставила все это на стол.

Неловкости не было, я переживала. Сказались и обидные слова, брошенные Германом мне в лицо, и чувство неуверенности в самой себе.

Как никогда я чувствовала себя несамостоятельной и бесполезной, только простая сервировка стола успокаивала и создавала иллюзию стабильности и нормальности.

— У тебя тут ушиб, холодное бы приложить? — Я остановилась рядом с Тумановым и потянулась к его правой скуле. Она покраснела, слегка припухла. Все указывало на то, что совсем скоро проступит синева, и, возможно, кровяная сетка.

Пальцы коснулись слегка колючей горячей кожи. Я залюбовалась мужественными чертами лица Андрея, а потом спохватилась и кинулась к холодильнику, доставая пакет со льдом и оборачивая его полотенцем.

— Не знаю, насколько это поможет, но попытаться стоит, верно? — Наклонилась над депутатом, поправила волосы и приложила лед, а потом испуганно пискнула, потому что Андрей рывком усадил меня к себе на колени, отпихнул полотенце со льдом и уткнулся лицом в мою шею.

— Мля, как же я нормальной жизни хочу!

— Андрей! Полегче! — Он стиснул своими лапами мои бедра, а потом сместился к талии и ребрам.

— Семью хочу.

— Андрей! — Но он не отпускал.

— Жену свою хочу!

— Так я же здесь! Жена! — Выпалила я, пытаясь хоть как то от него дистанцироваться. Мужчина поднял на меня абсолютно помутившийся взгляд и склонил голову так, что наши лбы соприкоснулись. — Твоя жена… — Под таким пристальным взглядом мой голос сбился до шепота, а кончики пальцев задрожали.

— Точно моя? — Андрей помедлил, потом, не увидев сопротивления с моей стороны, забрался своими большими ладонями мне под майку. Очертил линию позвоночника, заставляя меня прогнуться в пояснице, а потом поднялся на ноги вместе со мной и быстро пошел наверх.

Все должно было свершиться сейчас.

Андрей поднялся на второй этаж, продолжая держать меня на руках, и свернул направо.

— Подожди! Спальня же в другой стороне! — Начала протестовать я.

— А мы и не в спальню идем.

— Почему? — Вопрос был сам по себе глупый, и мой муж легко, еле заметно улыбнулся.

— Потому что в нашей спальне полно детских вещей, которые могут в любой момент понадобиться Валентине Петровне.

— Аааа…. — Понимающе протянула я и покрепче ухватилась за широкую и сильную шею Андрея.

— Вот то то же, Тася. Всегда думай наперед!

— Где мы?

— В моем кабинете. — Депутат толкнул дверь ногой, прошел через комнату и посадил меня прямо на письменный дубовый стол с резными ножками. Потом он закрыл дверь на ключ. Три оборота. И сам ключ вытащил и спрятал в карман штанов.

— Ты меня немного пугаешь… — Комната была тёмной. С деревянными, как и по всему дому стенами и полами, рядами тяжелых, забитых до верху книжных шкафов и множеством полочек с бумагами и документами.

Большое окно занавешено плотной зеленой тканью, через которую еле — еле пробивался дневной свет. Напротив стола висели часы с кукушкой. Чуть правее — картина с мишками в сосновом бору.

Интерьер однозначно говорил о том, кому принадлежала комната — суровому и категоричному мужику.

— Чего именно ты боишься, Тася?

Андрей встал рядом, сгреб вещи со своего стола на пол и подтолкнул меня вперед, пробираясь своими лапищами под домашние трикотажные шортики.

— А ты точно не маньяк?