Нарисую карту дорожную Звёздный иней, размноженный принтером, Покрыл стеклянные поверхности. Множитель множит снежную крупу в Питере. Голуби сизые на деревянных карнизах, как в перхоти… Бреду по улице Балтийской, потом к метро «Нарвская». Крупа сверху сыпет, народа почти нет. У меня, у дуры-умницы, не лучший момент — Ботинки промокли (не барские). Надо сказать, Что бабушкины штиблеты выдержали бы мокротень эту. Нравы и профессионализм были другие — Обувь шили Поколений на пять. Питер напоминал мне всегда склеп, Скорее – изысканный искусственный сад, Который замер на двести лет сто лет тому назад. И все скульптуры – из прошлого сна, после вертепа. Что-то вокруг иногда движется… Но я – одна, сама в себе, совершенно одна, Слышу шум – листья ветром колышутся. Девчонка в веснушках ключиком заводит игрушку — Это она запускает Питер. Так эта девчонка я – участница этой игры и зритель. Вот увидела белого поводыря и слепого святителя в белых одеждах, Прошли медленно, размеренно мимо меня, Не оставив надежды. А может быть, это знамение, предупреждение, знак какого-то чуда? Чудеса сбываются – я на Невском телепортацией скудной. Захожу в книжный магазин «Все свободны» [20], Продавец здоровается: «Что Вам угодно?»… Всё умеренно, всё измерено, всё правильно И по времени, и по правилам, Но всюду жертвы, подобные Жизнь по бумагам – бумажная, Каждое происшествие – важное, И даже крупа с неба, влажная, Отразится строкой бумажной. В книжном «Все свободны» купила книг груду, Иду по проспекту с мыслью занудной: «Все свободны», Но всюду жертвы, подобные Библейскому Авелю. За что, почему, из-за кого, из-за Сталина? Звёздный иней, принтером размноженный На поверхности листа А4, Сотру резинкой, нарисую карту дорожную С маршрутами жизни счастливой. Вкус сушёного урюка Коллапс, жара и стрессы. Жизнь продолжается с натужным интересом. И в отрицательных зарядах Пытаюсь отыскать всё то, что радует. За много лет я вылезла из брюк, Надела платье, заплела косицу. Ромашковое поле часто снится И вкус сушёного урюка, И дети в лунной ночи на полатях, И весь животный мир на огородах, И переходы от борща к занятиям, Всему тому, что было в обиходе. Но, может быть, всё это только сон И стон души от разных неурядиц — Стою у зеркала, перебираю пряди И слушаю, в ушах тоскливый стон. Реально – еду, как всегда, в метро, И рифмы трогают своей избитой формой. А новая реформа на платформе, Там девочка-японка, в кимоно? Нет, домино — рисунок на футболке И солнце, как японке без него? В груди, на полке — маленькое солнце, Как оберег от страшного всего. А у меня – луна, ночное небо В одном из ящиков, в сплетенье солнечном. Пишу стихи хвалебные и хлебные, Они – на чёрное и белое заточены. Вокруг меня народ, я – в мнимом одиночестве. В дорогах длинных и порой коротких Мы все плывём в одной трухлявой лодке. И только лучик солнца в окоём. 21.06.2021
О влюблённых в самом деле На улице старинной, на Неглинной, в ажуре светотеней тополиных, На лавочке небесно-синей, бомжует весь всклокоченный, в сединах, С глазами цвета ягоды маслины, в плаще помятом и довольно длинном, Испачканный землёй и ржавой глиной, Сегодня, в XXI век, Без крова, без защиты Ч е л о в е к. Он, видно, был недавно в магазине, держал в руках потёртую корзину. В корзине хлеб, два огурца, и пиво, и крупная, с бочком помятым, слива. И бомж на лавке расстелил газету с изображением летящей вниз кометы. Похоже было, бомж кого-то ждал, достал из пачки сигарету И закурил, затяжкой наслаждаясь, и кольца выдымил играя. Счастливые минуты предвкушая. Тут появилась женщина под стать: Голубоглазая, в сиреневом с оборкой платье. Бомж к ней: «Ну сколько можно ждать?» И что-то продолжая лепетать, понять бы. Она в ответ: «А может, целый век, я – женщина, я тоже человек». И села рядышком, в ажуре теневом, Достала из пакета чебурек. Теперь на лавочке они сидят вдвоём (сценический эффект) — И бомж, обняв свою родную, милую, сказал: «Прости, меня, подружка Лилия, Сегодня я не мыт и в глине я, Такая нынче жизни линия. Ты не франтиха, я не франт, Но я достал на праздник провиант: Вот пиво из Крыма с “Пивоварни Ант”, Вот вобла и в коробочке салат…» Бумажные стаканчики в руках — В них пиво в нежно-белых пузырьках. «За нас, – сказал, как лещ сушёный, бомж, — Мы пьём за нас за праздничным столом». Он сливу из корзины достаёт — Своей любимой сливу подаёт. «Спасибо, милый», – очень, очень тихо Шепнула седовласая бомжиха. Исчезли тени, и ажур пропал… В баллоне пива на один стакан. Любимой бомж Есенина читает. И вдруг на фразе «…роща золотая» Их страж порядка с лавки прогоняет. Забрав остатки пиршества, бомжи, Обнявшись, вместе по дороге шли. Был тёплый вечер, тополя шумели О счастье их – влюблённых в самом деле. вернутьсяНезависимый книжный магазин, открытый в Санкт-Петербурге в 2011 году. вернутьсяСын Адама и Евы (библ.). «Пастырь овец», убитый из зависти старшим братом Каином. В переносном смысле – невинная жертва жестокости. |
