Тыл Егорьева был совершенно дезорганизован, пришлось срочно формировать целый Внутренний фронт Михаила Лашевича из 23 тысяч штыков при поддержке бронепоездов.

Навстречу Мамантову по готовому атаковать Селивачеву в стык 13-й и 14-й армий ударил Кутепов, отбросив их соответственно к Курску и Ворожбе. На Воронеж с юга пошел корпус Шкуро, который и взял город вместо донца. Сам Мамантов, сбросив тяжкий груз телег с награбленным, только тогда все же захватил Лиски и соединился со Шкуро.

Снисходительный Деникин отмечает: «Будем справедливы: Мамонтов сделал большое дело, и недаром набег его вызвал целую большевистскую приказную литературу, отмеченную неприкрытым страхом и истерическими выпадами. Сам Бронштейн, находившийся тогда в районе набега и с необычайной поспешностью отбывший в Москву, писал по дороге: «Белогвардейская конница прорвалась в тыл нашим войскам и несет с собою расстройство, испуг и опустошение пределов Тамбовской губернии…» Взывал тоном растопчинских афиш: «На облаву, рабочие, крестьяне… Ату белых! Смерть живорезам!..» И в конце концов смилостивился над «казаками, обманутыми Мамонтовым», приглашая их сдаться: «Вы в стальном кольце. Вас ждет бесславная гибель. Но в последнюю минуту рабоче-крестьянское правительство готово протянуть вам руку примирения…»

Но Мамонтов мог сделать несравненно больше: использовав исключительно благоприятную обстановку нахождения в тылу большевиков конной массы и сохранив от развала свой корпус, искать не добычи, а разгрома живой силы противника, что, несомненно, вызвало бы новый крупный перелом в ходе операции».

Кавказская армия уже не наступала, а только сдерживала красных. Деникина это не особенно волновало — Колчак уже не отступал, а бежал. Смысла тратить силы на поход вдоль Волги уже не было. Поэтому все силы необходимо было сосредоточить на фронте наступления Май-Маевского, который уже просто гнал перед собой украинские армии красных.

5-й кавкорпус Юзефовича взял Гадяч, Конотоп и Бахмут, генерал Шиллинг высадил десант Сводно-драгунского полка в Одессе на поддержку офицерского восстания в городе, а 7-я дивизия Бредова вошла в Киев одновременно с наступавшими с юга сечевыми стрельцами Петлюры. К Петлюре Деникин доверия не питал, но на данный момент тратить на него лишних сил не хотелось — с галичанами были установлены временные «разграничительные линии».

7 сентября Кутепов с «цветными» был уже в Курске, 8-го в Щиграх. Под Курском в селе Софроновка его конный разъезд из 2-го Корниловского полка задержал знаменитую певицу и киноактрису Надежду Плевицкую, которую еще Николай II называл «курским соловьем». Знал бы Кутепов, что его корниловцы привезли в штаб его будущую убийцу.

Сидорин бросает Мамантова в новый рейд на Лиски и Таловую. На этот раз ловить его взялся сам Буденный, кавгруппа Блинова, 21-я стрелковая дивизия и 22-я железнодорожная бригада. Но генерал вновь сделал финт и ушел на Воронеж. Теперь уже сам Сидорин, поддерживая кавалерию, форсировал Дон и отбросил красных на линию устье реки Икорец — Кумылженская — Арчедин.

Шкуро продвинулся до Орла, Кутепов взял Кромы и Ливны, разъезды белых видели у Тулы. Юзефович взял Новгород-Северский. Пали Сумы, Обоянь, Старый Оскол, Фатеж, Рыльск. Штаб Южного фронта укатил еще дальше в Серпухов. Московское правительство серьезно готовилось к эвакуации в Вологду (как некогда Иван Грозный), а большевики — к уходу в подполье. Вывозили ценности, печатали фальшивые царские сторублевки. ЧК срочно пускала в расход заложников и арестованных «буржуев». Троцкий обещал: «Мы уйдем, но так хлопнем дверью, что мир содрогнется…»

Следует заметить, что огромный успех Добровольческой армии как раз связан со стратегической прозорливостью Деникина, сосредоточившего (хотя и со стоившим ему Москвы опозданием) все усилия на левом фланге наступления. Таким образом ему удалось обмануть своих коллег из Генерального штаба, работавших у Троцкого в РВСР и уверенных в том, что направление главного удара ВСЮР будет именно из Царицына. Как раз так, как кричал на всех углах Врангель. Этому подтверждением служит отрывок из воспоминаний красного командюжа Александра Егорова: «Здесь небезынтересно отметить то обстоятельство, что главное командование по-прежнему продолжало оставаться на своей старой точке зрения относительно основного участка борьбы против Деникина… 1 октября главком высказался по этому поводу вполне определенно, указав Шорину, что центр тяжести операции против Деникина лежит на нем (т. е. на Юго-Восточном фронте), причем указывалось, что характер возложенных на 9-ю и 10-ю армии задач должен и на будущее оставаться неизменным».

Иными словами, Деникина ловили на Волге, а он пошел на Москву вдоль Днепра.

К началу октября Деникин достиг своего наивысшего могущества. Его армии контролировали 16–18 губерний и областей пространством в 810 тысяч квадратных верст с населением в 42 миллиона. Все это еще предстояло переварить и сохранить. Реальных сил для этого не было, оставалось лишь уповать на суворовские быстроту, глазомер и натиск.

Теперь уже пополнение армий за счет пленных было не благом, а проблемой Деникина.

В пиковый период могущества главкома ВСЮР к октябрю 1919 года в его составе числились около 150 тысяч штыков и сабель (более 40 тысяч конницы), из которых 20 тысяч были рассредоточены на Черноморском побережье (против Грузии) и в Терско-Дагестанской области (против горцев, Азербайджана и Астрахани). Пленные по неписаному закону считались «собственностью» того подразделения, которое их пленило. Отбирали наиболее сытых и хорошо одетых, остальных отправляли в тыл в распоряжение коменданта (когда доходили, но если лень было сопровождать, до ближайшего перелеска). К примеру, в Белозерском полку полковника Штейфона до 90 % списочного состава были пленные красноармейцы из числа мобилизованных. Как правило, это были крестьяне эпохи Первой мировой войны, знакомые с оружием и воевавшие не за совесть, но за страх. Поскольку наладить создание и бесперебойную поставку на фронт запасных частей тыловики так и не смогли, включение в состав Белой Армии пленных и насильно мобилизованных летом 1919 года стало повсеместной практикой. Благо к этому времени обычная практика «пленных не брать» стала уходить на второй план из-за больших потерь в маршевых частях. Собственно, те, кто их «не брал», первопоходники, кадровые офицеры, ушедшие с Корниловым в Ледяной, с Поповым в Степной, с Покровским в Кубанский походы, уже исчислялись единицами. Добровольческий дух уже давно был «размыт» серой массой усталых и озлобленных на все на свете людей. По признанию Штейфона, через его Белозерский полк за семь месяцев прошли более 10 тысяч бойцов. Кто там из них выжил за два года безумной бойни?

При такой текучке говорить о какой-либо убежденности армии в идеях «единой и неделимой» не приходилось. Воевали преимущественно сами за себя, лишь бы выжить во всеобщей бойне. Если «цветные» полки как-то старались соблюдать традиции, высокий моральных дух и поддерживать культ вождей и героев Белого движения, то остальные части, даже получив громкие еще с царских времен названия гусар, драгун, гренадер, весьма далеки были от конечных целей Деникина.

Однако в условиях успешного наступления и этими факторами можно было бы пренебречь, пока полки останавливались не тогда, когда им преграждали путь, а когда сами уставали шагать. Скачками. Как писал Штейфон: «Войска наступали с таким подъемом, что в отдаваемых директивах постоянно приходилось подчеркивать, чтобы части не увлекались и не переходили указанных им границ наступления».

Для достижения конечной цели генералу Деникину оставалось каких-то 150–200 верст.

Член британской военной миссии лейтенант Робертс писал: «Заняв Орел, мы уже думали о том, на каких лошадях будем с триумфом въезжать в Москву».

Белая Армия Деникина еще шла вперед. Но теперь уже скорее по инерции, а не из-за военного преимущества. Звон московских колоколов стоял в ушах Деникина и Романовского, заглушая голос здравого смысла и мешая понять, что армия ВЫДЫХАЕТСЯ. Проглатывая территорию, главком ВСЮР попросту «объелся» и был не в состоянии уследить за всем, что делается на флангах, в тылу, в правительстве. Более того, он не хотел за этим следить, делегировав все властные полномочия Особому совещанию, а идеологию — ОСВАГу, сконцентрировавшись только на военных вопросах.