Такой раздел огромной империи вполне подходил Антанте, с одной стороны, устранявшей самого мощного своего конкурента, с другой — заключавшей идеи большевизма в темницу с двойным замком и окутывавшей его «железным занавесом». В качестве «солидного залога» для обнищавшей за войну Европы вполне подходили украинская пшеница, донбасский уголь, бакинская нефть.

К тому же после завершения войны у союзников оставались громадные запасы военного снаряжения, которое все равно нужно было куда-то девать. Само собой все были уверены, что после крушения и унижения Германии следующей войны в Европе не будет еще очень долго. Почему бы тогда не отправить оружие и амуницию в Россию, чтобы красные и белые как можно дольше ослабляли и без того истерзанную войной и революцией страну.

23 сентября 1918 года из Лондона для союзников поступил очередной меморандум, по которому англичане заявляли о намерении создать особый комитет при Форин оффис под председательством бывшего посланника России в Великобритании Константина Набокова (дяди великого писателя). Комитет должен был заниматься вербовкой в Белую Армию офицеров и унтер-офицеров из числа эмигрантов. Их обучением и подготовкой занялся бывший военный атташе в России генерал-майор Альфред Нокс, прекрасно говоривший по-русски.

В конце октября в Екатеринодаре прошла конференция кадетской партии, на которой «пронемецкие» деятели принесли свои покаяния. Милюков торжественно заявил, что рад признать, что ошибался и правы его противники, ориентировавшиеся на Антанту. У либералов теперь были все основания ждать военной интервенции от «стран западной демократии». Предполагалось, что только они с их мощными высвободившимися армиями в состоянии навести порядок в России. Раскаяние Милюкова мало помогло. Отправленной во главе с ним делегации в Париж к Жоржу Клемансо был дан от ворот поворот. Старый политический волк не только не стал с ними беседовать, но и выслал из столицы под предлогом «германофильства» — Милюков понял, чьего.

Заигрывание с гетманской Украиной и Доном для Антанты эффекта не дало — Павло Скоропадский и Петр Краснов были законченными германофилами. Самарский Комуч и уфимская Директория (в октябре 1918 года переехала в Омск), хоть и называли себя «Временным Всероссийским правительством», но особого доверия из-за отсутствия реальной вооруженной силы (кроме чехословаков) у союзников не вызывали. Север из-за своей удаленности от столиц не мог считаться главным театром войны. Оставалась лишь Доброволия.

Самый близкий путь для союзников сюда был через черноморские порты, где генерал Деникин за год братского кровопролития уже создал для них весьма существенный плацдарм. При этом вряд ли Антанта предполагала свое непосредственное участие в Гражданской войне, как это делали чехословаки, речь шла лишь о снабжении белых армий, охране ключевых портов и железных дорог, создании предпосылок для общего наступления на Москву. По существу, речь шла об обыкновенной оккупации страны вплоть до полного погашения царских долгов за счет национальных богатств России.

В ноябре в Яссах представители Антанты начали переговоры с посланной от Деникина делегацией во главе с бароном Владимиром Меллером-Закомельским о предоставлении материальной и военной помощи белогвардейцам. К примеру, командующий Дунайской армией союзников генерал Анри Вертело в ходе консультаций с бывшим командующим Румынским фронтом генералом от инфантерии Дмитрием Щербачевым пообещал ему, что для оккупации Юга России будет двинуто 12 французских и греческих дивизий под командованием генерала д’Ансельма. Француз уверял, что, высадившись на своей главной базе Одессе, дивизии в кратчайший срок займут Крым, Киев, Харьков, Криворожский и Донбасский бассейны, Дон и Кубань. А получив столь существенный козырь (присутствовавшие на переговорах кадеты говорили, что им была обещана союзная армия в 150 тысяч), Деникин со своими уже немалыми силами вполне может двигаться на Москву.

В Яссах появился и генерал-лейтенант барон Игнатий Май-дель, специальный посланник от атамана Краснова, которому поручено было нащупать почву к контактам с союзниками. Через него и главу Зимовой станицы полковника Янова Краснов просил у Антанты масштабного участия в делах России: «…Без помощи союзников освободить Россию невозможно. Помощь эта может выразиться в присылке снаряжения, оружия, технических средств борьбы, обмундирования и денег, тогда борьба затянется на один, на два года, или в присылке кроме этого еще 3–4 корпусов войск 90-120 тысяч, тогда в 3–4 месяца можно всю Россию освободить… Если назначить один корпус для освобождения Кавказа, один вверх по Волге на Царицын, Саратов, Самару, Пензу, Тулу и Москву, один на Воронеж, Рязань и Москву и один на Харьков, Курск и

Москву, можно с уверенностью сказать, что только до Саратова, Воронежа и Курска придется идти походом и сбоями — по взятии их Москва падет и дальнейшее движение примет характер триумфального шествия и торжественных встреч. Украину временно придется занять иностранными войсками…»

Союзники, зная Краснова, через Майделя ответили более чем дипломатично: «Меня уполномочили уведомить: а) что Согласие верит лояльности Дона, но требует полного объединения командования всей русской армии в лице генерала Деникина; б) генерал Краснов скомпрометирован все-таки своей деятельностью, письмом Вильгельму и речами на Круге… Поэтому, если общественное мнение, генерал Деникин и Вы укажете, что Краснов, согласившись на полное подчинение главнокомандующему генералу Деникину, может остаться, то пусть остается, а если нет, желательно, чтобы он добровольно ушел; в) если объединение произойдет и Дон войдет в русскую армию, то союзники обеспечивают помощь войсками, деньгами, всем…»

В Лондоне на экстренном совещании в Форин оффис под председательством министра иностранных дел Артура Бальфура было также принято решение официально признать «правительство» в Омске, пополнить британские войска в Сибири, обеспечить военную помощь Деникину, странам Балтии и оккупировать Бакинско-Батумскую железную дорогу. Последнее было тем самым «солидным залогом» в виде главного нефтеносного района России. К тому же у Англии были свои виды на Грузию и Дагестан.

Один из главных сторонников интервенции министр вооружений Уинстон Черчилль, называвший большевиков «свирепыми обезьянами-бабуинами», литературно вещал: «Мы можем покинуть Россию, но она не покинет нас. Мы уйдем, а она будет следовать за нами. Медведицей с окровавленными лапами она приползет сквозь снега на мирную конференцию. Она будет ждать делегатов у входа и скажет: «Значит, я не должна участвовать в вашей радости, в вашем торжестве? Я проливала за вас кровь, я истощила свои силы в борьбе за ваше дело. Не будь моих страданий, вы бы погибли. Неужели вы в самом деле хотите покинуть меня одну в моем несчастье?» В более узких кругах, скажем, в беседе с дочерью лорда Асквита, Черчилль был менее прозаичен. На ее вопрос, какова после победы над Германией теперь политика Англии в отношении России, он просто ответил: «Убивать большевиков и лобызаться с гуннами».

Пафос Черчилля возымел действие, военный кабинет утвердил политику вмешательства в российские дела.

Возглавлять оккупационные силы против «свирепых обезьян-бабуинов» был назначен главнокомандующий союзными войсками на Балканах престарелый генерал Луи-Феликс-Мари-Франсуа Франше д'Эспере.

В середине ноября, сразу после капитуляции Германии и Турции, объединенная эскадра адмирала Амета вошла в Черное море. 22 ноября в Новороссийске бросили якоря английский крейсер «Ливерпуль» и французский «Эрнест Ренан». Их команды прокатили по железной дороге до Екатеринодара, где союзникам устроили пышную встречу. Почетный караул из офицеров Корниловского полка прокричал троекратное «ура!». Командующий британской военной миссией на Кавказе генерал-майор Фредерик Пуль торжественно провозгласил: «Я послан своей страной узнать, как и чем вам помочь» и закончил эффектным: «Да здравствует единая, великая, неделимая Россия!» При этом генерал заметил, что видит залог успеха в такой триаде: «единое командование, единая политика, единая Россия», что донельзя порадовало Антона Деникина.