А имея такое оперативное преимущество, уже можно идти на кубанскую столицу и затем сбрасывать большевиков в море. Итогом летней кампании должно было стать получение для Деникина собственной базы для обеспечения армии, не зависимой от Дона и не подконтрольной немцам.

«Нас связывало нравственное обязательство перед кубанцами, которые шли под наши знамена не только под лозунгом спасения России, но и освобождения Кубани, — писал Деникин. — Невыполнение данного слова имело бы два серьезных последствия: сильнейшее расстройство армии, в особенности ее конницы, из рядов которой ушло бы много кубанских казаков, и оккупация Кубани немцами».

Последнее было достаточно актуальным. Тевтоны, оккупировав Украину и часть Донской области, вряд ли думали останавливаться в Ростове и мечтали соединить осью свои сферы влияния из Киева до Тифлиса по прямой. Кубанцы также колебались, выбирая из трех зол (большевики, немцы, борец за «единую и неделимую» Деникин) наименьшее.

«Все измучились, — говорил генералу Алексееву председатель кубанского правительства Лука Быч. — Кубань ждать больше не может… Екатеринодарская интеллигенция обращает взоры на немцев. Казаки и интеллигенция обратятся и пригласят немцев…»

Медлить далее было невозможно — кубанские станицы, восставая против большевиков поодиночке, топились в крови. Скоро просто некого было бы освобождать. Гражданская война постепенно набирала градус наивысшего ожесточения. Вплоть до геноцида.

9-го июня Добровольческая армия начала свой 2-й Кубанский поход.

Конница Эрдели ушла на столь значимую для добровольцев ставропольскую Лежанку. В лихой конной рубке разбила отряд Бориса Думенко, отбросив его в степи, после чего открыла себе путь на Великокняжескую, обозначив обманный маневр якобы движения армии на Царицын.

1-я дивизия Маркова с донцами генерала Исаака Быкадорова уходили вдоль «чугунки», разгоняя красные заслоны и затягивая петлю на шее Торговой. В лоб атаковали колонны Боровского и Дроздовского. На третий день похода атакой с трех сторон важная железнодорожная станция была взята. Весь Северный Кавказ со ставропольской и кубанской пшеницей, грозненской нефтью почти на два года оказался отрезан от центральных губерний.

Дроздовцы тут же установили на дрезину пулемет и погнались за отступавшими красными. Из брошенных железнодорожных платформ собрали маленький составчик, обложили его мешками с землей, поставили орудие и несколько пулеметов — так появился первый бронепоезд Белой Армии «Вперед за Родину!».

Победа далась крайне дорогой ценой — под станцией Шаблиевской был смертельно ранен генерал Марков. До безрассудности храбрый, под пулеметным и артиллерийским огнем красных он и не думал уходить в укрытие, лично изучая поле боя и отдавая приказания, стремясь во что бы то ни стало захватить железнодорожный мост. Большевистский снаряд с бронепоезда разорвался в нескольких метрах от генерала, отбросив его в овраг.

Поручик Яковлев писал: «Наблюдая за ним, я и находящийся рядом со мной прапорщик Петропавловский бросились вперед и подбежали к генералу Маркову. В первое мгновение мы думали, что он убит, так как левая часть головы, шея и плечо были разбиты и сильно кровоточили, он тяжело дышал. Мы немедленно подхватили раненого и хотели унести его назад, за сарай, как раздался новый взрыв с правой стороны. Мы невольно упали, прикрыв собой генерала. Когда пролетели осколки, мы отряхнулись от засыпавшей нас земли, снова подняли его и перенесли в укрытие».

Врач поставил неутешительный диагноз: осколочное ранение в левую часть затылка, и вырвана большая часть левого плеча; раненый безнадежен.

Марков очнулся, пошевелил губами: «Как мост?», ему сказали — будьте покойны, ваше превосходительство, взят. Генерал слабо поморщился. Командир 1-го Кубанского стрелкового полка полковник Ростислав Туненберг поднес к лицу его икону, с которой никогда не расставался ординарец генерала. Марков поцеловал икону и прохрипел: «Умираю за вас… как вы за меня… Благословляю вас…»

Для Деникина его смерть была ударом. Для трудно близко сходившегося с людьми главкома Марков был самым близким человеком в Добрармии, не считая Романовского. Его называли и «белым витязем» (из-за знаменитой папахи), и «шпагой генерала Корнилова», и «ангелом-хранителем» армии за удивительную способность находить выход из казалось бы, безвыходного положения. За хлесткость и образность речи, умение в нужный момент найти нужные образы, ободрить, развеселить его обожала вся армия. В армии из уст в уста ходили слова Маркова, сказанные им в день Георгия Победоносца 26 ноября 1916 года слушателям Академии Генштаба, где он короткое время преподавал тактику на примерах Первой мировой войны: «Знаете, господа, хотя я здесь призван уверять вас, что ваше счастье за письменным столом, в военной науке, но, честно говоря, я не могу, это выше моих сил. Нет, ваше счастье в геройском подвиге, в военной доблести, ваше счастье в седле, на спине прекрасной боевой лошади! Идите туда, на фронт! Там, среди рева орудий и свиста пуль, ловите свое счастье!.. Нет выше блага, как пожертвовать собственной жизнью, отстаивая Отечество».

Не было бы преувеличением сказать, что со смертью Маркова из Добровольческой армии ушла ее душа.

Деникин распорядился станцию Торговую переименовать в город Марков — первый случай «белого» перекрещивания населенного пункта именем деятеля Белого движения, а с ним имя Маркова получил и отбитый у красных броневик «Черный ворон». Следует добавить, что генерал Марков спустя 85 лет после гибели вновь стал «первым» — в городе Сальск (бывшая станция Торговая) 13 декабря 2003 года был открыт первый в России памятник белогвардейскому деятелю — Сергею Маркову.

Потери были страшные, но далеко не последние. В боях за Тихорецкую и Кореновскую дивизии Маркова (ее возглавил вернувшийся из Москвы генерал Казанович) и Дроздовского потеряли до трети личного состава. Вслед за самим Марковым Деникин проводил в могилу первопоходников полковника Ивана Хованского, подполковника Назара Плохинского, штаб-ротмистра Виктора Дударева и многих других. Под Белой Глиной, где оборонялась красная «Стальная дивизия» Дмитрия Жлобы, вместе со всем штабом пал под пулеметным огнем храбрейший дроздовец командир 2-го Офицерского стрелкового полка полковник Михаил Жебрак-Рустанович. По утверждению Антона Туркула, раненого полковника (по происхождению из крестьян) красные взяли еще живым, долго пытали, били прикладами, затем облили керосином и сожгли. Дроздовский, увидя на занятой станции обезображенные и сожженные трупы 35 своих офицеров, перестал сдерживать своих подчиненных — Деникину доложили, что красные «отказались сдаваться»…

Яростные бои рассекли группировку Сорокина, но в хаосе наступления ее часть оказалась в тылу добровольцев, создавая угрозу штабу армии, переехавшему в Тихорецкую. Следует заметить, что у Сорокина все еще были не мобилизованные крестьяне и рабочие, а кадровые части Кавказской армии, воевать умеющие. Понимая, что обозлена и та, и другая сторона, бились с невероятным упорством. Попав в окружение, красные напрягали все силы, чтобы прорвать кольцо и выйти на Тихорецкую. Действия обеих сторон достойны были восхищения самого главкома Добрармии, с сожалением констатировавшего: «Проклятая русская действительность! Что, если бы вместо того, чтобы уничтожать друг друга, все эти отряды Сорокина, Жлобы, Думенко и других, войдя в состав единой Добровольческой армии, повернули на север, обрушились на германские войска генерала фон Кнерцера, вторгнувшиеся в глубь России и отдаленные тысячами верст от своих баз…»

Заметим, это была ТА САМАЯ армия, которая годом ранее бросала винтовки при малейшем появлении неприятеля под Тарнополем, сдавалась в плен после первого выстрела и вешала на воротах собственных офицеров. Однако стоило появиться решительным и жестоким людям в составе обоих лагерей, и мужик, вопивший «штыки в землю», взял этот штык и упрямо воевал еще целых три года. Совершая чудеса храбрости, упорства, являя миру самые настоящие подвиги. Правда, для этого ему потребовалось лить не чужую кровь, а кровь единоверцев и соплеменников.