К примеру, достоянием гласности стал приказ столичного Военно-революционного комитета, гласивший, что офицеры, которые «прямо и открыто» не присоединятся к революции, должны быть немедленно арестованы «как враги».
«Враги» поспешили покинуть непредсказуемый Питер, но отнюдь не спешили «записаться добровольцами». В декабре 1917 года в Ростове-на-Дону было зарегистрировано 17 тысяч офицеров. В пункты же формирования Добрармии являлись единицы.
Многие по объективным причинам: находились все еще на фронте, где велись переговоры о мире с немцами, были связаны семьями, имуществом, долгами, не могли пробиться через жесткие кордоны на дорогах. Многие по субъективным: устали от войны, не могли определиться, к какому берегу пристать, а большевики еще не до конца показали свое отношение к «бывшим», рассчитывали на выгодные должности у новых властей. Обещавший свою помощь в организации армии генерал Брусилов вскоре отказался сам и запретил ехать на Дон своим офицерам.
Однако подавляющее большинство просто выжидали и даже после взятия Ростова не верили в успех «Белого дела». Расчет генерала Алексеева на то, что в России 270 тысяч офицеров, и если хотя бы ю% из них запишутся добровольцами, то «Белое дело» ждет успех, становились весьма призрачными. По утверждению генерал-майора Бориса Штейфона, «после демобилизации 1917–1918 годов на Юге России проживало не менее 75 тысяч офицеров. Целая армия! 75~80 процентов этой массы было настроено, несомненно, жертвенно и патриотично, но мы не умели полностью использовать их настроения…» Зато большевики сумели.
Как писал Деникин: «Невозможность производства мобилизации даже на Дону привела к таким поразительным результатами — напор большевиков сдерживали несколько сот офицеров и детей — юнкеров, гимназистов, кадет, а панели и кафе Ростова и Новочеркасска были полны молодыми здоровыми офицерами, не поступавшими в армию. После взятия Ростова большевиками советский комендант Калюжный жаловался в Совете рабочих депутатов на страшное обременение работой: тысячи офицеров являлись к нему в управление с заявлениями, «что они не были в Добровольческой армии»… Так же было и в Новочеркасске. Донское офицерство, насчитывающее несколько тысяч, до самого падения Новочеркасска уклонялось вовсе от борьбы: в донские партизанские отряды поступали десятки, в Добровольческую армию единицы, а все остальные, связанные кровно, имущественно, земельно с войском, не решались пойти против ясно выраженного настроения и желаний казачества».
Но и «единицы» приходили к добровольцам такие, что стоили сотен. Сразу после взятия Ростова живший там командир 4-й пехотной дивизии генерал-майор Александр Черепов, по согласованию с новым начальником гарнизона генерал-майором Федором Чернояровым, на своей квартире организовал собрание местных офицеров, на котором было решено создать отряд для охраны порядка в городе. После недолгого хозяйничанья в городе красных матросов в него записалось около 200 офицеров, ранее не спешивших в Белую Армию. Из них решили сформировать уже не отряд самообороны, а Ростовскую офицерскую роту под командованием Черепова. Еще около 100 человек, которые были зарегистрированы в этом Бюро записи добровольцев, в зависимости от возраста, подготовки и специализации, вошли в состав Студенческого батальона, Технической роты, а также переведенных из Новочеркасска 2-й офицерской, Гвардейской и Морской роты.
В декабре на Дон прибыла небольшая часть Георгиевского полка из Киева, где самостийная Центральная Рада в блоке с большевиками провозгласила Украинскую Народную Республику. Участвовавший в подавлении вооруженного восстания большевиков в Киеве Славянский (бывший Корниловский) ударный полк капитана Неженцева, отвергнув предложение военного секретаря УНР Симона Петлюры, который наконец дорвался до формирования «национальной» армии, остаться для охраны города, с юнкерами Константиновского, Николаевского и Сергиевского военных училищ начал пробиваться на Дон. Поскольку никто не собирался ему в этом содействовать, Неженцев за огромную взятку состряпал фальшивые документы о принадлежности полка к одной из частей, направлявшихся на Кавказский фронт, загрузил людей в эшелон. Украинцам же объявил, что «Славянский полк распущен, а люди разбежались».
«Разбежавшиеся», грозя на станциях пулеметами, целый месяц добирались до Дона, и 19 декабря эшелон с 50 офицерами и около 500 солдатами при 4 пулеметах выгрузился в Новочеркасске. Они стали основой 1-го Корниловского полка — главной ударной силы Добровольческой армии. Корниловцев разместили в пустующих бараках распущенных по домам запасных полков на Хотунке.
Накануне их приезда в Ростове полковник лейб-гвардии Уланского полка Василий Гершельман начал формировать 1-й Кавалерийский дивизион — сборную из гвардейских и конных полков царской армии. К концу года в нем уже состояли 138 человек (63 офицера, 2 врача, сестра милосердия).
Артиллеристы были, орудий не было. Приходилось идти на различные ухищрения, чтобы правдами-неправдами заполучить пушки. Первая артиллерия Белой Армии появилась у нее чисто уголовным путем.
Пока шли бои под Ростовом, 25 юнкеров во главе с подпоручиком Борисом Давыдовым и вахмистром княжной Черкасской (все переодетые в «товарищей» для маскировки) отправились в село Лежанка на Ставрополье, где остановилась на «отдых» самовольно ушедшая с Кавказского фронта артиллерийская часть 39-й пехотной дивизии. Пока пехотинцы «гуляли по буфету» в теплых хатах, юнкера сняли караул, запрягли в повозки два орудия образца 1900 года, бросили в телефонную двуколку четыре зарядных ящика и денежную кассу артиллеристов и растворились во мгле.
Еще два орудия в те же дни были просто «замылены» у казаков. Их одолжили у запасной казачьей батареи для похорон скончавшихся от ран после штурма Ростова юнкеров. Пушки образца 1902 года отцепили сразу, гробы отвезли на лафетах на кладбище и вернули казакам только лафеты. На недоуменный вопрос «где пушки» последовал наивный ответ: «юнкера не умеют собрать орудие». После долгих препирательств казаки махнули рукой, а «похоронные пушки» прошли с белыми все походы до самого Новороссийска.
Появлению еще двух орудий добровольцы обязаны Бахусу. Бывший «железный стрелок» Деникина полковник Николай Тимановский сутки усердно спаивал возвращавшихся с фронта казаков-артиллеристов, вспоминая с ними старые баталии. Под утро сунул хмельным вдребезги служивым 5 тысяч рублей и перецепил пушки к своим лошадям.
Официально только приказом атамана Каледина от 20 декабря 1917 года № 1058 было разрешено формирование добровольческих отрядов. До этого и Корнилов, и Деникин ходили в штатских пальто среди погон и аксельбантов (по просьбе все еще лавировавшего атамана, чтобы «не нервировать донцов»). 24 декабря Корнилов также официально объявил об открытии записи в Добровольческую армию, став во главе ее. Начальником Добровольческой дивизии был назначен «железный стрелок» генерал Деникин, начальником штаба которой тот сделал, конечно же, генерала Маркова. Корнилов после двух проваленных им походов наконец понял, что командовать оперативными силами должен самый успешный среди всех добровольцев генерал мировой войны.
Интересно, что в «дивизию» вошли фактически все вооруженные формирования добровольцев, так что кем именно командовали Корнилов с новым начальником штаба армии Романовским (генерал Лукомский стал представителем армии при донском атамане), было непонятно.
Дежурным генералом стал Генерального штаба генерал-майор Сергей Трухачев, начальником снабжения Генерального штаба — генерал-лейтенант Евгений Эльснер, начальником инженерной части — депутат Государственной Думы Лев Половцов, санитарной — полковник Василий Всеволжский, интендантства — земец Николай Богданов.
Корнилов, выступая перед первыми добровольцами, говорил: «Вы скоро будете посланы в бой. В этих боях вам придется быть беспощадными. Мы не можем брать пленных, и я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом я беру на себя!»
