Куропаткин и Эверт выступили с оригинальным предложением — вообще не наступать, а дождаться, когда промышленность сможет обеспечить армию тяжелой артиллерией в полной мере. А до этого отсиживаться в окопах.
Брусилов же был уверен, что не только может, но и должен наступать, хотя бы для того, чтобы не дать возможность немцам перебрасывать резервы с его фронта на Западный и Северный. Его поддержал начальник штаба Верховного главнокомандующего Алексеев, заметив, однако, чтобы тот не рассчитывал на дополнительные резервы — все пойдет ни на йоту не верящим в успех Эверту и Куропаткину. Было принято решение в начале июня главный удар наносить на Вильно, вспомогательный Юго-Западным фронтом — на Луцк.
Следует заметить, что сразу же после совещания в Ставке генерал Иванов примчался к Николаю II и, как пишет Деникин, «со слезами на глазах умолял его не допускать наступления Брусилова, так как войска переутомлены и все кончится катастрофой». Оторопевший от такого коварства своих генералов государь отказался менять планы.
В чем-то Брусилову действительно повезло. Не верившие в дееспособность русских после столь ощутимых поражений годичной давности немцы перебросили с его участка фронта несколько своих дивизий во Францию под Верден, где разворачивалась кровавая драма, стоившая обеим сторонам около миллиона солдат. Это позволило создать некоторый перевес в живой силе (почти 600 тысяч пехоты и кавалерии против 490 тысяч у немцев и австрийцев к началу операции).
Наступление фронта должно было начаться в июне, но и мая Алексеев прислал Брусилову телеграмму о том, что итальянцы потерпели очередное поражение от австрийцев на реке Изонцо в Альпах и умоляют о скорейшем начале русского наступления. Поэтому его подготовка была ускорена на полмесяца.
22 мая мощной артподготовкой с 3 до 9 часов утра первая линия обороны союзников была практически сметена. Вслед за этим «русский паровой каток» в составе 7-й, 8-й, 9-й и 11-й армий ринулся в атаку сразу на 13 участках фронта. Это было ноу-хау Брусилова, которого уговаривали не распылять силы, а сконцентрировать их только на одном участке. Однако тот предпочел вместо одного ударного кулака создать «чертову дюжину» кулаков, чтобы немцы с резервами метались по всему фронту, не понимая, где им затыкать дыры.
Основной упор делался на испытанную 8-ю армию Каледина, в составе которой находилась дивизия Деникина, уже один раз бравшая Луцк. На этот раз не требовалось даже распалять самолюбие начдива. Город пал уже через два дня, в плен угодили 45 тысяч солдат и офицеров, а 4-я армия эрцгерцога Иосифа Фердинанда практически перестала существовать. За доблесть, проявленную при захвате Луцка в мае 1916 года, начдив был удостоен редкой награды — «Георгиевское оружие, бриллиантами украшенное». Награда давалась не только за личный подвиг, но и по той причине, когда этот подвиг имел большое общественное значение.
9-я армия генерала от инфантерии Платона Лечицкого ворвалась в Буковину, в пух и прах разнесла 7-ю австрийскую армию, взяв Черновцы и 50 тысяч пленных.
Союзники попытались было атаковать, перебросив две немецкие дивизии обратно из-под Вердена и две австрийские с итальянского театра военных действий. Против четырех русских дивизий было брошено девять австро-германских, но их за пару дней закатал в асфальт «паровой каток» армии Каледина, выбросив остатки за реку Стырь.
Интересно, что сам Брусилов в изданных в советское время воспоминаниях весьма критически отзывается о командарме: «Собственно продвижение Каледина к Владимиру-Волынскому мною одобрено не было; произошло оно и не по его указанию, а вследствие горячности войск при преследовании разбитого противника; мною же ему многократно доказывалось, и сам я два раза к нему ездил для того, чтобы заставить его, держась к западу оборонительно, обратить все свое внимание и все свои силы для захвата Ковеля. Но странный был характер у Каледина: невзирая на полную успешность действий он все время плакался, что находится в критическом положении и ожидает ежедневно, по совершенно неизвестным причинам, как армии, так и себе погибели; управление войсками было у него нерешительное, колеблющееся. В свою очередь, войска видели его мало, а когда видели, то замечали лишь угрюмого, молчаливого генерала, с ними не говорившего и их не благодарившего; его не любили и ему не доверяли».
Сплошная конъюнктурщина. Как раз 8-я армия шла в этой кампании от победы к победе, гоня союзников все дальше на Запад. Брусилову поневоле пришлось «корректировать» мемуары (или за него это делали другие), в которых лидеры Белого движения Корнилов, Каледин, Деникин были представлены недисциплинированными и бездарными генералами. На самом деле «вторая шашка» России Каледин («первая шашка» — командующий знаменитым 3-м конным корпусом генерал граф Федор Келлер, громивший австрийцев по соседству в Буковине, «третья шашка» — начальник Уссурийской конной дивизии генерал Александр Крымов) был исключительно одаренным военачальником. Не случайно именно его сделали командующим лучшей в той войне русской армии.
Вряд ли сегодня в вайнахских горах можно найти хоть одну семью, в которой бы вам не сказали, что входивший в состав Туземной, или Дикой, дивизии Чеченский полк (в Ингушетии будут утверждать, что именно Ингушский полк) наголову разбил Стальную дивизию германцев, взяв тысячи пленных. Будут доказывать это якобы даже имевшей место благодарственной телеграммой Николая II. Для национального самолюбия этот елей ласкает уши почище нежнейшего объяснения в любви. Жаль, что он не имеет ничего общего с историей. По той простой причине, что Дикая дивизия в тот момент находилась совершенно на другом участке фронта, в Буковине. А схлестнуться со «стальными» в ходе их контрудара как раз пришлось русским «железным».
17 июня «железные стрелки» Деникина у Киселина и Затурцев сошлись со знаменитой 20-й Брауншвейгской «Стальной» пехотной дивизией, которая вместе с 19-й Ганноверской входила в состав 10-го Нижнесаксонского корпуса генерала Вальтера фон Лютвица, пытавшегося прорвать оборону 8-й армии.
«Стальные» годом ранее участвовали в Горлицком прорыве, где преградили русским путь в Венгрию. Брауншвейгцы пользуются в Германии репутацией людей сильных, хладнокровных, спокойных и молчаливых, а ганноверцы — упорных. Упрямство же деникинских стрелков было доказано уже двумя годами войны. Стало быть, сам Марс велел заскрежетать металлу о металл так, чтобы кровавые искры посыпались.
Деникин писал об этих боях: «четыре дня немцы засыпали нас тысячами снарядов, много раз переходили в атаки, неизменно отбиваемые. И однажды утром перед их позицией появился плакат «Ваше русское железо не хуже нашей германской стали, а все же мы вас разобьем!». «А ну, попробуй!» — гласил короткий ответ моих стрелков. 20 июня, после 42-й атаки, «Стальную» дивизию, ввиду больших потерь, отвели в резерв. Но и в наших полках, особенно в 14-м и 16-м, оставалось по 300–400 человек».
Можно себе представить, что такое 42 атаки «молчаливых» и «упорных» тевтонов, стальными касками пытавшихся пробить брешь в железной обороне Деникина. Однако эти каски они об него и разбили. Удивительно, как в гуще боев и беспрерывных обстрелов Деникин умудрялся выкраивать время для чтения — взахлеб читал модного тогда итальянского писателя-романтика Габриэле д’Аннунцио.
Как писал об этих боях на тот момент генерал-квартирмейстер германской армии генерал Эрих фон Людендорф: «Русская атака в излучине Стыри, восточнее Луцка, имела полный успех. Австро-венгерские войска были прорваны в нескольких местах, германские части, которые шли на помощь, также оказались здесь в тяжелом положении, и 7 июля генерал фон Линзинген был принужден отвести свое левое крыло за Стоход. Туда же пришлось отвести с участка южнее Припяти правое крыло фронта генерал-фельдмаршала принца Леопольда Баварского, где была расположена часть армейской группы Гронау.
Это был один из наисильнейших кризисов на Восточном фронте. Надежды на то, что австро-венгерские войска удержат неукрепленную линию Стохода, было мало».
