Я твёрдо посмотрел в глаза другу.

— Мишаня, я пока сам мало что понимаю. Но как только разберусь — сразу всё тебе расскажу. Пойми — сейчас никто не должен знать о нашем интересе к этому документу. Иначе могут заподозрить нас в его пропаже. А нам это надо?

— Нет, — подумав, ответил Мишаня.

— Ну, вот. Я бумагу не брал, клянусь. Ты тоже. Значит, она ещё кому-то интересна. Вот давай и пороемся в архивах, когда вернёмся. Попробуем выяснить — чем эта бумага так важна.

Глаза Мишани загорелись интересом.

— Давай!

Я хлопнул его по плечу.

— Замётано! Пойдём-ка, вместе поищем бумагу. Может, она просто под шкаф залетела. Но на всякий случай, лучше быть осторожным.

Два часа мы под руководством Валерия Михайловича переворачивали его кабинет. Затем, на всякий случай прошерстили камералку. Документа с круглой печатью нигде не было.

Расстроенный Валерий Михайлович рыкнул на меня:

— Гореликов! Ты почему не на раскопе?

А сам вместе с Мишаней уселся переводить остальные документы, чтобы хоть немного успокоиться.

До самого вечера мы таскали носилки и ровняли землю лопатами. Можно было работать до обеда, как обычно. Но всем хотелось поскорее покончить с работой и освободить завтрашний день. Неведомо как по экспедиции пронёсся слух, что нам разрешили отъезд и задерживать никого не станут. Радостные ребята строили планы на остаток лета. Со всех сторон только и слышалось:

— Алтай!

— Воронеж!

— Карелия!

Кое-кто сгоряча собрался даже на Дальний Восток.

Я подошёл к Оле.

— Какие у тебя планы на ближайший месяц? Я тут подумал...

Но Оля, не дослушав, ответила:

— Поеду в Ростов. Там молодые ребята затевают экспедицию по всей Ярославской области. Самый центр Древней Руси, множество памятников.

Я бросил взгляд на Севку и по его насупленному лицу угадал ответ. Конечно, он поедет вместе с Олей. Можно и не спрашивать.

— Хорошей работы вам! — улыбнулся я. — Осенью встретимся, обменяемся впечатлениями.

Солнце уже опускалось за крыши домов, когда мы опрокинули в раскоп последние носилки земли. Газон тщательно разровняли — осталось только засеять его травой, и все следы раскопок исчезнут. Но это сделают уже после нас — может, солдаты, а может, летний ветер принесёт с окрестных лугов семена одуванчиков и других растений.

— Всё! — выдохнул Севка, вытирая потный лоб.

— А погнали купаться! — предложил я.

Все с удовольствием подхватили идею.

Море уже успело прогреться после недавнего шторма. Но даже если и нет — какое дело до этого шальной сумасшедшей молодости?

Ребята плавали и плескались, поднимая тучи брызг. А я внимательно осматривал каждого, кто пробегал, или проплывал мимо.

Да, я искал татуировки. Шанс был невелик, но и упускать такую возможность нельзя. Для этого я и предложил искупаться.

Татуировок было немного, и все сплошь армейские. Печать Ганзейского союза они не напоминали даже отдалённо, и я разочарованно вздохнул.

— Саша, а ты что собираешься делать? — спросила меня Света, присаживаясь рядом со мной на тёплый песок.

— Останусь в Ленинграде и зароюсь в архивы, — вздохнул я.

И сам того от себя не ожидая, вдруг предложил:

— Хочешь со мной? Библиотечная тишина, запах старых страниц, ворчание библиотекарши... Романтика!

— С удовольствием! — улыбнулась Света и прижалась ко мне мокрым плечом.

Я обнял её, словно бы по-дружески.

Но некстати проходивший мимо нас Жорик конечно же всё понял. И отвернулся, сделав вид, что ничего не заметил.

А ещё через день, сразу после завтрака к казарме подъехали три армейских грузовика. Мы осторожно погрузили в кузов ящики с находками, побросали свои рюкзаки и чемоданы.

Дядя Слава пришёл нас провожать при полном параде. В приталенном сером костюме и белой рубашке с расстёгнутым воротничком он напоминал героя из фильмов про шестидесятые. И совсем не напоминал потомка баронского рода.

Отозвав меня в сторонку, дядя Слава крепко пожал мне руку.

— Спасибо, Санёк! За всё! Взяли меня обратно на завод, как ты и говорил. Завтра в вечернюю смену в свой родной цех. Жду — не дождусь! И как на грех, Митька завтра приезжает. Ну, ничего! Вернусь с работы — вот и увидимся.

Тут дядя Слава распахнул полу пиджака и показал мне блеснувшее на утреннем солнце бутылочное горлышко.

— А может, по маленькой, за отъезд? У меня и закуска есть!

Он достал из кармана пряник и яблоко.

— Дядя Слава! — укоризненно сказал я.

— Да я ничего, — смутился потомственный дворянин. — Я ж символически. Традиция такая. Ну, бывай, Санёк! Может, и увидимся ещё.

Я хлопнул его по плечу.

— Может, и увидимся. До свидания, дядя Слава!

Грузовик, урча мотором, катился по разбитому шоссе в сторону Калининграда, где мы должны были сесть на ленинградский поезд. А мы покачивались в кузове, сидя плечом к плечу вдоль бортов и во всё горло распевали песни, которые не забудут даже через пятьдесят лет — такие это были хорошие песни.

Июнь 1970-го года, Ленинград

Валентин Иванович проснулся поздно — будильник на тумбочке показывал половину двенадцатого.

С возрастом ночные перелёты давались ему всё труднее — даже такие короткие, как из Храброво в Ленинград. Дело было не в самом перелёте — подумаешь, пара часов в самолёте — а в сбое привычного режима. Когда тебе за пятьдесят — режим дня становится насущной необходимостью. Если, конечно, ты собираешься и дальше руководить кафедрой, а не превращаться в развалину на заслуженной пенсии.

Жена давным-давно уехала в свой институт — она преподавала литературу в педагогическом ВУЗе.

Валентин Иванович, недовольно кряхтя, вылез из-под тяжелого ватного одеяла. Сделал несколько движений руками перед большим зеркалом в ореховой раме. Несколько секунд, хмурясь, разглядывал себя.

«Обрюзг, заплыл жирком» — недовольно подумал он.

Сделал ещё несколько взмахов руками, стараясь, чтобы они выходили энергичными. И даже пару раз присел, благоразумно держась за спинку стула. Затем накинул на плечи разноцветный халат, который привёз из Турции, и пошёл умываться.

На кухонном столе Валентина Ивановича ожидала тарелка со стопкой тонких блинов и два яйца, сваренных вкрутую. Нина постаралась к приезду мужа — знала, что он любит блины.

Валентин Иванович достал из холодильника банку сметаны. Положил сметану в блюдце, налил кофе в большую утреннюю кружку и стал неторопливо завтракать.

Закончив завтрак, он убрал всё со стола, помыл за собой посуду, переоделся в спальне и прошёл в кабинет. Валентин Иванович никогда не позволял себе заходить в кабинет в халате — даже когда дома, кроме него никого не было. Во всём должен быть порядок, любил повторять декан.

В кабинете Валентин Иванович снял трубку телефона. Не заглядывая в записную книжку, по памяти набрал шестизначный номер и сказал в трубку:

— Мария Григорьевна! Да, это я. Пришлите мне, пожалуйста, личное дело студента первого курса Александра Гореликова. Что? Нет, сегодня меня не будет — хочу отдохнуть после поездки. Да, поскорее, пожалуйста. Я жду.

Валентин Иванович дал отбой и сразу же набрал ещё один номер.

— Есть новости. Нужно встретиться.

Выслушал ответ, повесил трубку на рычаги и сел за письменный стол. Достал из верхнего левого ящика несколько чистых листов бумаги, а из правого — документ, который увёз с собой из Балтийска. И принялся переводить с немецкого на русский, изредка сверяясь со словарём, который пришлось для этого достать с верхней полки большого книжного шкафа.

Через два часа в дверь квартиры позвонили. Валентин Иванович убрал документ обратно в ящик. Запер ящик на ключ, ключ опустил в карман и пошёл открывать.

Поздоровавшись с гостем, Валентин Иванович проводил его в кабинет, а сам приготовил кофе. Подумав, поставил на поднос тарелку с оставшимися от завтрака блинами. Интересно, как Нина догадалась, что блинов нужно испечь побольше? Женская интуиция, не иначе.